С К А З К И. X X I В Е К.
ФИЛОСОФИЧЕСКАЯ
Жил-был один сильно учёный дяденька. В очках. Как его звали, я не знаю, и честно говоря, знать не хочу, потому что был он дурак, вместе со всей своей учёностью. Как-то раз смотрят: держит он такую круглую зелёную штуку вроде консервы «Сельдь иваси» и отвёрткой её ковыряет. Спрашивают его:
-Что это у тебя?
А он говорит:
-Это, - говорит, - чёрный ящик.
Те говорят:
-Да ты обалдел. Какой же это ящик, да ещё чёрный? Это, типа, зелёная банка.
А он говорит снисходительным голосом:
-Ваше недоумение понятно ввиду низкого уровня вашего развития. Но я объясню. В теоретическом отношении чёрным ящиком называется любой объект, структура и внутренние процессы которого нам неизвестны. А например, Кант называл такой объект «вещью в себе». Теперь понятно?
Те говорят:
-Ну ладно. А зачем ты в него отвёрткой тычешь?
Он говорит:
-Таков процесс познания. Когда я вскрою этот объект, я его постигну, и он перестанет быть «чёрным ящиком». Или, иначе говоря, из «вещи в себе» станет «вещью для нас».
Те говорят:
-Да нам он и на фиг не надо.
А он говорит:
-Какое маргинальное мышление!.. Какой обскурантизм!..
А те говорят:
-Мы лучше пойдём.
И ушли. Он ещё малость поговорил про обскурантизм, про маргинальное мышление, и давай дальше отвёрткой ширять. И так, и сяк, и стучал по этой штуке – шиш. Тогда говорит:
-Надо, - говорит, - изменить методологию исследования!
И изменил. Взял молоток, зубило, приставил его к штуке, да как жахнет сверху молотком. А штука-то была – противотанковая мина; она, не будь дурой, возьми, да и лопни. Ну и всё. И очков даже не нашли. Так пустой гроб на кладбище и попёрли. Вот и всё.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ
Жил-был однажды мальчик. Звали его Вовочка… Всё-всё! Молчу.
ЛИРИЧЕСКАЯ
Жила-была когда-то девочка Алёна. Жила она в городе М. Этот город М. – вообще-то город неплохой, даже хороший, только совсем скучный. Его жители ставят будильники на полвосьмого, встают по этому трезвону, завтракают, идут на работу, пашут там как папы Карло, а потом идут домой. Дома они ужинают, смотрят телевизор, а в одиннадцать часов снова закручивают будильники на полвосьмого и ложатся спать. И так каждый день. И так всю жизнь.
А ей, Алёне, жить хотелось так:
на золотистом берегу –
в доме из розового мрамора –
повитом диким виноградом –
и чтобы небо всегда было голубым, и волны ласково плескались у песчаной отмели, и пальмы по ночам шумели на ветру.
Шли годы. Девочка Алёна стала девушкой, а после – женщиной. А город М. всё не менялся, разве что дожди сменялись пылью, пыль – дождями, а за этими дождями приходили холода. Берег не приближался, океанские ветра не долетали, пропадая где-то средь лесных, степных, степных, опять степных, и вновь лесных, болотистых равнин.
Это мне рассказала сама Алёна. Я с ней познакомился, когда был в городе М. Она дала свой адрес, но я уехал, и всё исчезло. Бумажку с адресом я куда-то сунул и забыл.
А потом повернулось так, что меня оторвало от дома и понесло по свету – много, много лет. Когда я возвратился, меня уже никто не ждал, да и сам я устал так, что мне хотелось остаться одному, больше ничего.
Я и остался один. Прошли ещё годы. И вот однажды я зачем-то рылся в столе, и вдруг выскользнул пожелтевший, вдвое сложенный листок школьной тетради. Я развернул и увидал: тот самый адрес девушки Алёны.
Я вспомнил. И всё бросил и помчался в город М. Мне хотелось рассказать Алёне, что на далёких берегах, под синим небом, среди пальм, шумящих на ветру – нет розовых дворцов точно так же, как нет их в городе М. А ещё мне хотелось сказать, что я не забыл её.
Но город М. взял и изменился. Новые кварталы стали на месте прежних переулков, и я не нашёл ни улицы, ни дома, хотя ходил и спрашивал. Нет. Никто не мог сказать, даже вспомнить не мог. Я ходил и ходил, сбил подмётки, надышался пылью – вот и всё. И перестал ходить. Остановился, закурил. Стоял, курил. Вечер был уже рядом. Я докурил и поехал обратно на вокзал.
В маленьком здании было пусто. Я купил билет и вышел на перрон.
Вечер догнал меня. Дальние леса растворились в сумерках. Тянуло жжёным угольным дымком. По ту сторону путей кого-то звали домой. Было тепло и очень тихо.
И мне казалось, что я слышу, как скрипит старая земная ось, которой давным-давно надоело ворочать вкруг себя такое же старое, изношенное мироздание – да уж ничего тут не поделать, хоть умри. Так будет. Так и жить.
ПРОСТО СКАЗКА
Живём-бываем все мы. Белый свет вокруг. Конечно, правду говоря, не всегда он белый, даже не совсем и свет: бывает, он темнеет, по нему безбожно льют дожди, и облака, сойдясь над нами, расходиться не хотят. Иной раз встанешь, глянешь в окно, да и плюнешь: тьфу! глаза б не видели.
И всё же – белый свет. Давайте скажем так! Ведь что-то есть в нём, что ни говори – что-то такое, чего ради мы шагаем по нему и ждём чего-то, чувствуем дыхание весны в короткой оттепели, улыбаемся, грустим, встречаем и прощаемся, не замечая, как проходит лето. А оно прошло, и мы лишь – ах! – и хоть беги вдогонку за шальным цыганским сентябрём, через весь город, полный солнечного ветра и летящих листьев. Только поздно. Поздно, да и всё равно. Всё повторится. И забудется. И повстречается опять: на один миг, один толчок далёкой памяти… нахмурился, замешкался, споткнулся, махнул рукой и пошёл дальше, не оглядываясь – вот и всё.
КОНЕЦ