Зимнее утро. Темно. Страшный холод. Стоит густой, неподвижный туман. Медленно подъехал насквозь промерзший автобус. От сильного мороза двери открывались медленно, с трудом.
Вошел. Сел на ледяное кресло. Ощущение не из самых приятных. Окно покрыто толстым слоем льда. В салоне пусто. Только через проход сидит одинокий бомж. Что-то бормочет. Может песню напевает. А может кашляет. Кто их разберет.
Не успел автобус тронуться, как снаружи послышался свист и незамысловатая, грубая ругань. Двери открылись быстро. Им помогли крепкие, мозолистые руки. Влез здоровенный мужик в распахнутом полушубке (из кармана торчало горлышко бутылки), в огромных валенках, с длинным, развевающимся шарфом. Прошел мимо и сел за спиной.
- А говорили то, говорили. Холодно, сорок градусов! Смотрел я эти градусы на градуснике. Тридцать семь. Понял? Тридцать семь. И все. А говорили то, говорили.
За спиной раздался громкий хохот.
Собственно, как то не до смеха. Приходилось быстро сжимать и разжимать сразу все пальцы в ботинках и перчатках, постукивая при этом по полу пятками. Очень холодно было. Зубы тоже стучали. Не топят у них тут что ли. Нестерпимо противен стал этот мужик вместе с его идиотской радостью. Противна его опухшая, красная рожа, выпученные глаза и громкий, хриплый голос.
Мужик продолжал кричать и смеяться.
Зубы стучали. Очень холодно. Мать вашу. Бомж напротив что-то тихонько бормотал .В его голой руке был замечен большой гвоздь. Сразу обострилось внимание. С большими гвоздями в автобусе надо вести себя очень осторожно. На стене, под окном обнаружилась надпись "НАСТЯ-ДУРА". Большие, кривые буквы нацарапаны чем-то острым. "Настя-дура". Похоже, что бомж без конца читает эту надпись. Он повторяет ее снова и снова. Бормочет и бормочет, а вовсе не кашляет. Казалось, он страшно рад этому сообщению. Можно подумать, что в ней заключен скрытый смысл, понятный ему одному. Этакое зашифрованное послание. От бомжа к бомжу.
Кстати, так оно и было.
Именно этот грязный, больной старик нацарапал своим гвоздем корявые буквы три года назад, когда дочь вышла замуж, выгнала старика, продала квартиру и уехала в неизвестном направлении. Надпись периодически закрашивали. Старик неизменно восстанавливал ее. Больше ему нечем было заниматься.
Когда-то давно он возил дочку в садик. Потом в школу, пока она была маленькой. Теперь ему некого возить и некуда ехать. Он смотрел на свою надпись и без конца шевелил губами. Кто знает, что творилось у него в голове?
После очередной остановки, рядом сел молодой парень с большими, добрыми глазами. Запахло перегаром и луком.
- Ну и тело же мне досталось.
- Что?
- Ну и тело же мне досталось, говорю.
Парень икнул.
- Извините. Мне досталось плохое тело. Вот и все.
- А говорили то, говорили.
Это уже за спиной. Забулькала жидкость. Потом в самое ухо крикнули. Чтобы лучше дошдо.
- Тридцать семь, понял, братан.
Некоторое время было тихо. Ровно гудел мотор. Заметно потеплело. Вспомнился вчерашний отвратительный скандал в гостях. Маленький ребенок, стоял в кроватке.
- Ой, какая у нас девочка красивая.
- Это мальчик.
Одной ручкой он держался за спинку. Все тельце его плавно изгибалось и покачивалось на еще не крепких ножках, пытаясь удержать равновесие. Танец под названием "Я уже большой". Другой ручкой он дотянулся до стены и своим не таким уж сильным, но настойчивым пальчиком ковырял штукатурку. При этом добился существенных результатов, так как на полу оказалось несколько приличных кусков.
-Не ковыряй стенку, гад.
Хозяйка дома, сдававшая комнату, появилась неожиданно не вовремя. Мальчик повернул на окрик кудрявую, светлую головку. Не отрывая пальца от стены несколько раз моргнул, улыбнулся и выковырял еще один кусок, с грохотом упавший на пол. Кто знает, что творилось у него в голове?
- А вам какое тело досталось?
Господи, опять за свое. Не дадут спокойно подремать.
- Я вижу вы удивлены.
Есть немного. Впрочем, стоит ли удивляться при таком запахе.
- Понимаете, человек живет в своем теле. Согласны?
- Согласен.
Нет никакого смысла отпираться.
- У одних тело хорошее. У других нет.
Не без этого.
- С телом связана и некая оболочка, среда обитания, которая всю жизнь окружает тело человека. План событий. Прошлое, настоящее и будущее. Мы называем это словом судьба. Они по другому.
- Кто они?
- Человеческие пузыри.
- И много их?
- Много, не много, это не существенно. Существенно то, что вместе с рождением каждый получает тело с оболочкой или жизнь, другими словами. И потом, вот как мы в этом автобусе, едет в своем теле по заранее известной дороге.
- Кому известной?
- Да не важно это.
- Подождите, как это не важно?
- Нет, это вы подождите. У каждого своя дорога и свое тело - автобус. Вот поэтому я и спрашиваю вас. Мне знаете ли страшно не повезло с телом-оболочкой.
Он замолчал, задумавшись. С закрытыми (большими и добрыми) глазами молчал две остановки. Меховая шапка скатилась на пол и лежала в проходе.
Автобус подбросило на какой-то колдобине.
- Все какое-то слабое, безвольное, больное. Результат жизнедеятельности - отрицательный.
- Вы бы одели шапку. Холодно.
- Что ты врешь, гад. Тридцать семь. Понял, нет? Гнида.
Бульканье повторилось многократно.
- Никакой случайности не существует. Все идет своим чередом, как и должно быть. Тела и события есть сами по себе. Мы только наблюдаем. А чего наблюдать то? И зачем? Куда вы?
- Мне уже пора, к сожалению.
- Разберитесь со своим телом.
- Обязательно.
За спиной слышался громкий храп заснувшего мужика. В проходе, рядом с шапкой лежала бутылка из-под водки.
Бомж, прижавшись лицом к замерзшему окну, беззвучно плакал. Его маленькое тело, завернутое в отвратительное тряпье, вздрагивало как от ударов. В кулаке зажат большой гвоздь. Слово "ДУРА" несколько раз перечеркнуто. Осталось одно "Настя".
Центральную городскую площадь освещало множество горевших и не горевших фонарей. Своим количеством они не позволяли угнездиться в этом месте никаким безобразиям. Начинался новый трудовой день. На большом экране любой мог прочесть без всяких существенных усилий : "Десятое декабря. Понедельник. Температура минус сорок два градуса".
"А говорили-то, говорили", весь день вертелось и вертелось в голове. И еще : "НАСТЯ-ДУРА".