Его звали Бэнг. Странное имя. Ничего не скажешь. Но для подобного человека - самое подходящее. Или это была кличка? Он уже и сам не помнил.
Бэнг шел по прострелянной редкими дырами огней серо-лиловой улице, красиво выдыхая сизоватый пар из резко очерченного рта. Он твердо знал, что ночь есть негатив дня. Как и всегда он шел творить справедливость. Сколько он уже натворил ее за свою неспокойную исполосованную шрамами жизнь...
Ага. Бэнг насторожился. Два негатива-негра волокли к фиолетовой помойке нечто столь же темное, но окровавленное и вяло трепыхающееся.
— Где смерть - там я, — величаво проконтрабасил Бэнг.
Негры встрепенулись. Один из них - тот, что помельче - быстро полез в полу обшарпанной кожанки.
— А где вы? — закончил Бэнг и спустил курок.
Мелкий негр удивился и перестал быть. Последним, что проплыло в его сознании, почему-то было видение страшно юной девушки с угольными глазами, играющей на флейте.
— Эй, брат, ты чего? — удивился и второй - тот, что поздоровее, - впрочем, еще существуя.
— Твой друг быстрее во всем, — ответил Бэнг. — Даже в смерти.
— Это правда, — констатировал здоровый негр, тупо гогоча. — Он всегда мочил лучше и быстрее.
— За что? — поинтересовался Бэнг, пнув подкованным мысом чоппера того, кого волокли к помойке.
— Сукин сын кинул нас на полкило герыча.
— Повод ли это - менять мэна на говно?
— Че? — попытался въехать негр, все еще обкуренно улыбаясь и инстинктивно засовывая руку в полу обшарпанной кожанки.
— Добро, как правило, не наказуемо, — заметил Бэнг, спустил курок и добавил:
— Обратный вывод?
Ответа не прозвучало. Лишь последнее сизое облачко с устойчивым запахом травки взвилось над мостовой и смешалось с ночным смогом. Оно напоминало редкостной формы иероглиф, но объемный и как бы четырехгранный.
— Ты еще здесь? — спросил Бэнг у замоченного товарищами негра.
— Я... — с трудом начал тот, истекая соком жизни и конвульсивно поскрипывая обшарпанной кожанкой.
— Ну, — подбодрил его Бэнг участливой ногой.
— Я... — негр уже захлебывался собою. — Я... имел... твою маму.
— Зря ты так, — искренне проговорил Бэнг, подумал и спустил курок.
Бэнг двигался уверенным шагом, цокая на ноте соль. Белые и красноватые фонари подмигивали ему и указывали путь.
Ага. Из ближайшей подворотни раздались женские стоны и всхлипы. Бэнг крадучись влился в лиловатую серость стены, став с нею единым целым, и пошел на зов. А в том, что зовут именно его, он не сомневался никогда. Музыка его чопперов профессионально упала на две октавы.
Ага. На какой-то груде досок худой волосатый детина бешено совокуплялся с бьющейся в истерике наголо обритой девицей.
— Любовь, — провозгласил Бэнг, щелкнув затвором, — не есть грех. Но трахая без согласия, ты трахаешь самое себя.
— Да пошел ты, — отмахнулся волосатый, не прерывая своего дела, и добавил несколько крепких смачных факов.
— А-а-а! У-у-у! — присовокупила девица с расплывшейся от косметики маской на месте лица.
— Слова - пар истины, — сказал Бэнг и спустил курок. — Истина в понимании боли.
Волосатый, еще дергаясь в механическом танце своего угасающего кайфа, отвалился набок, познавая вечный оргазм. Перед ним пронеслось туманное откровение - в виде гигантского влагалища, в которое с необратимой силой всасывало его беспомощное, словно бы младенческое тело. Девица села, поправляя забрызганную белой кровью и красной спермой юбку.
— Бэнг, — сказал Бэнг и резко протянул ей мускулистую руку.
— А ты меня не пугай. Пуганная я.
— Ты свернула с правильной дороги. Пойдем, — посоветовал Бэнг.
— Козел ты, — парировала девица, размазывая различные оттенки алого и ультрамарина по удобно смазливому лицу и создавая некий фантастический колер - еще эффектнее того, что был на юбке. — Мы так каждую ночь играем. Играли, — поправилась она, завершив сложную колеровку. — До тебя, урод.
— Смерть не ошибается, — проговорил Бэнг, — в тех, кто зовет ее.
Он продвигался дальше, предчувствуя внутренним чувствилищем новые поводы для применения справедливости. Он был один такой - на весь город. Он знал, что впереди спряталась судьба, а позади уже ничего нет. Он был уверен в этом и потому никогда не оглядывался.
"Бессмертен тот, кому не стреляют спину, — говаривал еще его отец, погибший в прошлом году, подавившись тройным чизбургером. — Но тот, для кого не существует то, что за спиной, бессмертен вдвойне".
Бэнг достиг Китайского квартала. Он прошагал вереницу роскошных домов боссов триады, не обнаружив ни малейших беспорядков и очутился в районе беднейших перекосившихся лачуг. Тут пахло рыбой, рыбной похлебкой и рыбными отбросами.
Ага. Возле рыночного забора с ярким граффити: "я имел Бритни Спирс", в позе лотоса, с закрытыми глазами сидел компактный, абсолютно лысый китаец в длинных желтых одеждах. Из его рта и ноздрей не выходил пар - ни сизый, ни желтый. Сидящий был неподвижен и почти сливался с ночью в своей отрешенности.
Бэнг раскинул мозгами, потирая холодным дулом шершавую жесткую щеку. Неподвижное существо было безупречно и неуязвимо - ибо не давало повода для подозрений, а значит, скрывало истину преступления внутри. Бэнг несколько растерялся.
— Не сыро на асфальте? — единственное, что он смог придумать, чтобы начать беседу.
— Ом-м-м, — грубым басом лаконично ответил китаец, поблескивая тайными мыслями.
— Не понял, — признался Бэнг.
— Я говорю - здравствуй, — сказал китаец, приоткрыв глаза на один миллиметр и не более. — Это я.
— Кто? — удивился Бэнг, машинально засунув дуло себе в рот.
— Не торопи события, — предостерег его собеседник. — Вынь дуло.
— А, ты об этом. Просто детская привычка. Так кто ты и что здесь делаешь?
— Я - тот, кого ты давно ищешь.
— Справедливость?
— Нет.
— Истина?
— Нет.
— Победа?
— Вряд ли.
— Судьба?
— Тепло.
Китаец приоткрыл только левый глаз, но уже на целых полсантиметра. И это действие почему-то взбудоражило нервы Бэнга.
— Ты не мог бы открывать оба глаза равномерно, — попросил он.
— Зачем? — удивился в свою очередь китаец. — Это лишнее. Ведь все - обман. Так для чего изводить на него энергию обоих глаз.
— Действительно, — согласился Бэнг и полуприсел на асфальт. Он вынул пачку "Мальборо", блеснул огоньком "Зиппо" и с удовольствием выпустил струйку лилового дыма.
— Ты нервничаешь, правда? — спросил китаец.
— С чего ты это взял?
— Уверенный в себе воин не нуждается в стимуляторах.
— Почему?
— У него есть Будда.
Китаец хитро зыркнул на Бэнга одним левым глазом и снова закрыл его, направив взгляд внутрь себя.
— Будда? — рассмеялся Бэнг. — Что может твой Будда против пули сорок пятого калибра?
— Очень просто. Мой Будда убьет тебя прежде, чем ты сумеешь поднять свой кольт.
Бэнг на миг задумался, поглядел на поблескивающее оружие в собственной верной руке и вновь усмехнулся:
— Я уверен, что моя реакция быстрее, чем у Будды ѕ кто бы он там ни был.
— Я не сомневаюсь в твоей быстроте, — ответствовал китаец, приоткрыв теперь лишь правый глаз на полсантиметра. — Но есть вещи сильнее скорости и много сильнее пули.
— Что же это?
— Глубина неба. Прекрасная девушка с бамбуковой флейтой, играющая только для тебя одного. Стадо небесных буйволов, бредущее по самому горизонту. Мрак женского лона, творящий всех. Высота мысли о Боге. Бесконечность бороды мудреца, если ее не стричь. Луна в твоей чашке саке. Яблоко, раненное твоими зубами, выброшенное, но сохранившее в не съеденной косточке свою не рожденную мать. Иероглиф, вмещающий и поглощающий Вселенную. Ширина тех слов, которые я сейчас говорю тебе, равная всему тому, что я говорил до тебя и тому, что я скажу после. Трепет восторга перед Всем. Момент созерцания гармонии мира. Иногда он ошарашивает человека навсегда.
— Как это?
— Очень просто. Взгляни на звезды.
Бэнг усмехнулся в последний раз и послушно поднял мужественное шрамистое лицо к небу. Сквозь серо-лиловый смог мерцали хитрые глазки сотни желтых китайцев.
Тут его собеседник мгновенно приподнялся, открыв оба глаза на целый сантиметр, достал откуда-то из-за спины внушительных размеров позолоченную статуэтку Будды и со всего маху хищно обрушил ее на кудрявую голову Бэнга. Что-то звонко хрястнуло и тот недоуменно сполз под ноги китайцу. Сигарета выпала изо рта и зашипела в теплой кучке мозгов.
— Смерть — гармония мира без я , — глухо прошептал Бэнг, отдавая свои концы Будде, представшему перед ним в виде позитивного негритенка.
— Придурок. Смерти нет. Она гнилой прогон для ниггеров и ковбоев, — заметил ему довольный китаец, усаживаясь в точности на то же место, где сидел и, приоткрыв на миллиметр третий глаз, привычно начал забивать понтовый косяк.
2002