+ 18
ОТ АВТОРА - ВНИМАНИЕ: в тексте "живёт" сленговая речь деревенских жителей с элементами ненормативной речи. Яростно болеющим за чистоту литературной речи - убедительная просьба не читать.
Ввечеру, к брёвнам возле маленькой говорливой речушки подтягивались деревенские мужики. Приходили мужики и молодые и постарше. Дедки, хрустя костями, как не смазанными запчастями, с великим трудом усаживались и закуривали свои цигарки. Приходил и вернувшийся из дальних краёв, вдовец, Матвеич. Было ему пятьдесят лет.Сед как лунь. Молчун,зато слушатель знатный. Все рассказчики почитали за честь, когда Матвеич был в слушателях. Глаза имел тёмно-синего цвета, взгляд у Матвеича быстрый, стремительный и цепкий В молодости Матвеич с женой подались в чужие края за счастьем, да там и схоронил Матвеич свою супружницу, поди уж лет пятнадцать вдовел.
- Когда сженишься-то, Матвеич? Чо один, да один? Печка греет бочок, а херец - бабец! Ха-хах-ха, - ржут мужики, - а, Матвеич?
Матвеич бесхитростно щурился и отбивался шуткой:
- молод ешшо. Каки мои годы!
Был Матвеич молчуном. В любых разговорах только кивал головой да хмыкал. Давно Матвеич вернулся в деревню, а всё один, да один. Ясно, что уже и не мужик вовсе. Мужики прозвали его импотент, потому как о подвигах мужских не рассказывал, видно было, что мужику не о чем рассказывать.
Разговор, как водится, начинался о погоде, о видах на урожай. Делились планами забоя скотины, договаривались о помощи по хозяйству. Когда на небе зажигалась первая звезда, к восторгу ребятни, начинались сказки о ведьмах, домовых, банниках, кикиморах и другой нечести. Все расказчики дружно клялись, что видели этих самых нечистых в разное время суток, чаще, ночью. Некоторым домовые даже предсказывали судьбы. Рассказывали о местных ведьмах, как якобы видели, что они доили коров, катались среди ночи на свиньях, доводя их до изнеможения. Восторгу и визгу было по-над рекой. Течение подхватывало людской смех и резво несло веселье вниз, вниз, а на перекатах смех рассыпался на мелкие радужные брызги.
Когда ребятню отправляли по избам, тут начинались самые интересные разговоры: о бабах.
Петька Косой рассказывал, уже в который раз, как он ночью в огороде зажал Лёхину вдову, и она так громко выражала восторг, что Петька боялся быть пойманным на месте преступления. Но следы преступления, однако, вдова оставила – вся спина и задница были в кровь изодраны. Нюське, жене наплёл: - коза, Дульсинея, т-т-тудыть её, напала сзади неожиданно. Нюська потом устроила грандиозный скандал Ефимовне за уродство своего мужика, даже требовала откупных, но Ефимовна послала Нюську, куда Макар телят не гонял и пообещала натравить Дулю и на неё. А Дулю на деревне боялись даже собаки, поэтому Нюська быстро свернула скандал.
Только мужики всё хохотали и спрашивали, скоро ли Петька спилит рога Дульсинее.
Василий, степенный мужик, рассказывал, как поехал в соседнюю деревню к кумовьям, а кума дома не было. Кума поднесла стаканчик, а потом затащила на сеновал.
- А я никак не могу. Полный нестояк... Уложила она меня на спину, а я рад, пусть думаю, уродуется, пока я посплю.
Мужской хохот слышен был на всю деревню.
Только Матвеич хмыкал, да головой крутил.
- Что, Матвеич, завидно?, - сочувственно спрашивали мужики. Такая твоя планида. Списал тебя Бог, как мужика. Наверно это у тебя от стрессу, - конешно, жену молодую схоронил.
Мишка Голованов рассказывал, как однажды в городе, в командировке, бабец попалась, пальчики оближешь. Вытворяла такое... всю ночь покоя не дала, думал, сдохну, - с восторгом трепыхался Мишка. Мужички знающе улыбались, кивали головами, а Матвеич тягостно вздыхал.
- Матвеич, слышь, может нам не расказывать о своих подвигах, а то тебе совсем плохо?
Матвеич отнекивался и просил дальнейших рассказов.
Генка Пузанов хвастался, как однажды, по-офицерски, встояк отодрал деваху прямо опершись на кухонную дверь, за которой шла гульба во главе с рогачём этой девахи.
- Так себе, оказалась деваха, - разочарованно подводил итог Генка, сплёвывая табачную тягучую слюну.
- Да-а, редко повезёт с бабой, тянули мужики.
- Слышь, мужики, когда я учился в техникуме, - сказал Андрюха, - мы устроили однажды день гранёного стакана с групповухой, так наши подружахи живчиков откушали ...со счёту сбились... Охренительная сексуха получилась. Мужики завистливо вздыхали, - да-а-а.
Этот случай был самый забористый и мужички требовали подробностей происходящего, и Андрюха цветисто живописал, благо, было кому слушать.
Когда иссякали рассказы мужиков, просили Матвеича:
- Матвеич, ну ты-то, ты-то чё ли что расскажи, а?
- Дак, неча рассказывать, отнекивался Матвеич.
- Эх, бедолага, - жалели Матвеича мужики. Видно совсем рано отстрелялся, даже в памяти ничего не осталось.
- А моя Любка, - сплюнув на землю, - даже минет не может делать, дура... вывернет меня, - говорит - на твои муде. Мужики сочувственно вздыхали, начинали говорить каждый о своей неумехе и на этой драматической ноте расходились по избам.
…Привычный и щекочущий самолюбие трёп передавался по наследству. Уже молодые мужики рассказывали о своих мужских подвигах по бабскому делу...
Жизнь текла в привычном русле... Детки рождались, всякие: беленькие, черненькие. Стали появляться и рыженькие ребятишечки. То в одном дворе мальчонка проскочит, крсненький, что твоя медь, то у соседа подсолнушек - девчоночка, желтенькая, как солнышко. Да все как на подбор: крепенькие, здоровенькие, красивенькие...
Однажды молодуха Клавка заявила, что выходит замуж. Через неделю из деревни уехали Клава, сорока лет, и Матвеич, шестидесяти двух лет. И тут, в деревне кто-то вспомнил, что Матвеич то, в молодости рыжим был, как огонь…
Скандалу было! На всю округу. Ломаных рёбер не сосчитать, да зубов многие бабы не досчитались.
Только молодухи, жертвы деревенской трагедии не жалели ни о чём, потому как испили они нежности, да ласки хмельной, дарованной мужиком с глазами темно-синего цвету. А некоторые, совсем отчаянные, вовсе в матери-одиночки подались.