ЛЕШИЙ
- Ничего-то ты не понимаешь, дурья твоя голова… Кто начальник, кто подневольный, как ты… эх, братец, угораздило ж тебя этаким громоздилой народиться… да ты к осени, поди, с хорошего теленка вымахаешь… а должон слушаться всяких сморчков…гм-гм… как этот наш… председатель, твою мать… - дышал на лохматого щенка густым перегаром Василий и трепал его непослушной рукой за мощный серый загривок.
Щенку не нравился запах Василия, но от этого человека веяло добром, он чувствовал это всем своим звериным нутром и посему, безропотно подставив ему свою не по-щенячьи крeпкую шею, он до отказа повернул скуластую голову носом к ветру, ушами - к Василию: авось чего дельного скажет.
Василий сидел на смятой телогрейке, промасленной от бессменных «трудодней». Он дохлебывал остатки горькой из зеленой бутылки и растирал по лицу обильные слезы.
- Ты вот скажи мне, браток, на кой ляд я колхозу душу отдал? - Василий запрокинул голову в темнеющее небо и скрестил руки на груди, точь в точь как святой мученик, намалеванный на одной из потемневших икон принадлежащих бабке Лукерье, которая одна со всего села, (не стесняясь!) верила в Бога и посещала исправно церковь, стоящую между двух колхозов, обшарпанную, обветшалую и грозящую обвалиться прямо на головы немногочисленных молящихся.
Василий мог бы стать неплохим артистом, он любил разыгрывать окружающих, слыл весельчаком и балагуром, любил с девками пошутить, но выпить любил поболе всего остального и посему никто из деревенских всерьез к нему не относился. Вот и сейчас, найдя в своем молчаливом собеседнике благодарного слушателя, Василий прокашлялся и продолжал, театрально вздыхая и жестикулируя:
- Я, друг, в себе такое порой чую… у-у… Мне бы в городах жить… я б им там всем кузькину мать… показал бы где раки зимуют… Они б все узнали, - он провел пятерней по кудрявым волосам, - кто есть такой Василий Головня.
Серый щенок внимательно смотрел на кричащего человека, поворачивая к нему голову то одним, то другим боком.
- …Пошел бы лучше в инженеры, - продолжал монолог Василий. - Работал бы себе в
министерстве, ничего б не делал… телефон бы у меня личный был… может даже секретарша – блондинка… нет, лучше брюнетка… а? Ты как думаешь?.. Мне вообще и те, и другие нравятся. Каждый бы день в галстуке ходил и стрелки на штанах, как у пижона… Эх, лешенько мое, лешенько.
Щенок дернулся и лизнул Василию руку.
- Э, да ты, видать, себе имя присмотрел… Ну-ка, ну-ка… Ле-ший! – нараспев, сложив
слюнявые губы трубочкой, выдохнул Василий.
Щенок подпрыгнул и завилял тяжелым хвостом. Василий радостно потер руки:
- Ле-ший! Ле-ший! - орал он на все лады.
Так обрел свое странное имя серый приблудный щенок, появившийся неизвестно откуда, придя к шоферскому вагончику однажды и оставшись у него навсегда. В большом старом ангаре, где укрывали от непогоды колхозную технику, для него отвели специальное теплое место, которое Леший гордо проигнорировал, устроив себе логово под вагончиком, откуда был прекрасный обзор. Он видел оттуда все - и поля, которые бороздили голубые тракторы, и лес, и деревню, и даже пыльную дорогу, по которой обычно приезжал председатель колхоза - маленький, бесцветный человечек с визгливым голосом, которого Леший недолюбливал и при его появлении убегал в березовый лесок неподалеку, где стоял среди молодой поросли, - большой, с красивой серой шерстью, отливающей сталью. Его легко можно было бы принять за волка, если б не уши - словно два тяжелых пирожка, свисающие на широкие скулы. Он не был ласков, но был чрезвычайно умен, чем вызывал всеобщее уважение и благосклонность.
Настанет время, и старенький трактор Василия опрокинется в «Тещин овраг», вдавив лихого тракториста в раскисшую осеннюю землю. Его найдет Леший и приведет подмогу, и будет стремительно копать лапами вместе со всеми, вызволяя бедолагу… Затем вытащит из полыньи деревенскую дурочку Грашку, ухнувшую в подтаявшую прорубь вместе с санками. И лучшего колхозного коня по кличке Ирод (имечко ему сам председатель придумал) выгонит из горящей конюшни тоже Леший. Он станет народным героем. Потом. Будет любим всеми без исключения.
Ну, а сейчас им пугали деревенскую ребятню, и бабы его побаивались, потому как похож он был, по их мнению, на обротня, а какой он «должон» быть тот оборотень - оно деревенским бабам было видней…И только колхозная «шоферня» водила с ним дружбу как с полноправным участником крепкого мужского содружества. Он был участником всех мужских сборищ, ему доверяли самые сокровенные тайны, с ним делились последним куском, и пес в благодарность служил бригадным сторожем весьма честно, внезапно появляясь с утробным рыком в самых неожиданных местах, чем отучил охотников до чужого добра шляться по «бригаде», тащя по домам все, что «плохо лежит».
Молчаливый и величавый, он никогда не лез под руки, и только Василий осмеливался потрепать его по мускулистой шее. Леший никогда не заходил в деревню, провожая Василия, доходил только до «колхозного переулка», который и был «пограничным» рубежом, отделяющим его владения с реками, лесами и полями от собственности деревенских собак, которые, завидя однажды серого щенка, неуклюже следовавшего за пьяным Василием, накинулись на него огромной сворой. Еле-еле тогда Василий отбил колченогого, на руках отнес «на бригаду», к шоферскому вагончику, и с тех пор Леший никогда не переступал заветной черты.
Он быстро вырос в огромного и внешне свирепого пса, только глаза у него были не злыми, хотя и глядели с непривычным желтым блеском.
- Сатана да и только, глазищи то, глазищи… это ж надо, а… и толку от него никакого, а в темноте увидишь - так и вовсе кондратий разобьет… такую махину задарма кормить. Ох, Василий, Василий, сам ты бесполезный и пса такого же привел, - настороженным шепотом ворчала колхозная повариха, привозившая обед на черном велосипеде «Урал».
Василий почесывал ухо и, поглядывая игриво на розовую повариху, отвечал:
- А ты, предь того, что б такое нести, взяла б да проверила, авось-таки какая-никакая с меня польза-то и выкроится…
Повариха, кокетливо одернув черную юбку на круглые колени и гоготнув на прощанье, лихо разворачивала свой «Урал» с пристяжной громыхающей тележкой, нагруженной обедами для «полевых» и, поднимая желтую пыль, удалялась к следующей «бригаде». А Василий, выскочив на дорогу, орал ей вслед нараспев:
- Не уходи, побудь со мною…
- А ты и так не один, - не оглядываясь кричала повариха, - с тобой всегда твой черт вислоухий…- голос глох в шуме ветра.
- И не черт вовсе, а Леший, - тихо бормотал Василий, глядя на смышленую морду серого
и добавлял нарочито громко, - а бабы все дуры!
И опять пригасив голос:
- И вообще… я его не приводил, он сам откуда-то взялся, а раз пришел сам, куда ж я
его?
И наигранно слезливо добавлял:
- Может на том свете замолвит за меня слово доброе, а то ведь по жизни и вспомнить ничего путного нету…
Леший не был зол на людей, и даже кошку Дымку, исправно рожающую котят на крыше колхозной конюшни, которых так же исправно топила передовая доярка Куличиха, терпел со свойственным ему хладнокровием. И доживающую свой век на конюшне старую, полуслепую собаку Жучку, которая никого уже не узнавала и сипло лаяла на всех и на все, принимал как полноправного члена большой колхозной стаи. И когда Жучка смело, по старости своей, подходила к его миске, вынюхивая кусок повкуснее потресканным носом, давно потерявшим нюх, Леший почтительно отходил в сторону, как бы голоден он ни был, чем вызывал ропот восхищения среди чумазых шоферов. Он никогда не терял достоинства и был хорошим примером для подражания.
Однажды, охраняя шоферской сон, лежа на соломе под обшарпанным вагончиком, Леший слушал, как рычит трактор на поле - это его Василий принял ночную смену и пахал поле с большим желтым фонарем на помятой крыше. А на другом конце поля пыхтел другой трактор, у которого и крыша была гладкой, и мотор поновее, да только Василий был все равно впереди. Василий, он хоть и любил к бутылке приложиться, а в работе никто его обойти не мог…
В вагончике спали сменщик второго тракториста и молодой, недавно вышедший из тюрьмы парень Серега Сологуб, честно отсидевший пару лет за порчу колхозного имущества, но Василий упросил председателя дать «проштрафившемуся» шанс, и тот всучил ему парня «на поруки». Парень был ничего, только стеснительный очень и мимо Лешего быстро ходить боялся, проходил медленно, почтительно, как бы извиняясь.
Леший лежал на душистом сене, мягкие травинки подвяленного клевера щекотали нос, веки тяжело опускались на желтые его глаза, а перед самым его носом металась облезлая Дымка в поиске потопленных своих котят. Она бегала от конюшни к вагончику и обратно, противно мяукала и замирала, вытягивая свое худое тело, прислушивалась… Леший смотрел на нее с сожалением, он-то видел собственными глазами Куличихины старания… А глупая серая кошка носилась туда-сюда в поисках своих никому ненужных, кроме нее одной, детенышей…
Вдруг со стороны деревни послышался приглушенный лай. Леший вздохнул и свернулся колечком. Лай послышался снова, только теперь уже ближе. Леший насторожился, лай приближался. Леший поднялся и вышел из-под вагона, высоко подняв голову и откинув пушистый хвост. Вскоре луна освободилась от туч, и Леший увидел, как к вагончику бежит рыжий деревенский пес по кличке Пират. Пират был мерзкого нрава и не раз кусал даже своего хозяина, за что был бит шлангом, и в порыве усердного бития был поврежден на одно ухо, которое свисало, как грязная куделя, вдоль вечно оскаленной пасти.
Чего ему здесь понадобилось?.. Пират бежал деловито и смело. Один. Леший вышел ему навстречу. Ему не хотелось драться, хотя он помнил этого вислоухого с детства, помнил как впивался тот в его неокрепшее еще тогда тело, как вырывал из него клочья шерсти вместе с кровью… Леший оскалился, предупредительно показав два ряда белых сильных зубов. Пират остановился, удивленно повернув голову на бок и тоже зарычал. Леший сделал два шага ему навстречу, снова молча показал длинные клыки. Пират попятился и резко развернувшись помчался, скуля, к деревне. Леший постоял немного и подошел к спящей под низким деревянным столом Жучке. Жучка была не только подслеповатой, но и глуховатой и мирно продолжала спать, досматривая свои, одной ей ведомые Жучкины сны.
Леший не решался забраться снова под вагончик, что-то заставляло его быть начеку. Но тут Жучке приснилось что-то ужасное, она разлепила глаза и с толком, с расстановкой принялась сипеть на Лешего, давясь своим старческим лаем. Ему пришлось скрыться с Жучкиных бельмоватых глаз и спрятаться за черной бочкой, содержащей жидкость с отвратительным запахом, которую Василий заливал в свой трактор. На пороге вагончика появился стеснительный парень с синими наколками на тощих руках и швырнул в Жучку сапогом, та сразу умолкла и снова мирно раскинулась под столом, слюняво причмокивая.
Вдруг на поляну перед вагончиком высыпала свора здоровенных собак, вел их Пират. Он что-то вылаивал, время от времени обегая косматых приятелей. Как будто хотел подзадорить. Вот мол, он, зазнайка, трус, в деревню не ходит, игнорирует, и в лес наших не пускает… Что там было в их собачьих головах, им одним ведомо, да только Серега Сологуб потом рассказывал, что пробежал у него холодок по спине… Он тихо потянул за ручку и прикрыл дверь вагончика и все остальное досматривал через маленькое оконце. Шесть матерых псов (зачем, для чего они нарушили годами установленный территориальный порядок?) стояли перед одиноким чужаком в серебристом сиянии луны. Леший ощетинился, пригнул свою красивую голову и басовито зарычал. Серега чуть приоткрыл дверь и тихо позвал:
- Леший, ко мне, иди сюда, ты успеешь… в вагончик иди, дурак ты стоеросовый…
Леший не оглянулся и не побежал. Он стоял перед окружающей его стаей - красивый и большой, но не настолько, что бы стать победителем в этой схватке. Серега потом губы кусая, матерился, что вмешался слишком поздно, когда этот живой клубок прокатился не раз по освещенной голубым сиянием поляне. Из-под обеденного летнего стола, разбуженная диким ревом и визгом, высунулась придурковатая Жучка и начала сипло квакать на свору. Молодые сильные псы оторвались от Лешего и кинулись на нее, забыв о звериной чести - никогда не трогать детенышей и одряхлевших сородичей. Кинулись, охваченные жаждой крови, чтобы убить. Серега видел, как Леший из последних сил поднялся на истерзанных лапах и бросился в самую гущу обезумевшей своры, тоже словно на смерть. Он был слишком благороден и, перепрыгнув в последнем усилии через спины бойцов, дерущихся не по правилам, закрыл собою чавкающую Жучку и ринулся в последний бой…
И тогда Серегина душа не выдержала, он заорал дико, не по-человечьи, чем моментально добудил, уже просыпающегося от собачьего шума тракториста. Серега схватил кастрюлю и несколько раз произвел с ее помощью громыхающие звуки, затем подхватил длинную лавку и прыгнул в самую гущу визжащего клубка. Он не чувствовал как кто-то, очевидно все тот же Пират, впился в лодыжку, он с силой колотил лавкой по спинам прыгающих собак, боясь попасть по Лешему, но Леший лежал недвижно на земле, прикрыв своим телом осоловевшую Жучку. Серега с перепуганным товарищем и подоспевший на шум Василий раскидали осатаневшую свору, всыпав ей железной арматурой по хребтам, и псы с воем разбежались, возвращаясь по домам зализывать раны…
Серега тихо лепетал что-то насчет того, что немного опоздал с помощью, что хотел чуть пораньше и никак решиться не мог, уж больно страшно было. Василий наклонился над Лешим… Выглянув из-за его серой спины, Жучка жалобно заскулила. Василий боялся притронуться к окровавленной морде своего любимца…
- Леший, Леший, сундук ты этакий… Ты чего ж с ними в драку то… их же шестеро… Эх, ты дурень, ты дурень, - Василий плакал горько, как ребенок, уткнувшись в слипшуюся от крови шерсть, - бежать надо было, лешенько мое, бежать, а ты… тоже мне… вон и Жучку-дуру спас, а сам…
Вдруг пушистый тяжелый хвост несколько раз ударил о землю. Серега тронул закатившего глаза Василия за плечо:
- Вась, слышь-ка… Леший-то, вроде как живой, а?
- Кто живой? - заорал Василий, резко подняв взъерошенную голову, - Это ты, сволочь, живой! Сидел себе, гнида в тылу, окопался, пока собаку эти шестеро ублюдков убивали. Я их завтра сам всех найду и своими руками придушу…У-у, суки, суки, один Леший был среди вас человек, один…
Леший тихо заскулил. Поднял хвост и тяжело стукнул им по ноге Василия.
- Лешка, Лешка… гад такой, ты никак живой что-ли?.. Лешка, сынок, ну-ка дай-ка, дай-ка,
гляну, - Василий всматривался в измазанную кровью шкуру собаки и тихо ощупывал его трясущимися руками, - Ты только не помирай, только не помирай, а мы тебя живо к фельдшеру… Гришка, фельдшер наш, он черт лысый дело свое туго знает. Ничего, парень, ничего, заростет, как на собаке… Серега! - заорал он, - заводи трактор, живо! Ты погоди, милок, погоди. Помирать-то- оно завсегда успеется… Это-то от нас никуда не убежит… Ты погоди…
Василий нес Лешего бережно, откинув назад свое коренастое тело под тяжестью пса и отпихивая керзовой ногой Серегу, который все норовил подсобить. Слезы текли по его чумазому лицу и капали прямо на взерошенную шерсть собаки. Василий не пытался скрыть эти слёзы. Не было сейчас для него существа дороже, чем это мохнатое чудовище, доверчиво свесившее истерзанную голову.
- А если ты не помрешь… я… ей-Богу пить брошу, вот что б мне провалиться - брошу, ни
капли в рот не возьму…
...Никогда еще в своей жизни Василий не гнал трактор с такой скоростью. Лешего лысый фельдшер спас, за что был сильно напоен водкою и одарен привезенными Василием аж из самой Москвы лет пять тому назад новыми хромовыми сапогами, которые он ни разу не надевал, но само их наличие в небогатом его гардеробе сильно грело ему душу. Фельдшера Григория так и распирало от гордости.
После того, как все раны на Лешем зажили и он стал передвигаться самостоятельно, оказалось что стал гордый пес пожизненно хромоногим. Но это его ничуть не портило, а только напоминало окружающим о первом его подвиге.
У конюшни шлялась седая Жучка и уже никогда ни на кого не лаяла. Она больше не лезла в миску Лешего с обычной своей старой наглостью, она теперь его боготворила. Она подходила к нему, ковыляя, упиралась передними лапами в его широченную грудь и часами вылизывала ему глаза, уши, губы… Благодарила.
Потом последовали и все его остальные подвиги, и Леший стал заслуженной знаменитостью. Деревенские бабы теперь рассказывали о его доблестях подрастающим детям, и те ходили «на бригаду» посмотреть на легендарного пса. Леший терпел и их, но трогать себя не позволял, приподнимая в предупреждении, покрытые шрамами губы.
Василий сдержал своё обещание - не пил боле никогда и... женился на розовоногой
поварихе. Серега Сологуб, впечатленный Лешиным благородством, взялся за ум и выучился на
агронома. Грашка-дурочка, спасенная Лешим из проруби, выросла, и на удивление всем стала художницей, написав множество картин под псевдонимом «Григорий Леший», самой знаменитой их которых стала картина «Ледяные сны». Ахалтекинский жеребец Ирод победил на нескольких международных выставках племенных лошадей и был внесен в золотой фонд страны…
Лешему было тринадцать лет, когда он после нескольких дней полного отказа от пищи и воды вдруг пропал. Так же внезапно, как и появился…