Карась то и дело высовывал свою глупую морду из воды, и пускал по спокойной поверхности мелкие пузыри. Пузыри медленно сносились течением к середине речки, и там громко хлопались, распугивая огромных толстых чаек. Был теплый и светлый летний день. Иург и Дем сидели на склоне холма, который возвышался над излучиной двух рек. Точнее сидел Дем, и сосредоточенно рассматривал что-то на дне речки. А Иург развалился на мягкой траве и блаженно глядел в синее небо, заодно разгоняя облака.
- Хорошо, - сказал он, - отличная все-таки планетка, не то, что обычно.
- Животных слишком много, - неодобрительно ответил Дем, - вот это как называется?
Иург приподнялся посмотреть. Дем показывал на снова высунувшегося из воды карася.
- Это карась.
Дем внимательно и задумчиво смотрел на карася. По его лицу было заметно, как он силится вспомнить, что он знает о карасях. Иург усмехнулся, и стал с явным удовольствием осматривать окрестности. Они сидели в тени могучего дуба, в одиночестве растущего на склоне, вода в текущей перед ними реке была чистая и прозрачная, на небе скапливались белые облака, упорно не желающие разгоняться. За рекой раскинулись необозримые зеленые луга. И только возле самого противоположного берега росли три сосны. Тоже огромные и ветвистые. Похоже, ровесники дуба. Под соснами бродили какие-то волосатые обезьяны. Они беспорядочно блуждали между могучими стволами, что-то мычали, бестолково размахивали лапищами, и время от времени раздавали друг другу громкие затрещины. Иург умиленно повернулся к Дему, лицо которого, наконец, осенилось верным воспоминанием. Дем вдруг оживился, крикнул: "А-а-а! Карась", и начал сосредоточенно творить какую-то формулу воды. Он быстро закончил и запустил в воду, прямо в глазеющего карася, жуткого монстра ядовитого бурого цвета, с тремя зубастыми пастями, и множеством перепончатых лап. Чудовище плашмя бухнулось в воду в полуметре от обалдевшего карася, вдруг зашипело, задергалось, жутко заверещало, и растаяло. Дем разочарованно оглянулся. Иург, удивленно подняв брови, спросил:
- Ты что творишь?
- Щуку, - расстроено ответил Дем.
- Какая же это щука?!
- А что?
- Это, кажется, треглав с хлористых планет.
- Да?
Дем безразлично пожал плечами, и снова с видимым неудовольствием покосился на карася, который уже успел отойти от потрясения, и теперь издевательски таращился на Дема. И пускал издевательские пузыри.
- Чем ты занимался у себя, в надзвездных? - спросил Иург.
- Исправлял Д - двенадцатую. Какая-то она неудачная у меня вышла. То есть идея мне нравиться, но до ума все никак не доводится. Уже бы давно развеял, да уж больно идея хороша.
Иург сочувственно кивал головой, и смотрел, как пузыри, пущенные наглым карасем, достигли мирно болтающихся на воде чаек. Самая толстая чайка вдруг надменно клюнула один из них. Пузырь оглушительно лопнул. Чайка дурно заорала, подпрыгнула от испуга на метр из воды, и шумно хлюпнулась обратно. Несколько секунд она беспомощно барахталась в появившихся волнах. Затем, наконец, выскочила из воды, и, не прекращая орать, полетела прочь от речки, выпучивая глаза, и обгадив сверху блуждающих у сосен обезьян. Обезьяны несколько минут вытирались, что-то возмущенно мыча. А затем, видимо, за не имением возможности добраться до истинного обидчика, принялись дружно колотить обезьяну, не помеченную чайкой.
Дем снова творил какие-то формулы. В созданном им опытном шаре то и дело появлялись жуткие создания. Дем был сосредоточен. Иург любил сосредоточенного Дема. В таком состоянии он всегда делал что-нибудь необычное. И смешное. Карась тоже с любопытством разглядывал монстров, и панибратски мне подмигивал. Смотри, мол, как старается. Наконец, вереница чудовищ, от которой уже стало рябить в глазах, прекратилась. Дем не отрываясь, смотрел на последнее животное. Иург весело расхохотался, а карась аж заюлил от удовольствия. В опытном шаре висел, извиваясь, крупный дождевой червь.
- Черви не едят карасей, - отсмеявшись, сказал Иург, - даже наоборот. Ты все забыл, Дем.
Дем, титанически размышляя о чем-то, ведомом лишь ему, медленно переводил взгляд с червя на Иурга, с Иурга на карася. Но создавать уродов ему, похоже, надоело, и он, тяжело вздохнув, бросил червя в воду. На съедение карасю.
- Устал я, Иург, - сказал он, - может, поменяемся. Ты - в Надзвездье, а здесь посижу. Отдохну. А?
- Нет уж, - все еще посмеиваясь, ответил Дем, - давай заниматься каждый своим делом. И к тому же, ты ведь вот денек здесь еще посидишь, а потом опять в пространства потянет тебя так, что ничем не остановить.
- Вообще-то, да. Здесь скука беспросветная. Однообразность и неподвижность.
Карась оказался отъявленным нищебродом и попрошайкой. Сожрав червяка, он стал заискивающе кружить у берега, привлекая к себе внимание. Иург ненадолго усилил течение, и его быстро, хвостом вперед, понесло в сторону. Он обиженно сопротивлялся, но напрасно - через полминуты его уже не было видно.
- Интересно, Иург, что здесь будет через много веков? Вот на этом самом месте. Все те же луга?
- Нет, Дем. Здесь будет город. Великий город!
- Город? - удивился Дем, - откуда ему здесь взяться? Кто его построит?
- А вот эти, - хитро улыбаясь, сказал Иург, и указал на волосатых обезьян, которые прекратили уже драться, и теперь дружно и вдохновенно искались.
- Вот эти? - Дем удивленно поднял брови, и недоверчиво уставился на обезьян, - не может быть. Ты шутишь.
Он повесил на сосну прямо над обезьянами гроздь бананов. Иург промолчал. По-прежнему улыбаясь, он тоже следил за обезьянами. Те какое-то время не замечали бананов. Но затем самая маленькая и наименее волосатая обезьяна вдруг остановилась, указала лапой на гроздь, и громко что-то замычала. Все остановились. Через минуту молчаливого созерцания самая большая и волосатая обезьяна радостно загыгыкала, и тумаками и затрещинами стала заставлять других достать гроздь. Животные залазили друг другу на спины, прыгали и громко верещали под подбадривающими пинками вождя. Так длилось минут десять.
- Гм, - с сомнением сказал Дем, - определенной смекалки они, конечно, не лишены, я имею ввиду то, что они пытаются залезть друг на друга, но фантазия у них отсутствует напрочь. И ты утверждаешь, что они способны построить город?
- Сейчас нет, естественно, - ответил Иург, - сейчас они и дом построить не могут без посторонней помощи. Но через время…
Тем временем, самая маленькая обезьяна, которая первая заметила бананы, медленно ходила под сосной, и задумчиво посматривала на недоступные плоды.
- Смотри, - Дем явно заинтересовался ее поведением, и аж заерзал от любопытства, - кажется, она ДУМАЕТ!
Обезьяна, наконец, что-то придумала. Она еще немного побродила, глядя себе под ноги, затем наклонилась, и подняла большую суковатую палку. Повертела ее в руках, довольно хмыкнула, и, протяжно заверещав, натужно запустила в гроздь бананов. Дем потер руки от удовольствия. Палка, со свистом рассекая воздух, треснулась о сосновую ветку в полуметре от цели. На сородичей изобретателя "палки - бросалки" посыпались иголки и мелкие веточки. И тут наступила кульминация: на вождя классически, прямо в темя, упала сама палка - бросалка - большущая сучковатая дубина. Наступившая оглушительная тишина огласилась жутким жалобным воплем, затем неопределенным бормотанием, и, наконец, яростным шипением. Изобретательная обезьяна быстро сообразила, чем это все закончится, но бегала она, к сожалению, очень медленно. Избежать повышенной порции тумаков от сородичей, и личной высочайшей взбучки от вождя ей не удалось. Вот так, хорошая, в сущности, идея, была не понята, а прогрессивная инициатива наказана.
- Гм, - снова, с сомнением в голосе, сказал Дем, - если даже они и построят когда-нибудь город, то до этого поляжет куча народу. Очень большая куча.
Дем забрал с дерева бананы и лег. Иург сказал: "Будем спать", и тоже лег. Скоро они заснули. А волосатые обезьяны еще три часа искали гроздь бананов в трех соснах.
До следующей их встречи прошло много времени. Дем был занят полным уничтожением, так и не получившейся, Д - двенадцатой. А Иург разрывался между мирами, солнцами и планетами, обустраивая, помогая, какие-то процессы убыстряя, какие-то замедляя, а некоторые и вовсе сводя на нет. Приходилось ему бывать и на этой планете, даже чаще, чем на остальных. Очень она ему нравилась. Когда появился Дем, он ему так и сказал:
- Все-таки это лучшая из твоих созданий, Дем!
Усталый Дем мрачно осмотрелся. Вокруг почти ничего не изменилось.
- Ты мне это говоришь в каждую нашу встречу, Иург. А я так и не понимаю, чем она лучше любой другой.
Иург не ответил, и тогда Дем сказал.
- Я устал, Иург. И ненадолго заберусь в кокон. Хорошо?
- Да, конечно, Дем, отдыхай, я подожду.
Дем свернулся в кокон, чтобы восстановить силы и избавиться от смутных мыслей. А Иург стал смотреть на противоположный берег. Там расположились табором только что появившиеся старые знакомцы Иурга - меланхлены. Их было около ста человек, и, за несколько веков отсутствия на планете Иурга, они совсем не изменились. Меланхлены разбили лагерь и сразу принялись готовить на костре какое-то варево в огромном закопченном чане. Они мирно бродили по берегу, вели себя тихо и, похоже, предвкушали скорую и долгожданную трапезу. Все они были в неопрятных шкурах, зачастую ободранных, и черных плащах. Иург снова, уже не в первый раз, подбросил им мешочек с солью. Мешочек появился прямо возле костра, и его быстро заметили. Почти все племя собралось возле него, и принялось, эмоционально размахивая руками, обсуждать, что бы это могло быть. Иургу нравилась их практичность и простодушие: вопросом "откуда это взялось?" они себя не утруждали, и Иург усматривал в этом милую детскую непосредственность. Обсуждение закончилось. Все смотрели на самого здоровенного мужика в самом большом черном плаще, по-видимому, на вождя. Он озадаченно почесал затылок, что-то мыкнул, ждущему с раскрытыми ртами, племени, и ушел. За ним начали расходиться и остальные. Вероятно, было принято самое простое решение: оставить находку в покое, кабы чего не вышло. У мешочка с солью остался лишь один из соплеменников. Самый маленький и щуплый. Он покрутил мешочек в руках, понюхал соль, высыпал немного себе на ладонь, и, зажмурившись и страшно скривившись, попробовал ее на вкус длиннющим языком. Минуту он испуганно ждал, что с ним случится что-нибудь страшное. Но ничего не произошло, он попробовал еще, и, выкатив глаза, стал прислушиваться к вкусовым ощущениям. И, наконец, он принял историческое решение. Быстро и уверенно подошел к костру, что-то проворчал своему соплеменнику, следящему за варевом, и бросил в чан добрячую горсть соли. Через несколько секунд раздался бешеный рев. Сначала возмущенно закричал следящий за костром, затем - вождь, а за ним уже и все остальные. Варево было "испорчено" безнадежно, и трапеза откладывалась на несколько часов. Эту обиду соплеменники простить не могли. Но, как и следовало предполагать, маленький меланхлен быстро разобрался в ситуации, и когда ему уже собирались дать причитающуюся взбучку, он был вне пределов досягаемости. Его пятки мелькали уже около трех сосен.
Маленький меланхлен скрылся в соснах, но через минуту на той же скорости выскочил обратно. Пробежав метров тридцать, он озадаченно остановился: перед ним опять были его соплеменники, хотя бежал он от них. Меланхлены снова закричали. Он повернулся и теперь уже медленно зашел в царство трех сосен. Долго не появлялся, но минут через десять опять вышел на поляну у табора. Несколько раз он повторил маневр. Затем смирился с неизбежным, и направился к ожидающим его родственникам. Через минуту он уже ожесточенно барахтался в воде. Плавать маленький меланхлен практически не умел, и выглядел поэтому довольно комично, пытаясь выбраться на берег. Соплеменники стояли у воды и весело гоготали.
В это время, наконец, выбрался из кокона Дем. Его рассеянный взгляд сразу упал на шумное барахтанье в реке. Глаза его округлились, и он сказал:
- Ого! Это карась что ли так спрогрессировал? А, Иург?
- Нет, Дем, - Иург рассмеялся, - это люди. Давешние обезьяны. Узнаешь?
Дем только теперь заметил людей на берегу, и еще больше удивился.
- Они здорово изменились!
В это время в лагере стало происходить нечто странное. Меланхлены вдруг хаотично забегали по берегу, молча и яростно пихаясь, и бессмысленно размахивая руками. Котел с испорченной трапезой был перевернут, и, позабытый всеми, лежал на траве. Костер потух. Следить за ним было некому: все были заняты своим странным бестолковым передвижением, без цели и без мысли. Кто-то валялся в траве и истерично плакал.
- Это очень похоже на панику. Как ты считаешь, Иург? - спросил Дем.
Иург промолчал. Он видел, что это действительно паника. Это подтверждалось и тем, что вождь вдруг остановился, и внимательно, хоть и неохотно, слушал, только что выбравшегося на берег, маленького меланхлена. В обычной обстановке это трудно было себе представить. Что-то происходило. Маленький меланхлен энергично в чем-то убеждал вождя, который мужественно боролся с желанием дико завопить, и присоединиться к хаотичному движению соплеменников. Наконец, вождь, то ли поддавшись речам маленького меланхлена, то ли от безысходности, прислушался к совету и стал действовать осмысленно. Под руководством только что наказанного соплеменника вождь прекратил панику, и в течение получаса было организовано что-то вроде круговой обороны.
Только теперь Иург понял, что происходит, и объяснил Дему. На юге у самого горизонта поднимался столб пыли. Кочевники! Страшный враг местных мирных племен.
- Ага! - сказал Дем, - любопытно.
Меланхлены уже огородились всевозможными тюками, и спрятались за ними, выставив вперед длинные копья. Кочевники быстро приближались. Оборона выглядела довольно внушительно, но маленький меланхлен этим не ограничился, и снова что-то втолковывал вождю, постоянно показывая в сторону трех сосен. На лице вождя было тупое непонимание. Но, не смотря на это, он оказался отличным вождем. Новые веяния он напрочь не понимал, и понять не мог. Как впрочем, и старые - к старым он просто привык. Да и не к чему вождю в мирное время заниматься ерундой. На то он и вождь. Но в минуты опасности, он, как истинный лидер, нутром чуял, кого надо слушать. Маленький меланхлен уговорами, а вождь пинками, построили из соплеменников некое подобие шеренги. После этого великий маленький изобретатель, задорно гикая, побежал к трем соснам, увлекая за собой испуганную шеренгу людей. Как только шеренга, плавно превращающаяся в толпу, скрылась в соснах, к лагерю на огромной скорости приблизились кочевники. Они страшно орали, безудержно понукали взмыленных лошадей, и угрожающе размахивали кривыми мечами.
- Это царские скифы, кажется, - сказал Иург, - очень похоже.
Зрелище впечатляло. Скорость атакующих была огромна. Они здорово разогнались в степи, и теперь их было не остановить. Мечи поблескивали, латы громыхали, кони хрипели. Впрочем, и меланхлены выглядели сурово. Оборона была организована по всем правилам. Все забаррикадировано, ни одного слабого места, сплошная заградительная линия, ощетинившаяся острыми копьями. Лица перекошенные. У Иурга, правда, появилось ощущение, что перекошены они вовсе не из-за ярости. Вскоре это предположение подтвердилось. Кочевникам оставалось около ста метров до лагеря, когда один из меланхленов в линии обороны упал в обморок от испуга. Следом еще один. Все остальные были очень бледны, и, кажется, готовы последовать дурному примеру слабых родичей. Вдруг рев и крик кочевником резко оборвался, и они все как один остановились. Метрах в тридцати от меланхленов. Ярости и угрозы не было и следа. А был удивленный шок. С выпучиванием глаз и пусканием слюны. Скифы растерянно оглядывались друг друга, ища объяснения такому возмутительному и невиданному поведению врага. Они явно ожидали от меланхленов привычной паники и бегства. Противники тихо разглядывали друг друга. Из рядов мужественных защитников выпало еще несколько человек. Но основная масса все же выстояла. Борясь с дрожью в подгибающихся коленках, и обильно порча воздух.
В этот момент наступила развязка инцидента. Когда, потерявшие уверенность кочевники, сбились в бесформенную толпу, и стали оглядываться назад в степь, на поле "сражения" из засады из трех сосен выскочил отряд под предводительством маленького меланхлена. Выглядело это забавно. Дем довольно хихикал. Отряд с тех пор, как вбежал в царство трех сосен, похоже, не останавливался. Бежали они быстро, но три сосны и с ними сыграли свою злую шутку. И поэтому, хоть они и бежали, не останавливаясь и не сворачивая, от лагеря, но выскочили как раз на скифов. Дем довольно ухал и потирал руки, наблюдая, как меланхлены, уверенные, что удирают, на полной скорости выскочили на кочевников. Как скорость их снизилась, они, вслед за маленьким меланхленом, вяло крикнули "ура", и остановились. Их предводитель пробежал еще несколько метров один, и затем тоже остановился.
Но этого оказалось достаточно. Скифы в ужасе и панике, дико вереща и бросая оружие, стали поворачивать коней, и улепетывать в степь. Через десять минут на поле боя остались лежать лишь брошенное оружие скифов и десятка два слабонервных обморочных меланхленов. Кочевников не было. Победа была одержана полная и безоговорочная. Был дан достойный отпор грозному противнику, вождь племени вошел в историю человечества, как величайший полководец древности, а меланхлены, как изобретатели нового тактического метода ведения войны - засады.
Дем и Иург были веселы и довольны.
- Люблю здесь бывать, Иург, - сказал Дем, - здесь всегда интересно. Зови меня всегда, когда будет что-то такое же смешное. Хорошо, Иург?
- Да, конечно, Дем, - ответил Иург, - обязательно, Дем.
Меланхлены потихоньку приходили в себя, и Иург снова подбросил им мешочек с солью. Ближайшие пару дней к маленькому меланхлену будут прислушиваться, и у него появится шанс убедить родичей использовать соль…
Дем закончил очередную галактику. Он работал истово и увлеченно, и галактика удалась на славу. Он нашел в пространстве Иурга.
- Принимай работу, дружище! Сектор М - девятнадцать. Думаю, тебе понравится. Обрати внимание на низкие полости. Они нецикличны. В остальном никакого особого новаторства, но все-таки неплохо, кажется, получилось.
- Хорошо, Дем. Займусь. Кстати, если ты не занят, жду на нашей планете.
И они встретились на старом месте.
- Смотри, - сказал Иург.
На холме возвышалась небольшая деревянная крепость. Крепость была построена недавно: срубы были свежие и душистые.
- Это сторожевая крепость, - сказал Иург, - то ли вятичей, то ли полян. Не знаю точно, черт их разберет.
На крепостной стене сидел, прислонившись к свежему срубу, здоровенный русин. Это был молодой парень, лет двадцати, не больше. Щеки румяные, губы пухлые; волосы русые, густые и заметно вьющиеся; на лице молодая, едва начавшая пробиваться, русая бородка. Взгляд мирный и благодушный. На нем была легкая и широкая просторная рубаха, и такие же просторные штаны. Русин удобно развалился на самой верхотуре, и блаженно рассматривал облака. Это мирное благодушие было удивительно, потому что внизу, на пологом берегу реки, была, напротив, ярость и агрессия. И направлена она была именно на русина. На противоположном берегу копошились и злобно кричали маленькие смуглые человечки. Их было много, и все они были обвешаны кожаными латами с медными нагрудниками, и всевозможным оружием: ножами, луками, колчанами со стрелами, кривыми саблями, и короткими копьями. Не смотря на то, что было лето, и довольно жарко, все черные человечки были в облезлых меховых шапках и накидках.
- Это кипчаки. Степные кочевники, - пояснил Иург.
Тем временем кипчаки выстроились в относительно ровные шеренги, и принялись стрелять в молодого русина из луков. Стрелы летели необычайно густо, бросая огромные тени на землю. Но ни одна не попадала в цель. Только теперь Дем заметил, что кипчаки заметно косоглазые. Русин же на них не обращал никакого внимания. Абсолютно.
Через некоторое время у кипчаков закончились боеприпасы. Стрельба прекратилась, и все бросились в воду вылавливать стрелы, которые не долетели до стен. На берегу осталось лишь несколько кочевников. Один из них, самый кривоногий и косоглазый, больше всех обвешанный доспехами, забрался на какой-то пенек и стал визгливо что-то выкрикивать. Обращаясь, вероятно, к сонному русину. Несколько минут это не имело никакого действия, и он аж зашелся от крика. Брызгал слюной, верещал, дергался всем телом, и, вообще, бесновался. Наконец, молодой русин удивленно глянул вниз на крикуна. Увидев, как кипчак бьется в эпилептическом угаре, он еще больше удивился:
- Вот придурок, - досадливо пробормотал он. Кипчака он не понимал, но сказал, повысив голос, и, обращаясь вниз, - не ори, придурок! Людей побудишь, изверг.
И, правда, в, наступившей вдруг после слов русина, тишине стал слышен из крепости ровный дружный храп. Размеренный, в несколько десятков глоток, здоровый, с завываниями, храп. Дружина сторожевой крепости спала, оставив на скучном посту самого молодого, дабы набирался опыта. Крикливый кипчак вытащил из воды щуплого заросшего сородича, начавшего уже тонуть под тяжестью трех выловленных стрел, и стал негромко, но энергично, что-то ему объяснять. Тот понял, залез на пенек, и закричал:
- Рус! Выходи на бой! Выходи, рус!
Услышав от иродов родную речь, русин разозлился.
- Ишь ты, тлумач хренов! Вша!
Он шумно собрал слюну, и смачно, со злостью, харкнул вниз, прямо в кричавшего кипчака. Тот лишь в самый последний момент чудом успел увернуться, едва избежав прямого попадания, и верной смерти. А русин уже снова потерял интерес к происходящему, и уставился в небо, героически борясь со сном. Кипчаки взбеленились, и стали с новой силой забрасывать русина стрелами. Те немногие стрелы, что долетали до крепости, встревали в деревянные стены вокруг да около русина одна за другой. Продолжалось это долго. Дем и Иург уже даже отвлеклись от созерцания извечного противостояния востока и запада, и стали беседовать о своих делах и планах, когда случилось непоправимое. Какая-то шальная стрела все-таки угодила в русина. Она тонко прожужжала в воздухе, и ударилась в плечо богатыря, переломилась пополам, и упала вниз. Глаза у русого парня округлились, челюсть задвигалась. Он ошеломленно и недоверчиво оглядел чистое, абсолютно не пострадавшее плечо. И сказав: "Ах ты, меткач, мать твою!…", бегло глянул вниз, и скрылся за стеной. Оттуда доносилось его сопение, покряхтывание и тихое бормотание ("Ах ты, жопа! Ну погоди же, снайпер недоделанный. Я вот сейчас ужо…").
Кипчаки боязливо замерли, и досадливо оглядывались друг на друга. Это кто же, мол, такое творит? Это кому же, мол, заняться больше нечем. Они тихо и виновато переминались с ноги на ногу, когда сопение и бормотание за стеной прекратились, крепостные ворота широко отворились, и в них появился молодой русский дружинник. Во всей красе и мощи. Два метра росту, косая сажень в плечах, шаг тяжелый, взгляд неласковый. В правой руке огромная палица.
- И-э-э-х! - ухнул русин, и легко запустил с самую гущу кипчаков свою булаву.
Неудачливые стрелки прыснули в разные стороны, как тараканы. Русин неторопливо пошел за ними. Но кипчаки бегали гораздо медленнее, чем ходил русин. Они быстро это сообразили. И, решив, что единственная возможность спастись - это спрятаться в трех соснах, она все повернули туда. Лишь человек десять из них остались лежать на берегу, придавленные палицей дружинника.
Русин не стал поднимать булаву. Он подошел к трем соснам, где уже успели скрыться кипчаки, прилег на травку, и стал ждать. Он точно знал, что будет дальше, поэтому не суетился, сказал: "Вздремну часок, время есть…", и заснул. Целый час ничего не происходило. Дем подробно объяснил параметры и особенности новой М - девятнадцатой Иургу, последовавшему примеру русина, и блаженно развалившемуся на травке. Как только Дем закончил, из трех сосен стали появляться измученные, на смерть перепуганные, и растрепанные кипчаки. Они были настолько подавлены особенностями "русской природы", что не оказывали никакого сопротивления. Впрочем, это было бы бесполезно. Проснувшийся русин разминал со сна кости: он хватал тихо попискивавших кипчаков по три - четыре штуки, и швырял их в реку. Кипчаки по дугообразной траектории пролетали около двадцати метров, очень часто, как колибри, маша руками, и негромко плюхались в воду.
Когда описанный процесс был в самом разгаре, из крепости вдруг раздался громовой возглас:
- Алешенька!
Русин даже присел от неожиданности. В распахнутых воротах стоял такой же огромный, но пожилой уже богатырь, с окладистой черной бородой, и былинными висячими бровями на пол-лица.
- Что, Илюшенька? - виноватым басом отозвался русин Алеша, автоматически запуская в реку очередную пачку кипчаков.
- Балуешься, Алешенька? - с грозной укоризной спросил русин Илюшенька, - крепость брошена, ворота настежь. А ну как медведь какой забежал бы! Нехорошо, Алешенька. Иди-ка ты сюда.
Алеша, опустив могучие плечи, поплелся в крепость, предчувствуя справедливое наказание. Ворота за ним закрылись, но Дем и Иург еще некоторое время слышали его оправдания: "А чего они? Стрелами в меня…"
- Хороший парень - Алеша, - сказал Дем.
- Да, - ответил Иург, - мне они тоже нравятся. Этот случай, кстати, войдет в их историю знаменитейшей легендой, Дем. Хорошие они люди, эти вятичи. Или поляне. Или как их там. Русичи, одним словом. Но тяжело им еще придется. Ох, тяжело!
И они ушли в надзвездные пространства. Иург принимал Демову работу.
- Да, это уже город! - сказал Дем.
Дем и Иург стояли у реки. Весь холм над ними был густо застроен низкими одинаковыми домами. У подножия холма во все стороны простирались распаханные поля, разделенные на участки: прямоугольные, трапециевидные, квадратные, округлые и овальные; большие, поменьше и совсем крошечные клаптики. Над домами вились частые столбики дыма, отовсюду доносился собачий лай, крики петухов и мычание коров. На лавочках у домов сидели бабы, и лузгали семечки. В общем, жизнь здесь кипела.
- Сколько лет прошло с тех пор, как мы были здесь в последний раз? - спросил Дем.
- Лет семьсот, по их летоисчислению, - ответил Иург.
- Это много?
Иург уклончиво пожал плечами.
В центре города возвышалась одинокий купол небольшой деревянной церкви. Оттуда слышался однообразный многоголосый гул. Вся площадь перед церковью была заполнена людьми.
- Пойдем посмотрим, Дем, - предложил Иург.
Они приняли человеческий облик и направились к центру города. Народу было много. Дем посчитал. Получилось четыреста пятьдесят три с половиной: на церковной паперти сидел старый сивоусый человек без ног. Были только мужчины. Возле самой церкви на деревянном возвышении стоял невысокий щуплый человек, с острой клинышком бородкой, впалыми щеками и маленькими бегающими глазками. Он толкал речь. Все остальные его слушали. Вернее, некоторые, стоявшие впереди, слушали, некоторые усердно делали вид, что слушают, а некоторые просто стояли. Причем, чем дальше стоял человек от деревянного возвышения, тем больше его почему-то раскачивало. Кое-кто проигрывал борьбу со своими ногами, и садился, а то и ложились. Местами даже падали. Дем удивленно их разглядывал.
- Они пьяны, - объяснил Иург, - жидкий наркотик.
Дем понимающе кивнул. Тем временем старик на трибуне вещал:
- …пьянствуете и бражничаете! Я уже не говорю о том, что наш город - уездный. И уже поэтому должен иметь крепость и острог. Я уже знаю, что вы игнорируете этот факт, пользуясь удаленностью от столицы. Но вы же должны хотя бы побеспокоится о себе и своих семьях! Город стоит на границе ос степью, которая порождает страшных врагов - татар! Вчера мне донесли, что татар видели в Кривом урочище. Это всего лишь тридцать верст от нас. Не сегодня-завтра, они могут быть здесь…
- Кто такие татары, - тихо спросил у Иурга Дем, - это те маленькие человечки, которых мы видели в прошлый раз?
- Не совсем, - ответил Иург, - но очень похожи.
- Так почему же этот старик так их боится? - удивился Дем.
- Москаль! - вдруг ответил за Иурга стоящий рядом мужичек.
Это был среднего роста, ничем не примечательный, горожанин, заметно качающийся, и разящий перегаром. Взгляд его был засоловевший и мутный.
- Москаль, - повторил он, - что ж с него возьмешь.
Он вдруг очень близко придвинулся к Дему, и заговорщицки зашептал:
- Мы недавно с ребятами и с Иваном Каркачом дорогу на Тор прокладывали. Чтоб за солью, значит, ездить. Так а он, - мужичек указал на оратора, - Селифонтов-то наш, как услышал, испугался. Закричал, ногами затопал. "Догнать! - кричит, - Прекратить! Дорогу разрушить!" Это же, мол, татарам теперь открытый путь на город. Сразу видно, не разбирается человек. Убогий, что поделать. Наши ребята только посмеялись тихонечко, и никто не поехал, конечно. А Селифонтов тогда на коня сел, да сам нам вслед поехал. Три недели потом его найти не могли. Заблудился бедолага. Потом аж под Белгородом его нашли, без коня. И все равно, через два дня опять раскричался: засечь, мол, дорогу, и все тут. Ваня Каркач его уговаривал, что, мол, раз вы сами по дороге ехали и заблудились, то куда уж там татарам! Нет, не помогает. Требую, орет, именем царя-батюшки! Ну, ребята поехали. Только не на дорогу, конечно. В Хорошеву Слободу поехали. Неделю водку пили. Затем на силу вернулись, сказали, что засекли дорогу. Селифонтов, может, и не верит, да только ехать проверять сам боится…
Мужичек замолчал, и присосался к бутылке с зеленоватой жидкостью, пахнущей, как отметил Дем, ядовитыми болотами планеты Зел из К - первой.
- …уже вырыли рвы. Теперь надо построить крепость, - доносилось с трибуны, - При чем не на ваш черкасский лад. А по-московски. Правильно. Если мы построим правильно крепость, с высокими стенами, с десятью - пятнадцатью башнями, нам будет нестрашен любой враг! Ни татары, ни даже турки.
- Где дерева-то столько возьмем, Селифонтов? - спросили из толпы.
- Как где? - удивился Селифонтов, - вы за своим пьянством уже дальше шинка ничего не видите! Через реку перейти, и вот оно дерево - три сосны. Большие, должно хват…
Договорить ему не удалось. Его речь была прервана оглушительным хохотом. Земля задрожала от смеха, и речка стала выходить из берегов. Селифонтов натужно кричал, безуспешно пытаясь, заглушить смех, и успокоить горожан.
- Прекратите безобразие! Купол с церкви упадет! Что смешного-то? - охрипшим голосом сипел он.
Наконец, хохот начал затихать, и кто-то крикнул:
- Тихо, казаки! Старый Максим говорить будет!
Смех сразу прекратился, и наступила полная тишина, какой не было даже когда говорил воевода Селифонтов. Все повернулись к безногому сивоусому старику, сидевшему на церковной паперти. В руках у него была большая, очень древнего вида, кобза. Старый Максим неторопливо отложил ее в сторону, несколько минут посидел в молчаливой задумчивости, и затем сказал:
- Крепость строить надо, братья! - воевода Селифонтов победно оглядел толпу.
Старый Максим тем временем выдержал паузу и продолжил:
- Но не сейчас. И не крепость. А укрепления по казацкому обычаю. Поселение у нас молодое. Первым делом мы должны отстроить дома, обзавестись хозяйством, наладить быт. Голод сейчас для нас гораздо более страшный враг, нежели татары. А татар нам бояться негоже, братья. Никогда казаки не боялись басурманов. Сначала мы посеем пшеницу, гречку, рожь, коноплю, - горожане одобрительно загудели, - заведем ремесла и мастерские. А потом уже займемся укреплениями. Но сначала построить надо укрепления по казацкому обычаю. Потому как на московские укрепления у нас нет ни времени сейчас, ни дерева. Попозже, года через два, можно уже будет выделить ратных людей, чтобы лес привезти. Тогда и крепость с башнями соорудите. Так я мыслю.
Старый Максим замолчал. Горожане зашевелились и загудели, обсуждая слова мудрого человека, но Максим снова их оборвал:
- И еще! - сказал он, и все сразу замолчали, - рвы вокруг города, которые мы уже выкопали по настоянию воеводы Селифонтова, надо забросать землей. В ближайшие дни. Почти каждый день во рвах тонут… гм… уставшие горожане. Это надо прекратить, иначе скоро жить здесь будет некому. Я сказал все.
Толпа заголосила. "Правильно! Так и сделаем. Верно говорит Максим! Сначала обживемся, а уж потом и построим, чего надо…" Авторитет Старого Максима был велик. Дем сказал об этом Иургу. И за Иурга снова ответил пьяный мужичек, который уже успел представиться Семеном Задоруким.
- Конечно, большой авторитет! Это же Старый Максим! Старый казак, морской волк! Во всех морских походах Петра Сагайдака участвовал, под Трапезундом лично Великого Сагайдачного от пули спас, подставился. Затем с Сирком на турков ходил. А как ноги в бою потерял, здесь поселился. У нас. Дети его тут погибли. Трое у него было. С малолетства с ним в походах были. Родились и выросли в чайках казацких. А потом как-то поехали в Белгород. За грамотой какой-то что ли, или за утварью, а только нарвались на крымцев на муравском шляхе. Хватили их басурманы, в полон повели. На пути их убогий Олесь - богомолец встретил. Он нам про смерть казаков молодых и рассказал. Иду говорит через мост, что на старой дороге из Белгорода в Тор стоит, гляжу - на встречу татары! Перепугался, аж замер. Почему не тронули, говорит, до сих пор не пойму. И никто не знает: басурманы эти здоровых всегда в полон берут, а убогих, как Олесь, убивают на месте, вот и весь разговор. А тут не тронули. Может, испугались. Оно ведь и правда, выглядит Олесь - богомолец страшновато: глаз один выбит, рука всего одна, да и та покручена, будто жерновом, ноги длины разной, а лицо оспой изъедено. Хотя сам Олесь говорит, что Бог спас… Так вот стоит он на мосту, а татары на встречу казачков наших ведут. Ноги им связали, а руки не стали. Куда, мол, они безоружные, да с ногами перевязанными, денутся. А казачки, как с Олесем поравнялись, спрашивают, как, мол, речка эта прозывается, старик? А Олесь и отвечает: Лопань, мол. Старший брат говорит: "Прими Лопань морские души!" И каждый по одному басурману с коня сдергивает, да в реку прыгает…
Семен судорожно отпил половину жидкости из бутылки и закончил:
- Вот такая славная смерть казацкая!
Толпа горожан начала потихоньку расходиться. Между ними бегал шипящий от злости воевода Селифонтов. Он дергал, шарахающихся от него, горожан за рукава, что-то выкрикивая и требуя. На него старались не обращать внимания, и просто освобождались от его хватки и уходили. Тогда он подбежал к Старому Максиму, и стал на него орать, угрожающе размахивая руками. И вот тут горожане, наконец, проявили активность. Откуда не возьмись, вокруг Селифонтова появилось несколько мрачных мужчин. Они заслонили от воеводы Старого Максима, и стали хмуро на него надвигаться. Селифонтов сообразил, что погорячился, и чем это может закончиться. Ему пришлось очень быстро ретироваться.
- А про ров Максим правильно сказал, - заговорил снова Семен, глядя чистым и правдивым мутным взглядом, - устаем ведь как собаки, - он громко икнул, обдав Иурга и Дема перегаром, - некоторые в ров этот идиотский падают. А сил выбраться нет - устали на производстве, так сказать, вот и тонут. Лучшие люди… Г-и-ик, - Семен снова икнул, - тонут.
Дем брезгливо отвернулся от пьяного Семена, и демонстративно осматривал окрестности.
- А сосны все еще стоят, - сказал он Иургу.
Но Иурга снова перебил Семен. Впрочем Иург уже и не пытался отвечать.
- Конечно, стоят! Чего им сделается! Селифонтов дурак. Сосны, говорит, срубить. Не знает, чего говорит. Как можно дух наш народный срубить. В этих соснах все мы, все - от мала до велика. Они тут стояли, еще когда нас не было, вообще, никого не было. Испокон веков…Г-и-ик.
Семен икнул, и, похоже, забыл, о чем рассказывал. Поэтому еще несколько раз повторил, что "Селифонтов - дурак", и замолчал. На площади уже никого не было. Только на паперти у церкви, сгорбившись, сидел Старый Максим, низко склонив голову с седым оселедцем, и что-то тихонько наигрывая на бандуре. Семен допил остатки жидкости из бутылки, и тоже поплелся восвояси, шатаясь и не разбирая дороги.
Дем связал оставшиеся миры в спираль и спросил:
- Ты где сейчас, Иург?
- Я на нашей планете. Уже несколько их дней. Здесь интересно. Жду тебя. Вот координаты.
Дем удивился. Зачем координаты? Он и так отлично знал место, где они обычно встречались, но все-таки послушался, и воспользовался координатами. И сразу понял, почему Иург их ему дал. Он даже немного растерялся от неожиданности: городка не было. А был огромный густо застроенный город. С сетью хитро сплетенных проспектов, улиц и улочек, с родимыми пятнами площадей и майданов, с закарлючками переулков и тупиков. Все это было выстроено в полном беспорядке, по какому-то невообразимому плану, а, скорее всего, и вовсе без него. Но зато Дем сразу увидел Иурга. Тот был в человеческом облике.
- Дем, ты что делаешь?! Срочно прими облик! - встревожено воскликнул Иург.
Дем немедленно послушался, но было уже поздно: несколько обывателей уже лежало на тротуаре в глубочайшем обмороке. Впрочем, таких было немного, а остальные люди ничего не заметили. А людей было много! Дем и Иург находились на одной из большущих городских площадей, которая была забита невообразимым количеством горожан. Толпа гудела и колыхалась. Люди смеялись, переминались с ноги на ногу, громко и возбужденно беседовали, и часто поглядывали через головы куда-то в одну и ту же сторону. Все чего-то ждали. Толпа была пестрая. Похоже, здесь собрались все жители города, не смотря на ранг и социальное положение. Были важные и толстые дамы и джентльмены в дорогих ярких платьях и черных костюмах. Были чиновники и служащие с серыми замученными лицами; ремесленники и мастеровые в простых грубых рубахах и штанах; были обычные городские нищие, одетые чуть менее богато, чем дамы и джентльмены. Были даже крестьяне в рубищах и лаптях. Объединяло их всех лишь одно: практически все были пьяны. Половина - мертвецки, половина - очень. Вторая половина держала в руках плакаты, различных размеров и форм, с загадочными надписями; флажки с гербами и символами; знамена и стяги, пропахшие безнадежной древностью.
- Что происходит, Иург? - спросил любопытный Дем.
- Видишь ли, Дем, - ответил Иург, - город встречает Высочайшего Представителя, который приезжает для инспекции проведения работ по вырубке трех сосен. Ты пока осмотрись, а я тебе сейчас все расскажу. Запутанное дело. Даже я с трудом разобрался.
Дем стал читать надписи на плакатах. "Мы за технический прогресс!". "Даешь железную дорогу!". "Да здравствует Представитель - основатель путей сообщения!". "Привет железнодорожникам!". И даже: "Город против пьянства!", "Мы не позволим залить алкоголем святые начинания!"; и, наконец: "Защитим леса родины!"
- Ничего не понимаю, - пробормотал озадаченный Дем, - что происходит, Иург?
- Видишь ли, Дем. Город вступил в новую фазу развития - бюрократическую. Здесь сейчас творятся удивительно запутанные дела. Любой вопрос, даже самый незначительный, вызывает целые извержения бумаги и писанины. А вот это все, - Иург кивнул на площадь, - началось с того, что из столицы, за высочайшей подписью, пришла депеша с приказом срубить три сосны.
- Опять? - спросил Дем.
- Да, - ответил Иург, - в этом смысле у них ничего не изменилось: голова никогда не знает, что происходит с хвостом.
- Что? - не понял Дем.
- Это у них здесь пословица такая. Очень, кстати, толковая. В том смысле, что начальство не знает, что делают подчиненные.
- Ага. Ну и ну?
- Так вот. Пришел приказ срубить три сосны. Аргументировалось это очень подробно. Люди, мол, пропадают, что наносит ущерб казне, так как люди эти платили подушный налог. Ущерб, мол, также наносится спокойствию и порядку. Кроме того, возмущено официальное духовенство, так как три сосны - это явное язычество. И, вообще, объект непонятный и не поддающийся изучению, а, значит, подлежит ликвидации. От греха подальше. Приказ приказом, но здешняя городская дума, получив депешу, пришла в недоумение: что же теперь делать. Сначала решили объяснить, что срубить три сосны никак не возможно. Даже составили уже ответ. Но какая-то светлая голова догадалась, что письмо это в столице не поймут. Оно и верно: почему это такой огромный город не может просто-напросто срубить несколько сосен. Да и вообще, попахивает это непокорностью, подрывной деятельностью, шпионажем, и еще бог знает чем. Городская дума, главный орган управления города, отказывается выполнить предписание высочайшего начальства, ссылаясь на смехотворные причины, или даже вовсе без таковых. Отправить это письмо, означало бы рубить сук, на котором сидишь ("Это тоже у них такая пословица", - пояснил Иург, заметив удивление и непонимание Дема). Но отвечать было необходимо, и дума направила в столицу длиннющее послание. В нем городские власти, очень туманно и запутанно, извещали правительствующий сенат и все высочайшее начальство о том, что в городе переизбыток древесины. Подробно рассказывалось, что на такой-то улице почти год пролежало столько-то кубов леса, что его даже не воровали, за не надобностью, и что сейчас он весь сгнил, издает дурной запах и мешает свободному проезду по улице. И вывезти его не представляется возможным, так как и на другой улице, скажем, Столичной, тоже второй год лежит выброшенный, и никому не нужный, лес, и на улице Непьющей, и на Разгуляйской, и еще, и еще, и даже на площади у старой крепости. А средств и людей у думы на все не хватает. И дальше в письме о чем-то длинно и непонятно просилось. Честно сказать, Дем, я так и не понял о чем. Это, вероятно, для отвода глаз. Короче говоря, как я понимаю, целью письма было просто выиграть время. Ничего другого думе не оставалось. Из столицы пришло второе письмо. В нем городским властям было предписано… срубить три сосны. Похоже, было полностью переписано первое письмо. Но в конце было добавлено, что недостающих людей для этого следуют нанять в слободах, хуторах и селах. Дабы для этого были деньги, на откуп городским властям на год отдавалась торговля водкой. То есть теперь целый год дума не должна была передавать деньги, собранные в качестве пошлины с торговцев водкой, в столицу, а должна была оставлять у себя. Таким образом, городская дума имеет теперь возможность выполнить указание начальства. Эффект от письма в думе был двоякий. С одной стороны, целый год у городских властей денег будет непереводно, тем более что всем было ясно, что пускать их на вырубку сосен никто не будет. Но с другой, из письма также следовало, что столица не отказалась от своей затеи, и даже более того - упорствует. И отступать не собирается. А выхода из этой тупиковой ситуации дума пока так и не нашла. Тогда еще одна светлая голова придумала следующее: сосны срубать нельзя потому, что в них, мол, находится, по слухам, город! И люди, мол, никуда не пропадали, а, опять же, по слухам, просто уходили в этот самый город. И так как сосны находятся в городе, принадлежащем его величеству, то, значит, и город в соснах, что находятся в городе его величества, тоже принадлежат его величеству.
Иург дал Дему время обдумать сказанное и продолжил:
- Вот такой вот выверт. А значит, вырубать сосны не нужно, а нужно связь с этим городом установить, подушный налог с его жителей начать взимать, а также всяческие другие полезные налоги и подати в употребление ввести. Кроме того, из этого может выйти огромная польза государству, о которой сейчас можно только догадываться. Скажем, завести с городом в соснах торговлю. В завершение письма, дума испросила разрешения на незамедлительное создание "Комиссии по Трем Соснам", и просили выделить для этого деньги из государственной казны. В столице после этого опуса надолго задумались. И самое удивительное, Дем, что деньги на создание "Комиссии" выделили. Но предложили назвать ее "Комиссией по изучению и вырубке Трех Сосен". Правда, буквально через неделю, пришло очередное письмо, в котором "Комиссия" распускалась, но деньги назад не требовали. А приказано было пустить их на срочное исполнение приказа. Говорилось, что города в трех соснах быть не может (прилагалась обширная монография на ста пятидесяти страницах столичного профессора о несостоятельности этого утверждения). А если он и существует, то еще не понятно, чей он. Может быть, вражеский. Так что сосны велено срубить незамедлительно. Но дума уже вошла во вкус, и совершенно не растерялась. В ответ она попросила продлить срок выкупа водочной торговли еще на три года. Эти средства, мол, планируется пустить на роспуск "Комиссии по изучению и вырубке Трех Сосен". И, кроме того, на борьбу… с пьянством! Ибо люди уходят в три сосны, в основном, из-за непомерного пьянства. А это, как правильно заметило высочайшее начальство, действительно бьет по казне, так как люди эти платили подушный налог. Ущерб, мол, также наносится спокойствию и порядку, и т.д. было целиком процитировано первое письмо из столицы. К письму дума приложила "Проект по борьбе с пьянством" на шестидесяти листах. Правительство снова надолго замолчало, по-видимому, окончательно запутавшись. Или изучая объемный "Проект". В следующей высочайшей депеше признавалась необходимость борьбы с таким, угрожающим социальному устройству, явлением, как пьянство. Туманно комментировался "Проект по борьбе". Из этих комментариев совершенно нельзя понять, "за" правительствующий сенат или "против" этого проекта. И совсем уж туманно говорилось о финансовой стороне вопроса. Но главная мысль письма была такова: при сенате создается "Комитет по вопросам пьянства и лесных ресурсов страны". Комитет будет создан в столице в недельный срок, и должен будет немедленно приступить к работе. И в завершение говорилось о задержке в делопроизводстве и переписке, которая наблюдается в городе. Городской думе это было поставлено в вину, и предлагалось заняться разрешением сего важного государственного вопроса. В думе торжествовали. Это была победа. По крайней мере, зная столичное делопроизводство, городские власти понимали, что надолго теперь обеспечили более или менее спокойное существование. Потому что ничто не может так задержать разрешение вопроса, как создание при сенате какого-нибудь комитета. На радостях городская дума отписала, что целиком согласна с замечаниями начальства. Мол, действительно отсутствие транспорта задерживает переписку, и правительствующий сенат совершенно прав в том, что необходимо проложить из столицы в город железную дорогу! И поэтому дума просит из государственной казны выделить деньги на осуществление этой замечательной, достойной высочайшего начальства, идеи. В столице этому письму удивились, где это они предлагали проложить железную дорогу, но не разобрались, и противоречить не стали. И каково же было изумление и разочарование городской думы, когда из столицы пришло очередное послание, в котором сообщалось, что "Комитет по вопросам пьянства и лесных ресурсов страны" уже создан. Председателем назначен генерал Дятлов. И что через семь дней он выезжает в город с инспекцией по вопросам пьянства, лесного хозяйства и железнодорожных сообщений. Дума растерялась ненадолго. Светлые головы снова придумали выход из неприятной ситуации. Была отослана срочная депеша, где приветствовалось прибытие генерала Дятлова. Всячески восхвалялся сенат, Его Величество, генерал Дятлов, решение сохранить леса родины, и решение о строительстве железной дороги. О пьянстве не было сказано ни слова - это вопрос скользкий. Вот, собственно, и все, Дем.
Дем не ответил, и с уважением смотрел на горожан.
- Смотри! Вон, кстати, Председатель городской думы, - Иург указал на маленького человечка вдалеке.
Дем еще более уважительно стал рассматривать Председателя.
- И что же дальше? - спросил Дем, - встретят они этого Дятлова, и что?
- У них уже все готово, - ответил Иург, - восхищенные мудрым начальством горожане встречают блистательного генерала Дятлова, вместе с ним шествуют в уже подготовленное место, где генерал перережет ленточку, и откроет начало строительства железной дороги. Затем будет праздничный обед в доме Председателя городской думы. Обедать здесь умеют, поэтому как только Дятлов сядет за обеденный стол, он уже перестанет быть человеком. А через недельку его торжественно проводят, снабдив необходимыми актами и документами.
- Да-а-а, - задумчиво протянул Дем, - однако! Честно говоря, Иург, мне больше нравились Алешенька и Старый Максим. Хотя и городская дума не может не вызывать уважения…
Иург усмехнулся. В это время толпа зашевелилась и загудела - прибыл Высочайший Представитель, Председатель "Комитета по вопросам пьянства и лесных ресурсов страны", генерал Дятлов.
Иург и Дем стали наблюдать развитием ситуации по заранее известной программе.
Город был пуст уже несколько лет. Безраздельным его хозяином стал ветер. Он свистел в домах, блуждал по улицам, завывал на площадях, крошил камень городских зданий, засыпал город пылью, выдувал из него дух жизни. Не было никого. Не было даже ни кошек, ни собак, ни птиц.
Дем и Иург стояли на главной площади. Смотреть на запустение было жалко и муторно. Каменный мертвый город окружал их со всех сторон на многие километры, и не было в нем жизни. Так казалось. Они стояли посередине площади и смотрели на огромный монумент, которого не было в последнее их посещение. Это была высоченная глыба серого мрамора с надписью крупными, около метра высотой, буквами: "…. Год от Рождества Христова. Апокалипсис".
- Не знаю почему, что случилось, но они ушли, - говорил Иург, - Бросили дома, город, взяли лишь необходимые пожитки и ушли. Это не было катастрофой. Или, по крайней мере, это не было неожиданностью. Раз они поставили этот памятник, значит, готовились уйти заранее. Они, похоже, знали, на что идут и зачем.
- Грустно, - сказал Дем, - черт возьми! Этот пустой город - самое печальное зрелище, которое я видел.
Они вышли к реке, и присели на каменный тротуар. На противоположном берегу возвышались сосны. Три сосны, как и миллион лет назад.
- Слушай, Иург, - воскликнул вдруг Дем, осененный догадкой, - а куда же они ушли?
- Да, да, Дем, ответил Иург, - они ушли в сосны. Что там с ними стало? Не могу ответить. Не знаю. Заблудились? Погибли? Нашли то, что искали?
- Они построили город и ушли. Были, а теперь их нет. Зачем?
- Да, Дем, зачем? Даже мы с тобой этого не знаем. И, может быть, не узнаем никогда.
Они помолчали, но потом Иург заговорил:
- Но, знаешь, Дем. Они не ушли бесследно. Они прожили долгую жизнь, и кое-что успели сделать. Их опыт еще понадобится. Уверяю тебя. Пойдем посмотришь.
Они шли вдоль реки из города. Дома закончились, и перед ними раскинулись необозримые поля. Лишь у реки росли деревья и кустарник.
- Смотри, - Иург указал на противоположный берег.
Там было два небольших зверька, отдаленно похожих на обезьян. Маленький зверек прятался от большого на дереве, и бросал в него оттуда отломанные веточки. Большой порыкивал и грозился кулаком.