Человек приговорен к самому себе как каторжник – к своей тачке. Пожизненно. Или даже еще прочней, потому что к тачке можно приковать нового каторжника. И потом еще. Себя у самого себя не поменяешь. Сколько бы вакантных каторжников ни вертелось вокруг. Иногда вполне симпатичных. Приходится таскаться с собой до самого занавеса. Пока не отзвучат аплодисменты. Если они были, конечно. От этого – драма субъективизма и невозможность взглянуть на себя со стороны. Поскольку, когда смотришь на себя со стороны - тот, на кого ты смотришь, тоже смотрит в ответ. С не меньшим интересом. И не всегда понятно - кто тут кого исследует.
Поэтому девочка в тринадцать лет вдруг отрывается от своего отражения в зеркале и замечает, что футболисты тоже могут быть симпатичными и даже заслуживают ее внимания. С высоты своего величия она снисходительно улыбается им, бегущим по телеэкрану, и думает, что не такие уж они и придурки. И ей нужно еще несколько лет обидных прозрений и темных разочарований, чтобы понять, что сама она может рассчитывать только на одно из последних мест в хвосте очереди из тысяч красивых и сильных женщин, выстроившихся к тем самым футболистам. В этот момент ее растерянный взгляд на себя захватывает еще и всю эту нетерпеливую очередь. Точка взгляда поднимается все выше над горизонтом, чтобы очередь вошла целиком. Небольшая фигура в самом конце становится едва различимой. Принцесса величиной с горошину.
Отсюда комплекс Дюймовочки.
«Зато легко прокормить, - говорит умный крот. – Сколько она может съесть, такая маленькая?»
Крот появляется обязательно. У них на Дюймовочек чутье. Видят плохо, зато нюх отменный.
Надо бы лопатой по носу, но так нельзя. Вмешательство высших сил запрещено правилами. Боги сидят на Олимпе и наблюдают. Сколько бы ни чесались руки дать кому-нибудь в бубен.
Вот поэтому каждая Дюймовочка думает, что она на свете совсем одна. И плачет, когда ей становится одиноко. Но это не так. Всегда есть, кому не лень посмотреть на нее сверху. Просто она сама должна понять, что никакая она не Дюймовочка.
А футболисты пусть катятся в зад.