Иногда Бог посылает ей счастливый случай, и Она бывает счастлива. Но после нескольких часов счастья Она встает, суетливо говорит, что так надо, да и Он это понимает. И тогда, тогда Она, затаив дыхание, разрывает их общую душу. Ведь так просто двум душам срастись, и вот Она их раздирает. И замирает, потрясенная этой чудовищной болью. А внутри Она кричит, кричит глазами от этой нестерпимой боли. Но те, кто должны были бы видеть в ее глазах этот крик, чтобы никогда больше его не допустить, в этот момент глаз ее не видят. Ее глаза видит Он. А Она не хочет, чтобы он видел этот крик, она боится, что ему тоже больно, но гонит от себя эту мысль. А глаз отвести Она не в силах, надо запомнить его, прежде чем расстаться на вечность, на несколько дней.
И вот Он уходит. А Она стоит или сидит и смотрит в одну точку, смакуя боль. Взгляд ее пуст, действия рассеяны. И вот тут ее видит отец. Он видит и пустые глаза, которым так физически больно от крика, что в них затихает, что Она едва сдерживает слезы. Он видит опустошенный взгляд, уже без боли, без ничего. Он видит, как Она, заметив его, встряхивает головой, говорит: «Поехали»,- и начинает собираться, чтобы хоть что-то делать, чтобы отвлечься от боли. И он переживает, ему жаль ее, ее кровоточащей раны во всю душу. Но никто не знает, видит ли он причину. Видит ли, что причина ее боли не в уходе любимого, а именно в причине его ухода. То есть, что он, отец, косвенно виновен в этой ее покорности его решению, а значит и боли.
А мамы в эти минуты рядом нет. Она бы точно все поняла, она же женщина, но ее нет.
И Она моет посуду, прикусив губу, чтобы не плакать, чтобы боль душевную глушить физической. Она боится подумать, что Ему также больно, как и ей. Потому, что если это так, то все неправильно. Значит надо все бросить и бежать за ним. И пусть все рушится, лишь бы не пришлось раздирать душу. Но Она стоит и моет посуду, сильно прикусив губы, которые Он еще всего пять минут назад покрывал поцелуями. Она возвращается в тот миг, когда они были вместе, они были как одно. Под сенью ночи их тела и мысли были обнажены, все было просто и понятно. Потому, что когда тело обнажено, обнажена и душа и мысль. Бог был прав, создав людей нагими, они были искренны и простодушны, наивны, как дети. И вот они, в этом обнаженном до нервов состоянии, теряют ощущение личности и растворяются друг в друге, и лучше понимают друг друга и себя. И глупо спать, когда душу переполняет свет.
А потому, сев вечером в машину, чтобы покинуть город и Его, она склонит голову набок и будет дремать, не мешая отцу вести глупыми разговорами.
С улыбкой ее встретит мама на их участке в шесть соток. И Она искренне улыбнется в ответ. А потом вымученно дойдет до своей комнаты, грохнется на колени под иконой и будет молиться.
А утром Она встанет у окна, глядя на золотой купол вдали. И из глаз ее брызнут чистые слезы, сладкие слезы любви. Они обмоют рану души. И Она, с трудом оторвавшись то окна, будет тихо вздрагивать на своей подушке. Она будет печальна и тиха. Тонкая корочка затянет рану. И все будут спрашивать, почему Она грустна. Все кроме родных, они либо стесняются спросить, либо глухи к ее чувствам.
И вот Она сидит здесь, под этим высоким небом, и самозабвенно сдирает с души корочку, не желая давать ей зажить, и пишет об этом, почему-то от третьего лица. 2.07.99