ИНДЕЕЦ УДОД И ДРУГИЕ
(Из цикла «Тропинка в лес»)
Индеец спокойно разгуливал в траве. На его голове воинственно топорщились перья. И все-таки страшным не казался: очень уж веселой была его татуировка в черно-бело-желтые полоски, а грудь он прикрыл нежным розовым щитом. Индеец остановился, прицелился тонким ятаганом, молниеносно воткнул его в землю и вытащил какого-то червяка. Покончив с ним, он засеменил дальше, только замелькал в траве пестрый хохолок. Вдруг индеец остановился и забормотал: «Уд-уд-уд!»
Познакомиться с нами, видно, хотел да заикой оказался - никак не мог выговорить своё имя.
- Удод, - помог ему Андрейка. - Мы знаем: ты - удод.
Зашагали мы следом за удодом. Он то отбегал от нас подальше, то неторопливо шёл по своей тропе. Наконец, пернатому индейцу такое соседство надоело. Крикнул он: " Худо тут!" Да так ясно, чисто у него вышло. Вот тебе и заика! Крикнул так, да и улетел.
До Петропавловского озера, куда мы шли рыбачить, было рукой подать. И о его близости нам докладывали черемухи. Выстроились, будто на параде - одна к одной, в белоснежной пене цвета.
Их аромат смешивался с запахом ландышей, которые в этих местах заполонили все поляны. Где-то далеко сварливо и надсадно кричала сойка, верещали, что-то не поделившие меж собой скворцы, щебетали в кустах овсянки. И вдруг в эти привычные звуки леса ворвался отрывистый, резкий крик: "Чжед-чжед!» Птица или зверь какой?
Андрейка первым обнаружил источник странных звуков, дернул меня за рукав и кивнул в сторону высокого кряжистого дуба: смотри!
В воздухе плясала большая рыжеватая птица. Она устремлялась то вниз, то вверх, то трепетала на месте, то кувыркалась - выделывала такие сложные пируэты, что в глазах рябило. Но чудней всего был длинный, как у фазана, хвост. Он извивался подобно лентам серпантина. Издали птица напоминала бумажного змея, которым ветер играет, как хочет. Но вся штука-то в том, что ветерок в тот день был смирным и ласковым - тихоня тихоней. Так что никакой не бумажный змей, а птица! Когда она замедляла свой танец, на её голове можно было рассмотреть черный хохолок. Неужели это мухоловка, о которой я только в книжках раньше читал?
- Чжед-чжед, - вдруг сердито закричала мухоловка, и мы увидели ещё одну птицу. Представьте себе ворону, не очень большую, размером со скворца, и чтоб эта ворона не черной или серой была, а сине-зелёной, и каждое перышко при этом так и переливалось на солнышке. Но это ещё не всё: клюв должен быть толстым и красным, вроде морковки. А теперь скажите, как такую птицу зовут? Не очень красиво зовут. Широкоротом величают за то, что когда ловит насекомых, широко раскрывает клюв, в который мухи и попадают - как конфеты в кулёк.
Широкорот явно мешал мухоловке: он вынырнул откуда-то из-за деревьев и перехватил на лету бабочку, за которой та охотилась. Мухоловке, ясное дело, такое нахальство не понравилось, и она метнулась к сопернику. Вскоре они скрылись с наших глаз, и ещё долго мы слышали недовольное «чжед-чжед» мухоловки.
Удод, мухоловка и широкорот среди приамурских птиц самые что ни наесть модники и франты. Но при всем том удод и широкорот - невероятные грязнули. В гнездах у них вечно не прибрано, всё испачкано, и аромат – самый прескверный. Не каждый хищник решится разорить такое жилище: очень уж оно вонючее.
Маленькие широкоротики в отличие от птенцов удода долгого сиденья в гнезде не выдерживают - только почувствуют силу в крылышках, выбираются наружу. Усядутся на ветвях рядком и сидят, а если польстится на них зверь какой-нибудь, тут же широко разинут клювы, и зашипят - на любого страху нагонят!
Пришли мы к озеру, закинули удочки. Ждем-пождем, не клюёт рыбка, и всё тут. А, кажется, насадили червяков самым лучшим способом - так, чтобы самый кончик крючка чуть-чуть проклёвывался наружу.
Андрейке надоело ждать, и он решил уменьшить длину лески. Чтобы, значит, наживка висела над дном. Так её рыбам видней. И только закинул удочку - клюнуло! Знатного карася вытащил сынишка, за ним -ротана, большущего, пучеглазого и от старости зеленого. Да и у меня дело на лад пошло - хорошей выдалась поклевка. И только собрался я подсчитать наш улов, как услышал негромкий голосок. Пела какая-то птичка, и вроде как мелькали в её песенке имена разных подводных обитателей. Примерно так получалось: «Карась-ась-ась, рак-ак-ак, линь-линь-линь!»
А, это ты, камышовка? С рыбинспекторской проверкой к нам пожаловала - решила проверить, что за рыбку мы поймали, вот и считаешь. Только рак-то не рыбка! Зря его в список включила, да и не водится он в озерах.
Песенка камышовки, когда она спокойна, похожа на считалочку, и, наверное, она ещё долго бы перебирала наш улов, если бы чего-то не испугалась. Вскрикнула:
- Чок-чок-черрек!
И пропала куда-то. А вместо неё явился индеец удод, покружил над кустами, спустился в траву и с независимым видом стал в ней бродить. Хохолок свой то расправит, то сложит - ишь, красавец! Но тут мелькнула над ним стремительная тень.
Удод мигом в траве растянулся, крылышки по бокам разбросал, хвост веером распустил и клюв-ятаган вверх поднял. Ни дать, ни взять - большая пестрая бабочка. Это он от коршуна так замаскировался. Тому бабочки, какие бы красивые ни были, без разницы – ему птицу либо мелкого зверька на обед подавай.
Сделал хищник круг, другой над затаившимся индейцем и улетел. А удод подождал немного - не вернется ли разбойник? - и снова прежнее обличье принял. Горделиво хохолок растопырил и на нас посмотрел: ну, мол, не молодец ли я, не удалец?