Портрет современника
СТО ЛЕТ - ЛЮБОВИ МАКАРЬЕВОЙ ВЕК
Хабаровчанке Любови Александровне Макарьевой исполнилось сто лет. Причем, её бывшие коллеги оказались на редкость суеверными и, чтобы бабушку не "сглазить", позвонили журналистам хабаровсих средста массовой информации аккурат в её юбилей: "Хотим поздравить долгожительницу с юбилеем..."
А на наш вопрос насчет того, почему до этого молчали как партизаны, услышали смущенный ответ: ну, дескать, сто лет все-таки, мало ли чего, вдруг плохо пожилой даме станет или еще чего. Насчет этого "или ещё чего" Любовь Александровна ответила, как и положено: "Не дождетесь!" И, рассмеявшись, добавила: "Нормально я себя чувствую. Да и как захандришь, если обе мои дочери - врачи? С ними еще долго не помрешь..."
Любовь Александровна считает себя хабаровчанкой, хоть и родилась в селе Кокуе Читинской области. Просто вся её сознательная жизнь, считай, прошла в Хабаровске. А о том, что было до этого - октябрьский переворот, гражданская война, НЭП - она вспоминает без особого энтузиазма.
- Ну, было и было, - легко кивает она головой. - Нас, деревенских людей, все это как-то мало задевало. Мы знали, что нужно вспахать поле, засеять его, вырастить урожай, а все остальное - это где-то далеко... Слышали, конечно, что есть "красные" и "белые", кто-то ушел в леса партизанить, но у наших мужиков голова болела о том, как их семьям прожить. Ничего мы в этой политике не понимали...
Она ходила, конечно, в избу-читальню, любила смотреть спектакли, которые ставили местные комсомольцы и не пропускала деревенских посиделок. На них из соседнего села приходил парень по имени Борис. И как-то так получилось, что только глянули друг на друга и будто искра меж ними сверкнула.
Борис бегал к ней, не чуя под собой ног. И она тоже семь километров до его села шутя пробегала. Как в песне Лидии Руслановой, "по морозу босиком к милому ходила..." Ну, зимой-то, конечно, обутая, а вот летом - вправду босиком. Завязывала у ботинок шнурки, перебрасывала их через плечо - и вперед! Потому как обувка тогда была жутким дефицитом. И деревенские модницы форсили в ней только на гуляньях да свиданьях.
А как поженились с Борисом, уехали из села искать счастья. Муж стал почтовиком. Направили его в Хабаровск, следом и Любовь Александровна приехала с сыном Павликом. Сидеть дома ей было скучно, пошла работать на почту контролером.
- У меня обязанность была такая: проверять качество работы почтальонов, разбираться с жалобами на них, - рассказывает она. - Но девчонки на моих участках были старательные, особо с ними разбираться не приходилось. Между прочим, даже в войну люди выписывали столько газет и журналов, что ни в одну сумку они не помещались. Приходилось навязывать еще и узлы. И вот почтальон шел с сумкой на плече, а в обеих руках - по узлу, они еще и на почте оставались. Мне тоже приходилось навьючиваться и носить эти узлы к домам.
В Великую Отечественную войну почтальона ждали как саму Судьбу. Девчонки плакали, не решаясь вручать "похоронки". И сбивались с ног, устанавливая место жительства какого-нибудь адресата.
- Один случай помню до сих пор в мельчайших деталях, - говорит Любовь Александровна. - Пришел фронтовой треугольник, адрес такой: Хабаровск, ул. Карла Маркса, имя-отчество, фамилия не указана. Ну, что делать? Кто-то же ждет весточки от бойца! Я и пошла с этим письмом по всем домам. На третий день нашла-таки адресата. Боже, как радовалась та женщина! А потом, уже после войны, иду по улице, вдруг ко мне подбегает пара: "Ой! Большое вам спасибо за то письмо! Это ведь была последняя весточка с фронта. Мужа ранило, он угодил в госпиталь, долго вообще ничего не писал. А если бы вы то письмо не принесли, то я бы в неведении еще дольше находилась..."
И в мирной жизни она всегда старалась найти людей, которым отправлялись письма с неточными адресами. А став начальником 5-го отделения связи, внушала своим работникам:"Девчонки! В своих сумках вы носите не листочки бумаги в конвертах, а чьи-то судьбы, сердца, надежды..."
Наверное, она была самой доброй почтовой начальницей. Потому как все студенты соседнего педагогического института знали, что к Любови Александровне можно постучаться даже после закрытия отделения связи и попросить проверить, есть ли для них денежный перевод или посылка от родителей. Муж, конечно, бурчал, бывало:" Чего ты там сидишь до девяти вечера?" А она только плечами пожимала: сам, мол, почтовик, должен понимать - с людьми работаю. Впрочем, тогда ей приходилось самой делать всевозможные отчеты для вышестоящего начальства. И вот, допустим, "не сходится" одна-единственная копейка, хоть плачь! Снова и снова надо все документы перерывать, искать пропавшую копейку. Зато нареканий в адрес Макарьевой не было никогда, а грамот да благодарностей - хоть комнату ими обклеивай снизу доверху.
На пенсию она ушла более сорока лет назад. Может, еще бы поработала, но внукам нужен был присмотр. Вот и пришлось ей стать полноценной бабушкой, а потом и прабабушкой.
- Вы уехали искать счастье. Ну, и как, нашли его? - спросил я.
- Счастье было рядом - муж, семья, работа, - засмеялась Любовь Александровна. - Оно не в деньгах или богатстве, поверьте мне. А еще счастье - это когда нет войны, все живы и здоровы. Мой сын Павел ушел на войну добровольцем, ему и 18-ти лет не было. Дошел до Германии. И все это время мое сердце обмирало: как-то он там, на фронте? Нет, самое главное - чтобы не было войны...
- А в любовь вы верите?
- Не верю, а знаю. Она есть!
- Чтобы дожить до ста лет, что нужно делать?
- А ничего, - она снова улыбнулась и как-то очень озорно сверкнула глазами. - Надо просто жить! Ни на каких специальных диетах я не сидела. Спиртное, правда, никогда не уважала. И не курила. Я просто жила, работала. Ну, какие еще могут быть секреты? Все время нужно что-то делать, двигаться. Вот мне сейчас родные запрещают лишний шаг сделать. "Сиди, -говорят, бабушка, отдыхай..." А это ведь так скучно - сидеть без дела. Обидно, что глаза стали меня подводить: мелкий текст плохо вижу, читать трудно. Но телевизор смотрю, особенно новостные программы. А как-то меня на дачу взяли, так от грядок оторвать не могли, пока я там траву полола. Никаких у меня секретов нет, кроме одного: надо жить!