«…услышав три выстрела, прогремевшие в тишине, он даже не вздрогнул…»
Дочитав последнюю строку, Иван Фыркин захлопнул книгу. Интересная история, хоть и грустненькая немного. В ней была описана судьба агента ФСБ, которого так достали различные отморозки, террористы с бородами и владельцы подпольных спиртозаводов, что все ему в жизни обрюзгло, и даже когда неизвестный юнец стал стрелять бесстрашному агенту в спину, тот не вздрогнул, не стал практиковать на мальце приемы самбо, а погиб как герой. Чтиво это было плодом потуг ума известного писателя современности Петра Малявина, который всегда переживал за братьев-агентов и братьев-ментов. Малявин раньше обретался в войсках специального назначения где-то под Тамбовом или Нижним Тагилом, а потом по факту хищения был выдворен на гражданку. Русский народ про хищения всенародно известного автора не знал ничего, не сном ни духом не ведал, а Фыркину известно было. Фыркину про всех известно было.
«Пойду-ка, чайничек поставлю», решил про себя Фыркин и отправился на кухню.
Иван Васильевич Фыркин был пенсионером. Причем являлся он пенсионером не только фактически, но и по натуре вообще. Пенсионер по жизни – это никуда не торопящийся, не ищущий выхода энергии, не требующий ничего, кроме малого, от жизни человек. Никогда не требует и никогда не отдает. Всю жизнь Иван проработал на заводе, у станка. Зарабатывал на кусок хлеба. Зачем стоял? Нужен ли ему этот кусок? Есть деньги – хорошо. Нет денег – тоже неплохо. Мы не кулаки, мы не шахи, чтоб жить в роскоши. Меня государство трогает? Нет. Ну и я его тревожить по пустякам не буду. Чего тревожить государство, утруждать своими проблемами, если у него своих хватает с лихвой? Ведь есть же другие люди. Есть же свои дети, наконец. И семьи. Так и сидел тихонько всю жизнь Иван Васильевич в своем уголке: книжки читал всякие, да чаёк попивал. Семьей не обзавелся, детишек не нарожал. Ему зачем: лишние рты – лишние заботы, лишние заботы – лишние расходы, лишние расходы – лишние нужды, лишние нужды – повод просить государства, а государство меня трогает? Нет. Ну и все.
Кухонька, правда, была хоть и маленькая, но чистенькая и опрятная. Если и были какие-то особенные чувства у Ивана Васильевича, то к чистоте. Чистоту он любил и порядок. Хотя чистоту немножко больше. И скатерка белая с красным поверх миниатюрного столика, и кружечки кофейные, и блюдца, и чайничек под хохлому эмалью сверкает. Посудка всегда помыта и тарелочки одна к одной в шкапчике стоят. И даже тряпки половые все постираны, выглажены, свернуты и в ванной на полочке лежат. «Когда оно чисто и сверкает, то и богатство внутреннее сосуществует, а больше ничего и не надо», всегда говорил себе Иван Васильевич.
Чайник зафырчал на конфорке, наш пенсионер потянулся к створке и достал замечательные душистые пряники, до того душистые, что аж жуть!!! Свежие, мягкие, румяные… густой заварки в кружку; Иван Васильевич каждый день с утра первым делом шел на кухню – заваривать чай, черный чай, грузинский, со слоном. Тот самый вкус. Вкус был действительно бесподобен.
Сахарку пару кубиков. Этот должен быть обязательно рафинад. Никакого песка!!! Сахар песком – это пошло. Только кубиками. Редкость в наше время, но что делать. Рафинад и в кружку, и вприкуску можно. А песок – что!!!
И заливаем всю эту прелесть кипяточком… А-а-а, нежный парок веется над кружкой, м-м, чудесный аромат!!! Итак… итак… угу… сейчас приступим!…
Иван Васильевич, полон вожделения, хлебнул жадно из кружки и обжег язык. От неожиданности он отпрянул назад, рука его, не такая уж здоровая и стабильная, как в молодости, качнулась и, из переполненных недр обжигающая жидкость, приобретая физическое ускорение, понеслась вниз, в район старческих бедер.
Фыркин взвыл, вскочил, опрокинув табурет, рванул в ванную, поближе к холодной воде. Мысли, что прямо здесь, буквально в шаге отсюда, есть точно такой же кран, с такой же степенью холодности воды, даже не всколыхнулось в дряхлеющем мозгу пенсионера. По пути к ванной, не желающий причинять неудобств государству старик зацепил плечом холодильник. Рука стала эпицентром ядерного взрыва. Зарычав, как в молодости от боли, Иван Васильевич опрокинул-таки кружку, вылив остатки чая на ступни и поскользнувшись теми же ступнями на все той же распроклятой кружке. Запутавшись в ногах, старикашка вылетел прямо на открытую дверь ванной и стукнулся об нее лбом. Благодаря внезапно приобретенной энергии, пенсионер влетел в комнату, пятясь задом вперед, собирая за собой немногочисленные стулья. Руки его судорожно вращались во все стороны, направления и измерения, в надежде ухватиться за что-нибудь, дабы установить это нелепое передвижение. Пока они натыкались только на углы и выступы.
Неожиданно сверху что-то ожесточенно забренчало. То была любимая хрустальная люстра Ивана Васильевича. На плечи Фыркина, впиваясь в кожу, пробивая домашний халат, посыпались острые хрустальные висюльки, названия которых он не знал. При покупке осведомлялся, но продавец был не в курсе.
Зловеще хрустнули пальцы на левой ноге – боль, а затем что-то теплое выплеснулось на лодыжку.
Неожиданный сильный глухой удар затылком и звон во всю голову. В глазах потемнело, ноги подкосились. Тяжело, с придыхом и больно Фыркин упал на пол, на спину. Перед тем как, потерять сознание, взгляд на часы – 17:53…
…Сознание вернулось. Взгляд на часы. 17:53. В коме меньше минуты. Чего это за мерзость на ковре? Грязно-красное и теплое. Это… это кровь!! Откуда? Как? Сильно болит нога. Левая нога. Пальцы… я не чувствую своих пальцев.
Встать надо встать посмотреть что произошло что я натворил что я сломал из мебели надо затереть чайное пятно на кухне засохнет будет сложнее убирать почему я не могу встать и почему не чувствую пальцев как будто пальцев нет минутку и ног тоже нет а где ноги черт вот бы встать посмотреть где мои ноги боже как болит голова…и плечи…
Увидев, как на него несется люстра, падавшая с потолка, он даже не вздрогнул…