За стеклом
(беспокойная ночь Владимира Александровича)
«Нет такого преступления, на которое не пошел бы наш телевизионщик за три дополнительных пункта рейтинга, как нет такой глупости, которая, при надлежащей раскрутке, не смогла бы завладеть телевизионными умами.
Если бы, к примеру, стало доподлинно известно, что рейтинг повышается от употребления манной каши, то как расцвела бы, каким смыслом наполнилась бы унылая скучная жизнь по ту сторону экрана! Многочасовые летучки и склочный дележ прайм-тайма заменились бы ритуальным коллективным поеданием манки останкинской пикантной, и все стали бы умиротворены и счастливы.»
Владимир Александрович перечел написанное и на секунду удивился, как прихотлива бывает мысль человеческая: хотел высказаться о модной нынче программе «За стеклом», а получился пасквиль на все телевидение. Он не был близок к телевизионным кругам, но весьма, что называется, интересовался и считал для себя естественным время от времени высказываться. Чаще всего нелестно, но, увы, такова у нас любовь.
Он вспомнил, как сегодня на работе кто-то предположил, что все мы, сами того не сознавая, участвуем в грандиозном realty show галактического масштаба. Владимиру Александровичу еще подумалось, что тут есть рациональное зерно. Если Шекспир считал, что весь мир – это театр, то мы, принимая во внимание технический прогресс, должны признать, что мир – это телестудия, мы все в ней статисты, а истинная ценность бытия – в стоимости минуты рекламного времени.
«Как это должно быть погано – все время находиться под наблюдением, - думал Владимир Александрович, принимая душ. – Я бы со стыда умер на месте застекольщиков. Хорошо еще, что я в бога не верю...»
Позже, уже в постели, он вдруг отчетливо и ярко вспомнил один эпизод из глубокого детства. Они играли в песочнице в детском саду, строили стены и туннели, и Володе показалось, что Миша Пикман над ним смеется, потому что стены у Миши получаются выше, а туннели – глубже. Тогда он схватил большой железный грузовик и с яростью принялся бить Мишу по голове. Тот кричал, плакал и умолял оствить его в покое, но Володя все бил и бил, пока на крик не прибежали взрослые и не оттащили его от Миши.
Воспоминание было скверным, Владимиру Александровичу стало стыдно и гадко. Он повернулся на другой бок и задумался о том, как его самого обманывали и подставляли, как ему хамили и как ему хронически не везло с друзьями, и на фоне собственных его обид и неурядиц эпизод с Пикманом, бельмом маячивший на внутреннем взгляде совести, постепенно уменьшился до размеров ничтожной соринки. Он начал уже было проваливаться в сон, как вдруг вздрогнул всем телом, будто от толчка, и открыл глаза. Перед ним стоял Господь с лицом Миши Пикмана и монотонно бубнил:
- Мне очень больно, Володя, и очень обидно. За что ты меня не любишь? За что ты нас всех не любишь?
- Люблю, Господи! – истово взмолился Владимир Александрович и тут же, не в силах побороть любопытство, спросил: - А сколько вас там?
- Больше, чем вас, - ответил Миша Пикман. – Спи, Володя. Завтра у тебя трудный день. Завтра твой рейтинг считают.
Владимира Александровича охватило лихорадочное возбуждение, какое бывает, когда поймаешь за хвост решение сложной проблемы и боишься его упустить. Он вскочил с кровати и забегал по комнате.
- Скажи, Миша, ты умер? – спросил он Пикмана в упор.
Миша печально кивнул:
- Скоропостижно. Последствия черепно-мозговой травмы, полученной в детском возрасте. Но я на тебя не в обиде, Володь. Здесь тоже жить можно.
- Значит, это правда, - бормотал Владимир Александрович, наматывая круги по комнате, - значит, мы не умираем, а превращаемся в зрителей.
Он неожиданно остановился, словно налетел на невидимую преграду, и хитро посмотрел на Пикмана:
- Выходит, вы там все видите?
- Не только видим, Володь. Мы еще ощущаем, как вы, и знаем все ваши мысли. Вот только сделать ничего не можем.
- Ой, как неудобно! – и Владимир Александрович опять забегал по комнате. – Да, рейтинг! – вдруг вспомнил он. – Расскажи, как нам рейтинг считают.
- Не могу, - Миша Пикман стал медленно растворяться в воздухе, - не имею права. Этот вопрос каждый решает для себя сам.
Когда Миша Пикман исчез окончательно, Владимир Александрович перестал суетиться, сел к столу и задумался: о Мише Пикмане; о смерти и о бесконечной жизни после нее; о том, как это должно быть скучно – провести вечность перед телевизором, и о том, как повезло ему, что он может идти, куда пожелает, и заниматься, чем вздумается; о миллионах несчастных душ, которые сейчас, в данную секунду вслушиваются в его мысли, жадно впитывают его ощущения и создают ему рейтинг. Проклятый вопрос о рейтинге требовал немедленного разрешения.
«Не может быть, чтобы мы не знали ответа, - рассуждал Владимир Александрович, - просто он не лежит на поверхности. Миша Пикман говорил, что каждый может найти его сам, надо только постараться.» В этот момент что-то неуловимо изменилось вокруг него. Владимир Александрович принюхался и брезгливо поморщился. В воздухе ощущался дух разложения, какое-то омерзительное зловоние, и с каждой секундой оно становилось все отчетливее. Он распахнул форточку, и вместе с морозным осенним воздухом в комнату ворвался оглушительный смрад. «Вот так, - с горькой иронией подумал он, - я решаю глобальные проблемы мироздания, сосед мой Юрка лежит у себя пьяный в стельку, а отравят нас одним гигантским промышленным выбросом. Вот тебе и общий знаменатель.»
Неожиданно запах исчез. Теперь из форточки шел холодный стерильный воздух, какой бывает, наверное, только в Антарктиде. Владимир Александрович стоял под окном и с наслаждением, глубоко дышал, пока не продрог до печенок. «Интересно, а что сейчас чувствовали мои наблюдатели? – подумал он, возвращаясь к креслу. – Им-то каково ощущать весь этот смрад? Или они просто переключают кнопку?» И тут его осенило. Конечно, переключают! Еще как переключают!
«Вот она, разгадка! – мысль Владимира Александровича неслась гладко и стремительно, как лыжник с трамплина. – Вот он, долгожданный ответ! Конечно, когда картинка неприглядная или неинтересная, они смотреть не станут. Им надо что-нибудь нескучное показать. Жить надо так, чтобы ни одна сволочь не посмела заснуть над моей автобиографией. Тогда и рейтинг будет соответствующий.»
Мысль улетала все дальше, завораживая и оглушая своей смелостью:
«Жить надо красиво. Недаром нам дано врожденное чувство прекрасного. Конкретное воплощение красоты зависит от культуры, от воспитания, но стремятся к ней все, независимо от обстоятельств, – Владимир Александрович торопился закрепить главное, оставляя детали на потом. – Да, есть еще нравственная красота. Не лгать, там, не прелюбодействовать... Ну естественно! Они же и чувства наши принимают. Нельзя поступать некрасиво, это тоже влияет на рейтинг. Красивая жизнь во всем, во всех ее проявлениях.»
Неожиданно зазвучал торжественный марш, и к Владимиру Александровичу пожаловали гости. Комната наполнилась народом.
- Поздравляю, мой дорогой! Какой гигантский шаг вперед! Прорыв для всего человечества!
Эти или почти эти слова Владимир Александрович выслушивал от каждого вновь входящего. Сначала он смущался, краснел, бормотал, что он стоит на плечах титанов – того же Миши Пикмана, например – но вскоре научился воспринимать комплименты как должное и даже обижался, когда ему казалось, что похвала звучит слишком дежурно, без тени сердечности. В таких случаях он отвечал:
- Я вижу, вы еще не осознали всей эпохальности моего открытия. Лицемерить не надо, не то остатков рейтинга лишитесь.
Пристыженные его отповедью, фарисеи мгновенно растворялись в толпе.
- Внимание! – перекрывая общий гам, забасил чей-то голос в дальнем конце комнаты. – Я хочу поднять тост за нашего гениального провидца, за светлейшую голову столетия, за дерзновенного мыслителя и пророка!
- Друзья! - начал ответное слово Владимир Александрович. – Нобелевскую премию мне, понятно, не дадут, так как, к сожалению, еще не придумана номинация за вклад в счастье всего человечества. Но жить красиво хочется уже сейчас. Поэтому давайте сбросимся и организуем мне небольшой фондик в размере миллиона баксов. С каждого придется, - он прикинул примерное число собравшихся, - всего штук по десять. Сущие пустяки.
Присутствующие шутку оценили и дружно захлопали.
- Я серьезно, - распаляясь, продолжал Владимир Александрович. – Сколько уже было случаев в истории человечества, когда гении погибали в нищете! Неужели вы допустите, чтобы и меня постигла та же участь? Мне нужно поддерживать мой рейтинг, а для этого я должен жить богато и красиво. Вот вы, молодой человек, - он обратился к первому попавшемуся на глаза гостю, - давайте, вносите деньги. Ну, что вы тянете? Я жду.
- А что я? Почему сразу я? – залепетал молодой человек. – Мы люди маленькие, у нас ни прайм-таймов, ни доходов, даже машины приличной нет – на фордаке ездию девяносто шестого года.
Толпа сочувственно загудела. Владимир Александрович безнадежно махнул рукой и отвернулся от несчастного. На него, широко расставив руки для дружеского объятия, шел его начальник.
- Владимир, как я рад! Скажи, сам до всего дошел или подсказал кто?
- Сам, - гордо ответил Владимир Александрович.
- Тогда ты вот еще о чем поразмысли: ты ведь сам признал, что у каждого свое представление о красоте. Так?
- Ну, так.
- А почему тогда нельзя врать и унижать других, если делаешь это красиво? А?
- Лукавите, Сергей Николаевич. Не далее как сегодня ночью я вывел окончательную формулу – рейтинг держится на красоте, в том числе на красоте нравственной. А это уже – императив и интерпретаций не допускает. Я не слишком сложно излагаю? – добавил он с откровенной издевкой.
- Молодой ты еще, нетерпеливый, - ответил шеф. – С чего ты взял, что формула окончательная?
- Вот мое доказательство! – Владимир Александрович обвел рукой комнату. – Все они здесь собрались, чтобы поздравить меня с эпохальным открытием.
- Они собрались отметить тот факт, что еще у одного человечка открылись глаза на мир. Пусть не до конца пока, но это дело поправимое, поможем. А вот вредные свои фантазии про нравственность бросай, пока не поздно, мой тебе совет.
Владимир Александрович внезапно понял, что ощущает памятник, когда его сбрасывают с постамента прямо в грязь.
- Насчет миллиона ты хорошо придумал, - похвалил его шеф, - мне понравилось. Только формулировать надо было жестче и конкретнее. Думаешь, у этого, со старой тачкой, баксов мало? Да их у него больше, чем у меня, просто его жаба душит. Твоя задача – взять их у него, и чтобы он при этом доволен остался. Ну да ничего, еще научишься. Пойдем, я тебя с правильными людьми познакомлю. Миллион – это тебе для первого раза жирно будет, но штук пятьдесят с их благословения срубишь, не напрягаясь.
Они подошли к группке солидных товарищей, которых Владимир Александрович до этого видел только по телевизору и которых – он мог поклясться – еще минуту назад здесь не было.
- Вот, позвольте представить, молодой человек приступил к изучению механики жизни, - витиевато объявил начальник. – Эмпирическим, так сказать, путем.
- Как же, слышали его выступление. Понравилось. Горяч только очень.
- Так я и говорю, хе-хе-хе, молод еще, не обтесался.
- Вот ты им и займись.
- Уже, - по-военному четко доложил Сергей Николаевич.
Эта короткая и, в сущности, малосодержательная беседа произвела переворот в душе Владимира Александровича; перед ним открылись завораживающие горизонты новой жизни, красивой и значительной, и не идущей ни в какое сравнение с жизнью предыдущей. «Рейтинг... - рассеянно думал он. – Рейтинг – это, конечно, хорошо, но сам по себе он, как хлеб без масла. А вот мы на него маслица потолще и икорочки погуще...»
Вокруг по-прежнему суетились люди, в чей круг он только недавно вступил, но он уже ясно видел, насколько ничтожны их интересы. Они были смешны, эти люди; они все время пыжились, тщетно пытаясь из себя что-либо изобразить, в то время как рядом с Владимиром Александровичем стояли люди настоящие и решали их судьбу. Это было величественно и было... забавно.
Дальнейшее помнилось ему смутно; осталось только ощущение, как от езды по американским горкам, со стремительными взлетами и головокружительными падениями, с замиранием сердца, с отчаянными взвизгами ужаса и восторга. Кажется, кто-то его осуждал; на него показывали пальцами, им пугали детей; его оплевывали и шельмовали. Короче, он наслаждался жизнью.
Уже светлело, когда к нему подошел предельно корректный молодой человек и сказал:
- Вам придется последовать за мной, Владимир Александрович. Вас снимают с эфира.
- Но почему?! – голос Владимира Александровича сорвался и дал петуха. – За что?
- Ваш рейтинг упал ниже критического значения.
Свет померк, музыка смолкла, комната опустела.
- Не может быть! Нет! Неправда! Я знаю способ... Меня поддерживают... Я никуда не пойду.
Молодой человек смотрел на него умными, понимающими глазами и молчал.
- Я вам не верю! Кто считал? Кто считал, я вас спрашиваю? Мерзавцы! Подонки! Фальсификаторы!
- Будьте мужчиной, Владимир Александрович. Нас ждут.
- Не хо-очу-у!! – он боднул молодого человека в живот, развернулся и побежал прочь из квартиры. Замок на входной двери громко щелкнул, и, сколько он ни тряс дверь, ни толкал ее, ни бил в нее кулаками, она не поддавалась. Он рванулся на кухню в надежде выскочить на балкон и позвать на помощь, но странным образом попал обратно в спальную. Тогда он схватил стул, размахнулся и швырнул его в окно. Стекло со звоном рассыпалось и открыло глухую кирпичную кладку, которая стала угрожающе на него надвигаться. Он попятился к двери, уперся спиной в стену и принялся лихорадочно шарить руками, пытаясь нащупать ручку. Дверь исчезла. Потолок прогнулся, задрожал и со скрежетом поехал вниз. С треском ломалась мебель, и ему казалось, что это хрустят его кости. Жизненное пространство стремительно сокращалось. Стало душно. Владимир Александрович сложил на груди руки, чтобы занимать как можно меньше места, и почувствовал, как его опрокидывают на спину. Послышались глухие удары, как будто кто-то заколачивал гвозди, пространство содрогнулось – раз, другой, третий – и посыпались опилки. Он вздохнул в последний раз, удивился, как сладко пахнет воздух, и потерял сознание.
На следующий день Владимира Александровича увезли в сумасшедший дом. Врачу он рассказал, что у него в животе поселились шесть человек, причем совершенно ему незнакомых. Они постоянно ругаются, едят, пьют, флиртуют и ходят в туалет, чем сильно отравляют ему жизнь. Время от времени кто-нибудь из них по-наглому забирается в его голову и хозяйничает там. Последней была девушка по имени Марго, и произошло это, когда его везли сюда, к врачу. Она попыталась соблазнить санитара, но тут возмутились остальные пятеро и стащили ее вниз, в желудок. Доктор поинтересовался, как у него в животе помещаются все шестеро, на что Владимир Александрович серьезно ответил:
- Сам удивляюсь. Двое из них выше меня на голову.
- А вы их прогоните. Просто возьмите и выставьте вон.
- Не могу, доктор, - развел руками Владимир Александрович. – У них же рейтинг...
Доктор устало вздохнул и пододвинул к себе чистый бланк истории болезни.