8.
«Ну вот, прошёл почти месяц, а я не сделал ни одной записи. Мне жить не хотелось – не то, что писать.
В тот день я долго бродил по городу, сидел на лавках в парках и скверах, уставившись в одну точку – и думал, думал, думал: как же это так? Как так случилось, что родной отец нанял для сына путану (или кто там она, эта Алина?), которая изображала влюблённую девушку? И почему сам ею пользовался? А как же мама? Как он потом смел её обнимать? Или у родителей давно ничего нет в постели? Но ведь отец постоянно говорит, как сильно он любит мать, и всегда дарит ей подарки: кольца, броши, какие-то другие дорогие безделушки, и при этом обращает моё внимание: «Мать моего сына – самая лучшая из женщин». А тут, извини-подвинься, - в проститутку воткнулся. Алина была предназначена для меня, и он прекрасно знал, как я к ней отношусь. Господи, я даже и подумать не мог, что эта девушка куплена специально для меня.
Если это моя собственность (скажем так!), то почему он не стеснялся забавляться с нею, и, думаю, это у них был не один-единственный раз. А потом он смотрел на меня честными глазами и, не моргнув, говорил: «Алина – хорошая девушка, не то, что эта твоя пролетариатка Катька…» И, к тому же, я, кажется, привязался к Алине и начал забывать девушку, которая почему-то решила объявить меня насильником. Но, оказывается, любовь для меня купил родной папаша.
Денег у меня не было, возвращаться домой не хотелось, и тогда я решил идти к деду пешком – считай, через весь город. Никогда не думал, что путь займёт около трёх часов. Рубашка на спине взмокла, ноги я сбил, но сесть на автобус не позволяла гордость: пришлось бы унижаться перед кондукторами, да и не хотел чувствовать себя нищим. Это я-то нищий? Отец то и дело намекал, что старается единственно только для меня и своих внуков – если что и не праведно делает, зарабатывая капиталы, то в расчете на то, что его потомки будут жить лучше, чем он. А ещё он постоянно твердил, что в его роду все женились в сознательном возрасте: сам отец сочетался законным браком с моей мамой в 27 лет, и, значит, мне тоже не пристало рано обзаводиться семьёй, как какому-нибудь простонародью (так и говорил! а сам-то каких-таких кровей? его мать – уборщица, отец – бухгалтер, и все их предки были или крестьянами, или рабочими, никак не графья да князья!).
- Мужчина должен найти достойную спутницу, - говорил он. – У него может быть сколько угодно женщин, и он может ошибиться, принимая за одну-единственную каждую очередную женщину
(Да! Так и говорит: «очередная женщина»… Я представлял эту очередь из женщин: некоторые стоят чинно, другие переминаются с ноги на ногу, нетерпеливо поглядывая на часы, а третьи – скандалят и даже буянят… И вообразив такую милую картинку, невольно улыбался, а отец хмыкал и качал головой: «Молодой ты ещё! Вбил себе в голову романтику, веришь во всякие сказочки про любовь…).
Даже первобытные люди выбирали в жены здоровых, выносливых самок, которые могли родить и выходить крепких детей. Брак – это расчёт, явный или подсознательный. Пойми: он не держится только на пенисе или красивой фигурке
(Хм! Мне так и хотелось ввернуть что-нибудь скабрёзное, особенно про пенис, на котором что-то не держится – например, презерватив, но приходилось скромно молчать).
Лишь в зрелом возрасте понимаешь, что брак хранит не секс или то, что именуют любовью, а взаимопонимание, разумный расчёт, взаимные чувства – это не страсть, Серёжа, а именно: взаимные чувства, когда двоим хорошо вместе. Страсть – это не для брака. Она быстро проходит. Вот когда найдётся женщина, которая будет понимать тебя, к тому же из обеспеченной семьи, образованная – ровня тебе во всём, тогда и надо думать о женитьбе…
Как скучно!
Мне даже писать об этом скучно. Но почему-то вспоминаются и вспоминаются те разговоры с отцом. Я даже и подумать не мог, что он примется обустраивать мою личную жизнь.
***
Вчера меня отвлёк от писанины дед. Пришёл и говорит:
- Надо покупать телефон с определителем номера.
- Что такое?
- Да кто-то звонит и молчит, - объяснил дед. – Третий день такая петрушка. Я тебе об этом не говорил. Думал, что случайность: кто-то просто ошибся номером. А тут, слышу, молчат, дышат в трубку и вздыхают…
- Наверно, мать, - предположил я.
- Да чего бы она-то молчала? Она сразу в крик: «Уговори Серёжку домой вернуться! Повлияй на него!»
- Ну, а кто тогда?
- Не знаю, - пожал плечами дед. – Наверно, кто-то тебя хочет услышать. Я трубку больше снимать не буду.
- Не, дед, я не буду подходить к телефону. Не хочу с родителями говорить. Пойми меня.
Дед вздохнул, скосил глаза вправо, шмыгнул носом и выпятил губы – он всегда так делает, когда приходится думать над трудным вопросом.
- Ну, не готов я к разговорам с ними, - настаивал я. – И видеть их не хочу, особенно отца. Кстати, скажи ему, что мне выдали аванс, и мы больше не нуждаемся в его подачках…
Дед неодобрительно отнёсся к тому, что я перевёлся на заочное отделение и устроился в одну компьютерную фирму. Он считает, что заочники получают не образование, а бумажку об якобы образовании: такому диплому грош цена.
График работы меня вполне устраивал: два дня вкалываешь, день отдыхаешь, потом - две ночные смены, снова - день отдыха. И платят там нормально.
- Ладно тебе, - урезонил меня дед. – Отец деньги мне даёт, а не тебе. Я их в банку складываю. В ту, где гречка. Запас штанов не тянет. Пусть лежат.
- Ага, - сказал я. – Вот оно что! А я-то ещё думаю, чем это гречневая каша пахнет?
- Деньги не пахнут, - усмехнулся дед, – хоть ты и считаешь, что они приходят к отцу неправедными путями.
Я не стал с ним спорить. Он в последнее время слишком часто намекает на то, что нынче похороны влетают в крутую копеечку. «Гречневая» баночка – это, так сказать, его НЗ. На всякие непредвиденные случаи, вроде похорон. Он, конечно, понимал: случись что, нашей семье не придётся тратить последнюю копейку, и всё будет в самом лучшем виде – хотя бы затем, чтобы никто потом не сказал, что богатый сын поскупился на проводы отца в последний путь. Но дед почему-то хотел, чтобы у него были, так сказать, свои «похоронные».
И ещё он хотел, чтобы его похоронили рядом с бабушкой. А вот это уже и вправду была проблема. Старое городское кладбище, где она покоилась, законсервировали, и чтобы новопредставленному туда попасть, надо было получить специальное разрешение. Это, говорят, стоило дорого.
Но что это меня потянуло на кладбищенские темы? Прекращаю! И так муторно на душе…
***
Приезжали мать с отцом. Пришлось с ними разговаривать. Если бы не мама, вернее: её глаза – брови домиком, вот-вот заплачет, - я бы не стал с ними говорить. Пожалел мать.
Отец в который раз объяснял, что он всё сделал только потому, что любит меня. Ему больно было смотреть, как я переживал из-за Кати. Пойми, говорил он, она вообще человек не нашего круга и никогда им не станет: простота хуже воровства. Мама, правда, молчала и лишь иногда согласно кивала отцу. А я просто смотрел на отца и ждал, когда он закончит говорит. Я, как в детстве, просто «отключился» и даже не слышал его слов, они сливались для меня в монотонное бу-бу-бу-бу.
- Поедем домой, - сказала мать.
- Нет!
- Хватит дурака валять! – крикнул отец. – Ты издеваешься над нами!
- Нет, не издеваюсь. Я живу так, как считаю нужным.
- Соседи спрашивают, куда ты пропал, - сказала мать. – Что скажут люди, когда узнают, что ты ушёл из дома!
- Мне нет дела до соседей…
- Я на одной валерьянке да корвалоле теперь живу, - заметила мать. – У меня сердце разрывается. Пожалей меня.
- Я жалею тебя, мама…
- Он ещё издевается над нами! – отец побагровел. – Будь человеком!
- Я и стараюсь им быть. Не мешайте мне, пожалуйста…
Мама тронула отца за локоть, успокаивая его, кротко взглянула на меня и, опустив глаза, в который раз объяснила, что папой двигала исключительно любовь ко мне, когда он нанял Алину, чтобы она помогла справиться с психоэмоциональными проблемами (о, боже! мама будто с университетской кафедры вещала!), и все мелочи, вплоть до разлитого на брюки сока и колокольчика, были предусмотрены в сценарии…
- Мама, не надо больше об этом. Прошу тебя!
- Мы тебя любим, и мы хотим, чтобы в твоей жизни было как можно меньше проблем, - сказала мама. – Всё – для тебя!
- Спасибо, не надо. Я сам уж как-нибудь…
На том, собственно, и расстались. А когда они ушли, я вынул из кармана колокольчик Алины и зачем-то подвесил его на ветку лимона, который дед выращивал на подоконнике. Колокольчик тихонечко звякнул и затих.
Вот ведь как интересно: в тот день я почему-то взял его с собой. Потом хотел выбросить. Но когда уже открыл форточку и почти выставил в неё руку, колокольчик вдруг пронзительно и как-то жалобно вскрикнул. И я не выбросил его.
***
Вспомнил о женщинах-лисицах, про которых рассказывала Алина. А про неё не вспомнил. Нет! Вру! Вспомнил. И подумал, что мне с ней было хорошо. Особенно в постели. Кажется, ничего запретного в сексе для Алины не существовало. Это был пир плоти. Я даже покраснел, припомнив некоторые подробности. Но в любви нет ничего стыдного – так утверждает дед. И я ему верю. А если я что-то стесняюсь даже вспомнить, то любовь ли это была? Нет, наверное, не любовь. А что тогда? Желание! Похоть! Вожделение! Трах! Или нет?
Алина рассказала мне одну историю. Кажется, её написал старинный китайский писатель Пу Сунлин. Ночью к одному парню пришла какая-то девушка и легла с ним. Ну, ясное дело, он живой человек, не железный – если что и было у него железное, то это прелестнице только в радость было. Короче, переспали они, а как утро наступило, незнакомка выпорхнула из фанзы, пообещав снова ночью придти. Парень, конечно, понимал, что это не обычная женщина, а лиса. Обычные-то вот так запросто в койку не лезут, и не кувыркаются так, как лиса с ним кувыркалась. Но, влюбившись в красавицу, он молчал, скрывал от людей свою тайну. Прошло довольно много времени, и он весь осунулся. Отец с матерью стали допытываться, что за причина такой болезни, и сын сказал им всю правду. Тут родители переполошились: ах-ах, ужасть какая! Помолились всем своим богам, везде развесили талисманы, а в комнате сына всегда кто-нибудь спал. Но лису это ни капельки не смущало. Она не приходила, только если под одеяло к сыну ложился сам старик отец.
- Никакие талисманы не удержат мою к тебе любовь, - объяснила девица парню. – Однако существует родственные приличия. В присутствии отца не могу раздвигать ноги для тебя…
Он же не решался огорчить отца и потому не выходил из спальни, хотя, наверное, догадывался, что его соблазнительница ждёт где-то рядышком. А потом случилась то ли война, то ли ещё что, но селение, где жил парень, разрушили враги. Он бежал в дикие, безлюдные места, с ним никого близкого или знакомого. Один-одинёшенек! Вдруг видит: к нему направляется какая-то женщина. Подумал, было, что это кто-то из беженок. Ан нет, оказывается, его дева-лиса. Радости не было предела!
- Солнце уже на западе,- сказала ему лиса. – Идти нам некуда. Давай искать ночлег где-нибудь поблизости.
Она прошла несколько шагов к северу, присела в траве, что-то там такое делая. Вернулась, взяла парня за руку и пошла с ним к югу. Сделали десяток-другой шагов - она опять потащила его обратно. И вот он с удивлением видит: стоит густой лес, а в нем - высокий дом, с медными стенами и с крышей из металла, напоминающего серебро. Посмотрел вблизи - стены ему по плечо, причем нигде в них не было ни ворот, ни дверей. Дева вскочила на стену и перепрыгнула. То же сделал и парень. Когда он вошел в дом, то подумал, что золотые хоромы созданы явно не человеческим трудом, и спросил спутницу, откуда все это явилось.
- Вот поживи здесь сам, - сказала она,- а завтра я тебе это подарю. Видишь, как здесь много золота и железа? На всю жизнь хватит!
Сказала это и стала прощаться. Но он очень её хотел, потому принялся изо всех сил удерживать, и она осталась, причем сказала ему:
- Меня бросили, мной пренебрегли - этим я уже обречена на вечную разлуку. А теперь смотри: не могу быть твердой.
Ночь прошла у них в любви, а когда парень проснулся, то обнаружил: женщины-лисы рядом нет. Он перепрыгнул через стену и обернулся, посмотрел туда, где был, - красивое здание исчезло, а на его месте - только четыре иглы, воткнутые в перстень, на них - коробка из-под румян. А то, что было большими деревьями, оказалось старым терновником и диким жужубом.
- Это метафора страсти, - засмеялась Алина, закончив пересказ истории о лисе. – Очнёшься от неё, трезво взглянешь: вокруг – терновник и дикий жужуб, ничего больше. Но, боже, как потом скучна и пресна правильная, добропорядочная жизнь!
А мне не скучно. Мне есть чем заняться. И есть куда пойти. Сейчас вот отправлюсь на органный концерт. Не потому, что очень люблю Баха, а потому, что в нашем городе Ха считается хорошим тоном ходить в филармонию. Завтра на работе можно небрежно, как бы между прочим сказать: «А я вчера наслаждался хорошо темперированным клавиром Баха…»
В буфете филармонии подают неплохие коктейли, и бутерброды с красной икрой там не очень дорогие. Но об этом я сослуживцам говорить не буду.
В общем, мне не скучно. И никто мне не нужен! А может, я сам себе вру?
***
Позвонила Марго и сразу с восторгом, к которому подмешивалось плохо скрываемое ехидство, сообщила:
- А я твою Катьку видела! Представляешь, она – плиточница!
- Что? – не понял я.
- Ну, кафельную плитку кладет – кому в ванной, кому на кухне, - объяснила Марго. – Прихожу к подруге, смотрю: у неё в туалете какая-то девка в спецовке с раствором возится. Маска на пол-лица, мужчинам, наверное, так и хочется сказать: «Гюльчатай, открой своё личико!» Но я сразу её узнала.
- Ну и что?
- Ничего, - растерялась Марго. – А тебе разве не интересно?
- Нет.
Но я соврал. На самом деле мне хотелось расспросить Марго о Кате. Но вместо этого я почему-то брякнул:
- А что же это за фирма такая?
- Кажется, «Домашний мастер», - засмеялась Марго. – А что? Вызвать хочешь её?
- Да ну тебя! Как жизнь-то? Что нового?
И мы стали болтать совсем-совсем о другом. А я думал о Кате.
***
Странно. Сегодня подумал о том, что если бы встретил Алину, то прошёл бы равнодушно мимо. Всё отболело и откипело. Я трезво поразмыслил и решил, что она просто-напросто хорошо делала свою работу. Интересно, сколько отец ей платил?
***
Трамвайщик не знает, что мне известна его тайна, и по-прежнему взахлёб рассказывает, как он кого-то в очередной раз отымел по полной программе.
Кажется, он даже верит, что всё было на самом деле. А я делаю вид, что верю ему.
Неужели любовь может происходить не в реальности, а в голове? Любовь – это прихотливая игра воображения?
Анекдот:
Мужчина смотрит в бинокль в окно женского общежития и занимается самоудовлетворением. Вдруг замечает, что рядом с ним кто-то тоже онанирует.
- Ты кого имеешь?
- Да вон ту, в чёрных трусиках!
- И я тоже. Вот проститутка!
Кстати, это любимый Мишкин анекдот.
А что, если любовь – это, в принципе, вообще наша выдумка?
***
Долго не писал. Не до того было.
Сам себе не верю: Катя снова со мной!
Я специально подкараулил её у дома, где живёт подруга Марго. Катя и вправду была «плиточницей»: пошла в бригаду отделочников, где научилась и штукатурить, и малярничать, и плитку класть – зарабатывала неплохо. Деньги ей нужны, чтобы поступить учиться на архитектора. Мечта у неё: проектировать красивые, уютные дома, не «высотки», а именно – дома, небольшие, на несколько жильцов, чтобы глаз и душу радовали.
Она не сразу, но всё-таки призналась, что никаких заявлений на меня не понесла бы в милицию, если бы не мой отец. Он, оказывается, однажды сказал ей: «Ты Сергею не пара. У вас ничего серьёзного не выйдет. Ты из другого круга. Будущая жена моего сына должна быть девушкой из хорошей семьи, обеспеченная и образованная. Он пока увлечён тобой, но это легко объясняется: у мальчика игра гормонов, гиперсексуальность, ему нужен просто секс, понимаешь? Это, милая, проходит быстро. Не строй никаких планов. Если хочешь, я тебе заплачу, только не морочь парню голову».
Так или не так говорил отец, но смысл, в общем-то, был один: вариант Золушки хорош только в сказках, и шла бы ты, Катя, пастись на зелёный лужок, наш мальчик не для тебя.
Это её разозлило. Она как-то меньше всего думала, из какой она семьи. Всегда считала, что из приличной: отец не вор и не разбойник, тихо-мирно в своём проектном институте сидит, получает гроши, но зато честные; мать – учительница начальных классов, ужасно любит своих детишек и гордится, что некоторые её воспитанники, закончив школу, поступили в столичные вузы, а один даже стал известным музыкантом, и не беда, что они о ней, может, и не помнят - она сама никого не забывает.
И вот, оказывается, семья не хорошая. И даже их кошка Маруська, наверное, тоже неприличная. Она самая обычная, беспородная. Катька нашла её котёнком у мусорного контейнера. Серый замызганный комочек жалобно пищал и просил есть. Она принесла находку домой, и мать, для порядка поругав её, вздохнула: «Ладно, пусть беспризорница у нас живёт. Дом без кошки – не дом».
Ну и что, что Маруська – кошка беспородная? Она чистюля, каких свет не видывал, ни разу квартиру не обгадила – ходит по нужде исключительно на унитаз, где отец сконструировал для неё специальное приспособление. Шёрстка у неё хоть и короткая, но зато густая и ухоженная. Мордочка – беленькая, сама вся серенькая, а лапочки – тоже беленькие: передние будто в варежках, а задние – в эдаких кокетливых тапочках. И никаких «персов», «сиамов», «бобтейлов» и прочих модных породистых кошек Кате близко не надо. Потому что Маруська для неё лучше всех.
***
Вчера не дописал. Потому что вдруг задумался о том, что кошка – это, оказывается, тоже показатель уровня жизни. Есть породы, которые стоят несколько тысяч долларов. И есть просто «дворяне», которые ничего не стоят. Кошку из богатой семьи сразу видно: изнеженная, разборчивая в еде, пахнущая специальным шампунем, с бантиком на шее. Но лучше ли она той своей соплеменницы, которая не отягощена справкой о блистательной родословной? Которую любят, потому что любят.
Чушь какая-то. Почему я об этом думаю?
Ладно. Лучше продолжу о Кате. В общем, она решила о разговоре с отцом ничего мне не рассказывать. Типа: «Яблоко от яблони недалеко падает»: каков отец, таков и сыночек. Она подумала, что в словах отца есть правда. Правда о том, что молодыми людьми зачастую двигает основной инстинкт, который они романтизируют, принимая (или выдавая?) за любовь. Но стоит им включить мозги и подумать серьёзно, как обнаруживается: какая, к чёрту, любовь – обычная потребность в сексе, не более того, и вообще – она мне не пара!
Катька! Бедняжка! Представляю, что ты передумала в те дни! А тут ещё случилось так, что твоей двоюродной сестре потребовались деньги на пересадку костного мозга, всякие дорогие лекарства. Много-много денег. А где их взять, если в той семье одна мать да старая бабка? И у Катькиной семьи лишних денег тоже нет. А Ольга погибает…
И тут в местной «молодёжке», той самой, которую я не люблю читать, Катя увидела маленькую заметочку. В ней сообщалось о проделках одной девицы. Она знакомилась с парнями, потом обвиняла их в изнасилованиях и соглашалась забрать заявление об этом после выплаты отступного.
«Вот! – сказала Катя сама себе (или не сказала – какая разница!). – Передовой опыт – в массы! То, что и я могу устроить. И пусть меня потом посадят, но зато у Ольги будут деньги…»
Ну, и ещё она решила таким образом отомстить моему отцу.
Я её не спросил, подумала ли она обо мне. И не спрошу, наверное, никогда. Потому что боюсь услышать, что в тот момент она ненавидела меня. За то, что я из сытой, благополучной семьи. За то, что здоров и не знаю настоящей жизни. За то, что я, в общем-то, никогда не интересовался, как живут родные ей люди.
И ещё я никогда не спрошу её о тех двух парнях, которых она тоже обвинила в изнасилованиях. Кто они ей были? Любили ли её? Или это была не любовь, а что-то другое?
Нет, нет, нет! Я не взломщик сейфов. Не хочу взламывать её душу. У нас с ней – своя история. А то, что было до этого, - это всего лишь предисловие.
Опять я вру. Потому что на самом деле думаю другое. «Единожды солгав…» Да! Однажды солгав, солжёшь ещё. Это аксиома. Но у любого правила бывают исключения. Надежда только на это.
«Ложь во спасение…» Но, спасая одного человека, можно ли губить (ладно, скажу мягче: бесчестить) другого? Катя объяснила мне, что всё равно забрала бы то заявление, даже если бы не получила нужную ей сумму денег. А о том, что я в это время испытывал, она не думала? «Думала, - сказала она. – Я много чего передумала. Я и любила, и ненавидела тебя. И хотела, чтобы тебе тоже было больно. Понимала, что ты, в общем-то, ни при чём, даже не знаешь, что твои родители придумали, лишь бы у нас ничего не было, но ничего не могла с собой поделать. Это наваждение, какое-то безумие. Ты, именно ты должен был ответить за то унижение, которое испытала я. Ведь если бы я не узнала тебя, то всего этого не было бы…»
Наверное, это и есть женская логика? Или это что-то другое?
Нет. Не хочу больше об этом думать!
Начнем сначала…
***
Надо же! Марго познакомилась с Трамвайщиком. Или он с ней познакомился? Какая, впрочем, разница!
Главное: она, кажется, «переключилась» на него, а я сразу перешёл в разряд друга, с которым можно обсудить личную жизнь.
- Представляешь, - сказала Марго, - Мишка не умеет целоваться. Я-то думала, что он в этих делах опытный. И вот, не умеет…
- Ты его научишь.
- А я тоже не умею, - засмеялась Марго. – Ты же не захотел меня научить.
- Ничего. Вместе научитесь.
- А я стыжусь…
- В любви нет ничего стеснительного.
- Ой! – зарделась Марго. – Так уж сразу и любовь? Может, он мне просто нравится.
- Если нравится, то, значит, первый шаг к любви уже сделан, - я усмехнулся и подмигнул ей. – Второй шаг – это когда голова на плечах будет тебе не нужна…
Марго потупилась и вздохнула:
- Если бы ты знал, как я этого боюсь. И как хочу!
А я подумал о том, что Трамвайщик тоже боится. Ведь он был Казановой только в своих фантазиях.
***
Пришёл домой, а дед пластинку слушает: «У любви, как у пташки крылья…»
Ария Кармен.
- Настоящая женщина всегда Кармен, - сказал дед. – Знаешь, что она обманывает тебя, но всё равно любишь её.
- А по-другому быть не может?
- Наверное, может, - дед пожал плечами. – По крайней мере, я читал в книгах о том, как мужчина и женщина любили друг друга всю жизнь и умерли в один день…
Дед не умер в один день с моей бабушкой. И потому я тактично промолчал. А он продолжал:
- Жизнь сложнее самых сложных книг, и в то же время – намного проще. В любви, быть может, самое главное – уметь прощать.
- Это трудно, дед.
- Ты уже об этом знаешь? – он посмотрел прямо мне в глаза, хотел что-то сказать, но, махнув рукой, отвернулся и выключил проигрыватель.
Шхина, ты ли надо мной витаешь? Или это дуновенье легкого ветерка? Он раскачивает серебряный колокольчик: динь-дон, динь-дон, динь…Не знаю, льется ли надо мною спиралью мягкий Cвет. И надо ли говорить слова, которым научила меня Марго: «Спираль Света спускается к Короне головы, и через Корону Свет проникает мягко и нежно, и медленно наполняет все клетки моего тела. Голову, шею, плечи, руки, грудную клетку, спину, живот, ягодицы, ноги. Свет не прекращает литься сверху в моё тело, и через ступни ног спускается к центру Земли, оттуда возвращается ко мне, выходит слева от меня и окружает моё тело Овалом Света. Свет передо мной, Свет позади меня, Свет справа от меня, Свет слева от меня. Я заполнен Светом и окружен Светом".
Может, это глупо. Может, нет. Но я чувствую себя легко-легко, кажется: захочу – и взлечу, и не упаду, потому что и без этих заклинаний ощущаю в себе этот свет и необыкновенную лёгкость. Так было в детских снах: захотел – и полетел, высоко-высоко, над полями -над лесами, над домами и реками, всё ближе и ближе к ярким холодным звёздам.
Динь-дон, динь-дон…
Где-то в середине груди тихонечко, чуть слышно возникает ответный серебряный звук – и вот в такт колокольчику сжимается и разжимается сердце, и неясные, смутные слова рождаются в душе, складываются в песню, а, может, и не песню: мелодия звучит как бы сама по себе, и слова ей не нужны, динь-дон, динь-дон, всё громче и громче, печально и весело, глупо и бесшабашно, динь-дон!
Я догадываюсь, что сплю. И всё это мне снится. Завтра я позвоню Кате и скажу, что мне приснилась песня. В ней не было слов, но я понял, что она о любви.
=========================
Наверное, это конец повести.