- А вот мой дедушка в раю, - безапелляционно заявила моя соседка по купе. Я не был уверен в будущем ее дедушки после смерти, но в том, что, если только ангелы существуют, то они похожи на мою юную спутницу, у меня сомнений не было.
- Конечно, - уверенно ответил я и мягко улыбнулся.
Я старался соблюдать нейтралитет в нашей теологической беседе. Высказать свое мнение по этому поводу было так же кощунственно, как поведать ребенку об истинном происхождении подарков под новогодней елкой. Для меня вообще тяжелее всего говорить с детьми на две темы: религия и секс. В нашем вполне счастливом социалистическом детстве первое подавалось исключительно в разоблачительном свете, а второе мы познавали сами. Уже в более сознательном возрасте старших классов после долгих размышлений, я определил свое отношение к религии как к части этноса: Иисус, наряду с Зевсом и богом Ра, для меня были лишь персонажами, чьи истории захватывают, увлекают, но не имеют ничего общего с реальностью.
- Он был добрым и поэтому попал в рай, - давала пояснения моя собеседница, лет пяти.
- А ты его помнишь? - постарался я перевести разговор в материалистичное русло.
- Не-ка, - равнодушно ответила девочка. По всему было видно, что пребывание дедушки в раю ее занимало больше, чем его земной путь, который, по всей видимости, завершился до ее появления.
- И я, если буду себя хорошо вести, попаду в рай, - продолжала уже сонным голосом моя религиозно настроенная спутница под одобрительное кивание бабушки.
«Пусть это случится как можно позднее», - подумал я и, осознав тщетность моих попыток перевести разговор на другую тему, через минуту добавил вслух:
- А какой он – рай?
Но я так и не узнал, каким бывает рай - девочка уже спала. Она заснула сидя, аккуратно сложив свои ножки в белых носочках и не выпуская игрушечного мышонка. Мы обменялись с бабушкой умиленными взглядами:
- Ангел, - только и смог сказать я.
…..
Поезд остановился, разбудив меня легким толчком.
Мне показалось, что я дома. Однако окно было в другой стороне, и эта неувязка возвратила меня к реальности. Я открыл глаза. Из окна на меня смотрел… слон. Огромный и, насколько можно было разобрать в тусклом свете станционного фонаря, розовый. Он дергался и безумно вращал огромными глазами.
От неожиданности я вскочил, больно ударившись локтем о столик.
- Тише, - к моему удивлению эти слова произнесла девочка, указывая на спящую рядом бабушку.
Ребенок сидел на диване, упершись ручками в столик и уставившись в окно. Ее глазенки были широко открыты и не уступали в размере глазам слоненка, который по-прежнему торчал в окне. Она провела ручкой по стеклу, словно по голове слоненка и посмотрела на меня, как бы сравнивая степень моего восторга со своим.
Между тем за окном творилось что-то фантастическое: некая смесь карнавала в Рио-де-Жанейро и массового побега из зоопарка в Москве. Все пространство у вагона представляло собой столпотворение животных: обезьянок, попугаев, мышей, леопардов, носорогов, медведей и прочей живности. При этом природный окрас удалось сохранить только огромному льву, все же остальные животные были окрашены в нереально яркие краски. Размеры животных тоже впечатляли: обезьяны были крупнее носорога, а медведи мало чем отличались от мышей.
Вся эта разноцветная и разношерстная братия двигалась плотной массой вдоль вагона. Поезд стал похож на Ноев ковчег, в который сейчас будут грузиться «всякой твари по паре». Людей, которые держали над головой огромные связки игрушек, с высоты вагона практически не было видно. Каждый удерживал, по меньшей мере, по полсотни плюшевых животных.
Все это было похоже на сон. Только не на мой. Таких снов я никогда не видел или забыл о них. Я, словно воспользовавшись соседством с ребенком, вероломно пробрался в ее сон, и теперь смотрел его в окне. Девочка, тем временем, так увлеклась происходящим, что ее маленький носик расплющился о холодное стекло, а глаза выражали восторг такой степени, который доступен только ребенку. Весь ее вид говорил об абсолютном счастье, счастье, которому неведомы оговорки и условности.
Я словно опасаясь спугнуть своим присутствием это счастье, тихо встал, направляясь в тамбур покурить. Однако моя спутница, заметив это, повернулась ко мне и сорвавшимся от восторга голоском произнесла:
- Это рай?
Хотя, наверное это не было вопросом... По крайней мере, он не требовал ответа, возможно, лишь подтверждения. Но, посмотрев в глаза этому ангелу, я понял, что это ее ответ на мой вечерний вопрос, который она успела услышать, но на который ей не дал ответить стремительный детский сон.
- Возможно, - только и смог сказать я, выходя из купе.
Спустившись со ступенек вагона, я оказался в самом центре плюшевой кутерьмы. Продавцы настойчиво пытались продать свой товар, перебивая друг друга, что в условиях однообразного ассортимента и схожих цен, не имело ни малейшего смысла. Я, всем видом показывая свою бесперспективность в качестве покупателя, отошел в сторону и закурил.
По мере приближения времени отправления поезда настойчивость продавцов превращалась в отчаяние, а предложения - в мольбу. Удрученные лица продавцов резко контрастировали со счастливыми лицами их питомцев.
- Что это? – спросил я у немолодой проводницы, которая попросила у меня огня.
- На весь поселок осталась только игрушечная фабрика. Работать то работает, а зарплату выдают игрушками. Так вот половина поселка работает днем на фабрике, а вторая ночью на вокзале.
- Просто рай какой-то, - горько сказал я непонятную для проводницы фразу.
Мне, почему-то стало стыдно своего благополучия и своей принадлежности к пассажирам мягкого вагона. Я быстро стал пробираться к вагону. И, уже поднявшись по ступенькам, обернулся.
……….
Я тихо зашел в свое купе. Моя спутница заснула, уронив головку на сложенные на столе ручки. На ее светлом личике блуждала улыбка. Бабушка, немного похрапывая, крепко спала в противоположном углу. Я осторожно переложил ангелочка на диван и поставив в ее изголовье большого розового слона.
«Пусть она утром подумает, что ей приснился рай».