Распад

…Один глаз открылся, другой просто выпал. В поисках его я встал с кровати и, держась одной рукой за край своей простели, стал шарить свободной рукой по полу. После непродолжительных поисков я наткнулся на что-то мягкое, тёплое и вязкое. Это был мой глаз. Я его раздавил. Я чертыхнулся и стал одеваться. Вот тут случилось самое неожиданное: выпал мой второй глаз. Наступила полная темнота. Вот это и был полный финиш. Надо было найти этот глаз, но только так, чтобы не раздавить его. Если найти этот глаз, можно пойти в магазин и купить ему; но если найти его не удастся, то хрен ты куда пойдешь, и будешь, как лох, лежать на диване несколько дней, пока не придет тётя Нюра, не увидит тебя в таком жалком положении, и не купит тебе новую пару.
Не помню, чтобы раньше у меня выпадали оба глаза. Обычно выпадал только левый. То, что выпало оба глаза говорило о том, что наступление моего полного разрушения наступает, медленно, но верно. Но ничего с этим не поделаешь. Я вздохнул и стал искать мой второй глаз.
Глаз я искал долго, подробно прочёсывая каждый квадрат своей квартиры. И я наконец нашел его. Каково же было моё удивление, когда я, водворив глаз на место, и подойдя к зеркалу, заметил, что с моего лица пропал нос. Я обернулся. Нос был размазан по ковру моим всеобъемлющим коленом. Я точно знал, что в магазине моей модели нет. Там были только модели, которые мне не подходили, и с ними я выглядел бы полным идиотом. Никуда сегодня я не пойду. Я разделся и лег в кровать. Настроение было хреновое…
 
…Где, в какой стране может быть такое, чтобы люди могли распадаться на части и покупать недостающие части в специальных магазинах? Только в этой. Этого не могло произойти, например, в Новой Зеландии или в Америке. Хотя недостающие глаза, пальцы и другие части тела были преимущественно американского производства. Американцы сразу прочуяли, что нужно нищей России, которая не может сама обеспечить граждан необходимым им товаром или может, но низшего качества. И стали выкачивать из России деньги. Выкачивать деньги из, и без того нищей России, за производство пальцев, глаз, ушей, ногтей и др. А огалделые люди стояли в огромных хвостатых очередях за американскими комплектующими и покупали их огромными пачками про запас.
Я видел раньше, как люди на костылях, стояли в очередях  за правыми и левыми ногами, а иногда и за обеими; как бабульки покупали по три-четыре руки, но у самого меня никогда не было таких проблем. Я всегда ограничивался только левым глазом. А в данный момент и у меня произошло то же самое – придется покупать нос, который стоит в два-три раза дороже глаза, а потом еще пойдут и уши, и рты, и руки, и ноги (цены идут по нарастающей), и не исключено, что скоро мне придется покупать еще кое-что (чья цена является моей полугодовой зарплатой)… Но не будем об этом.
Круче всего, конечно, было полураспавшимся продавцам. Они в любой момент могли запихнуть под прилавок что-нибудь, чтобы после поставить это себе или кому-нибудь из своих родных или знакомых, или спихнуть это по еще более чудовищной цене на черном рынке.
Вообще, вся жизнь свелась к зарабатыванию денег на приобретение частей тела. Поэтому последние несколько лет никто не создавал семей, так как копить деньги на руки и ноги, и одновременно содержать семью, было совершенно невозможно. Вследствие этого рождаемость резко упала, а следовательно, и падала численность населения. Мы медленно, но верно вымирали. Как динозавры…

 …Я пролежал на жестком диване около двух часов в полной темноте. Пришла тетя Нюра, моя домработница.
Тетя Нюра, единственный человек среди моих знакомых и близких, да и вообще из всего народа, кто не подвергся распаду. Наверное, потому, что это был добрейшей души человек. Только она могла в нашем сумасшедшем обществе, где каждый охотится за деньгами, для того, чтобы прикупить ухо, работать домработницей, да еще почти бескорыстно. Всем вокруг тетя Нюра сочувствовала и всех жалела. Но она не ныла на всех углах, что ей жаль пропадающий люд, а была просто сторонним наблюдателем происходящих событий. Конечно, наверное, по ночам она плакала в подушку и молилась Богу о помиловании и спасении Российского народа, но на людях она этого никогда не показывала, наоборот, она казалась очень боевой старушкой. За эту черту характера я ее особенно любил и уважал.
Тетя Нюра открыла дверь своим ключом и зашла в комнату, где я отдыхал:
– О, что ж ты, симулянт, на работу не пошел?
– Здравствуйте, теть Нюра, не могу я идти на работу. Нос у меня отпал сегодня и глаз. Ни хрена не вижу. Что ж я, слепой на работу попрусь? Да и как?
– Эх, милый… Знаешь что, есть тут у меня один глаз. Сосед мне вчера отдал. Денег должон был, да глазом отдал. Сначала думала: на что он мне, а потом смекнула, что может сгодиться. Вот и сгодил-ся.
– Серьезно глаз есть?
– Ну! Только, по-моему, цвет у него не твой…Так что одевай щас глаз этот басурманский и шу-руй на работу.
– А как с носом быть, теть Нюра?
– Да ну тебя с этим носом. Эка невидаль, без носа поедет. Я сегодня видела и без носа, и без гла-за, и без ушей даже. В магазин заедешь и все.
– Ладно, теть Нюра.
Нацепив глаз (был он какой-то цыганский) и надев темные очки, я одел плащ с высоким воротником и нижнюю половину лица замотал шарфом, чтобы не было видно моего безносья. После всех этих приготовлений, я отправился в магазин, который находился в паре кварталов от моего дома.
«Запорожец – сорок минут позора – и вы на работе» – говорится в одной из умных книг, так вот, пятнадцать минут позорясь в осеннем плаще и шарфе в жаркий солнечный майский день, я дошел нако-нец до магазина.
Каково же было мое удивление, когда я увидел на дверях магазина табличку: СЕГОДНЯ МЫ РАБОТАЕМ С 10.00. Это было не столько удивление, сколько ужаснейший по своей силе шок: другой ближайший магазин находился в другом районе и туда надо было ехать на общественном транспорте.
Втиснувшись в жухлый трамвай грязного лимонно-апельсинового цвета, и будучи обматеренным пьяным мужичиной, дышащим смрадным перегаром, я полчаса мок на солнце, проникающем через закопченые стекла трамвая, которое особенно начинало напекать, когда трамвай замирал в пробке, я наконец вылез на нужной мне остановке, обалдевая от животного страха перед переполненными ли-монно-апельсиновыми трамваями и счастья (вылез наконец-то!).
Мимо меня стали проходить злые лица рабочих с транспарантами в руках. Они что-то выкрикивали, какие-то лозунги, но при этом выкрикивали их все одновременно, и ничего нельзя было понять.
Я подошел к одному товарищу и вкрадчиво спросил:
– За демократию боремся?
Синее опухшее лицо с огромным носом (не по размеру купил) медленно повернулось ко мне и сказало:
– Какая в жопу демократия? Мы сдыхаем тут как собаки, америкосы эти грёбаные раком нас ставят, мы все тут опущенные ходим, а ты, пидор, о демократии рассуждаешь…
И, отвернувшись от меня, товарищ выкрикнул:
– К ликеро-водочному!
При этом у него отпал большой палец правой руки.

Да, кстати, забыл сказать, что предметы человеческого тела не лежали просто так скопом на магазинных полках: предприимчивые американцы предусмотрели, чтобы люди в нищей России жили красиво.
Чтобы было понятней, я немного поясню. Возьмем, к примеру, носы. Компании «Nike» и «Adidas» выпустили целую серию “спортивных” носов («Нос боксера» – с горбинкой, «Нос легкоатлета» – мощ-ный со здоровыми ноздрями и т.д.). То же самое с руками, ногами и другими причиндалами. «Рука де-лового человека» – ухоженные наманикюренные ногти, изысканный изгиб локтя; «Рука фермера» – уз-ловатая рука с грубой кожей и почерневшими от земли ногтями. Особенно широкий выбор женских рук. Шиком сезона быстро стали две модели рук: «Рука девушки на выданье (модельный дом «Valen-tino»)» и «Рука девственницы (неизвестного производства)». Эти модели рук отличались особым строе-нием, тонкостью линий, нежностью кожи и утонченным ароматом. Многие женщины стремились ку-пить эти «ручки», поэтому «ручки» эти очень быстро стали дефицитом и стоили бешеных денег, по-этому очень часто сами «девственницы & девушки на выданье» из-за недостатка финансов не могли приобрести «свои» модели, которые им бы великолепно подошли, а вместо них лоск невинной красоты носили нахальные жены новых русских. Представьте себе картину: заплывшая жиром тетка, с красными от контактных линз глазами, с рыжим париком на голове, габаритов 8 х 7 – с руками «девственницы». Еще интереснее выглядит это, когда у тетки одна рука родная, а с другой стороны – «рука девушки на выданье».
Мне руки, и тем более такие, были не нужны, я пришел в магазин за носом. За прилавком стояла необъятных размеров продавщица, лениво сплевывающая семечную лузгу себе под ноги. По её взгляду легко было понять, что на всех остальных обитателей планеты Земля ей было глубоко наплевать, лишь бы саму её никто не задевал. К сожалению, роль такого задевающего сегодня сыграл я.
Постояв несколько минут возле прилавка и щурясь сквозь темные стекла очков, я наконец обра-тился непосредственно к продавщице:
– М-м-м…, девушка, можно посмотреть на те носы за пятьдесят рублей поближе?
– Чё на них смотреть, не в цирке. Берите и все.
– Нет, мне посмотреть надо. Может не подойти.
Глубоко вздохнув, продавщица поплелась к стенду с носами. Жадно зачерпнув жирной ладонью горсть носов (часть которых, конечно же, раздавила), она вернулась ко мне.
Носы были ужасные, какие-то деформированные. Или моя новая знакомая их помяла, или братья-китайцы постарались и протолкнули на наш рынок партию высококачественного брака. Мне такие носы нужны не были.
– Девушка, у вас есть, что-нибудь подороже и… покачественнее?
– Есть. По разным ценам. Но я десять раз бегать туда-сюда не буду. Я вам что, дура тут?
– Вообще-то вы для того сюда и поставлены, чтобы… чтобы предоставить информацию покупа-телю и обслужить его как следует.
– Ой, покупатель нашелся! Берете всякое дерьмо за полтинник и права еще качаете.
–  А это не ваше дело, что я покупаю. Это вас не касается. И, между прочим, если я нос беру за полтинник, а не *** за тыщу, это не значит, что я нищий или чмо какое-нибудь, а означает только одно, что я еще не развалился!
– Скоро и ты развалишься!
– Да, развалюсь. Но я горжусь тем, что развалюсь гораздо позже тебя, и, может быть у меня получится посмотреть на твои полуразвалившиеся гниющие внутренности. Ведь вся эта лажа, и я говорю не только про буквальный распад нации, началась из-за таких вот людей, как ты. Всем было до такой степени насрать на всё, что они все вокруг обгадили своим дерьмом, а потом кто-то невзначай икнул и дерьмо стало отслаиваться кусками и падать на нас сверху. И не нашлось никого, кому бы пришло в голову это дерьмо убрать. А оно всё падало и падало и засыпало нас. И стоим мы теперь в нем по самый подбородок и никто не пытается вылезти, а наоборот, все больше усугубляет ситуацию. И я понимаю, что я такой же, как и вы, но разница в том, что я понимаю, что я ублюдок, а вы – нет!
Выложив такой глобальный по длине и содержанию спич, я удивленно перевел дыхание. Откуда  всё это во мне накипело? У меня мыслей-то таких сроду не было. Если я был удивлен, то о продавщице и говорить нечего. Она отчего-то потеряла свою наглость и заткнулась, недоуменно вылупившись на меня. Я заметил, что во время моей нирваны у нее отпало одно ухо. Думаю, что сама продавщица этого не заметила.
Я развернулся и ушел. Нос мне стал не нужен.

– Здорово, Петров!
– Здорово.
– Чего опоздал?
– Нос искал.
– Нашел?
– Нет.
– А чё тогда опоздал?
– Нос искал.
– Так ведь не нашел?
– Нет.
– Если не нашел, так надо было сразу на работу ехать.
– А как я без носа?
– А как ты сейчас?
– Вот так…
– …Иди работай.
Такие диалогами с начальником моего отдела, Костей Идиомовым, происходят у меня практически каждый день. Его не волнует то, почему я опоздал на работу, его не волнует то, что я опоздал на работу, ему нужно просто поддеть подчиненного.
Работаю я в коммерческом отделе по вопросам оптовых поставок на Российский Рынок ( именно так – с большой буквы) частей тела различных моделей. В основном, конечно, работаем с иностранными поставщиками: США и Францией. Особенностью нашего отдела, в отличии от остальных отделов нашей организации «BODY – импорт» было то, что нахапать моделей на халяву было совершенно невозможно: наш отдел был головным во всей компании и за ним неусыпно следили иностранные наблюдатели.
Позорно озираясь, я спрятал плащ в шкаф. Шарф снять не решился, хотя выглядел я в нем нелепо. Решил сослаться на жуткую простуду, хотя, в принципе, это было неважно: Идиомов уже, наверное, разбазарил всему отделу.
Сев за стол, я пододвинул к себе папку с многозначащим заголовком «Особенности  схемы поставок запасного инвентаря (ноги) производства фирмы «The footing» в региональную среду Дальнего Востока». Лишь один взгляд на этот заголовок отбил у меня все желание работать.
Но надо было работать. Проект содержал новую схему поставок на Дальний Восток, и я должен был посчитать её экономический эффект по сравнению со старой. Вздохнув, я вооружился карандашом, бумагой и калькулятором и открыл папку. Сделать я ничего не успел, потому что ко мне в кабинет во-рвался Идиомов. 
– Слушай, Петров, срочное дело у меня к тебе… Ой, что это у тебя за шарф? Жуткая простуда, да?
– Типа того.
– Ну вот, короче, слушай. Ты же французский знаешь?
– Есть немного.
– Там французы приехали насчет больших пальцев с левой ноги. Кремовский – главный наш полиглот, ну ты его знаешь, заболел, а ведь у нас в отделе всё больше по инглишу ездят. Переводчика у них нет, а встреча важная. Давай, собирайся и беги со мной.
– Подожди, Костя. У меня ведь носа нет.
– Да хрен с ним, с носом, Петров. Чё, французы люди неприхотливые. Так – поржут немного и успокоятся. И потом, у тебя же жуткая простуда…
Отказаться было невозможно. Подумав немного для приличия, я согласился.
Французы сидели в самом большом (и единственном) зале нашего отдела. Идиомов прогнал про их неприхотливость. На их надменных рожах легко можно было прочесть презрение ко всем русским.
Если честно, то французский я знал лишь в пределах школьного курса, который закончился восемь лет назад. Больше я с французским не сталкивался, а усиленно «ездил по инглишу». Поэтому, когда французы начали разговор, я замолчал как рыба, по-собачьи переводя взгляд то на французов, то на Идиомова, проклиная себя за то, что ляпнул о знании французского. Короче, французы в конце концов психанули, ничего не выяснили, ничего не подписали и уехали.
Идиомов рассвирепел. Он начал кидаться в меня матерными словами, такими, которых я не мог себе даже представить. Он начал обвинять меня в попытке развала всего нашего отдела, кричал, что «если все будут работать так ты (то есть я), то ни один договор не будет подписан, и наша компания накроется ****ой, а в дальнейшем ****ой накроется всё остальное». Я стоял и не мог понять, причем тут я и договора – я экономист, а не менеджер. Короче, к вечеру приказ о моем увольнении лежал на моем столе.
Я вышел из здания «BODY – импорт» и побрел домой. Мне было обидно, что меня уволили практически не за что, но самое обидное было то, что я конкретно знал – ВСЁ ОСТАЛЬНОЕ накрылось ****ой уже давно.    

Придя домой, я порадовал благой вестью об увольнении тетю Нюру. Настроение у меня было хреновое. Таких специалистов, как я, в городе были тыщи, и поэтому быстро устроиться куда-либо было практически невозможно, тем более с той ***ней, которую занес мне в трудовую книжку Идиомов. Кроме расчета экономических эффектов и некоторых простых финансовых операций я ничего другого не умел, к грубому физическому труду приучен не был. Денег было мало. Жопа.

…С того дня прошло несколько месяцев. На работу я так и не устроился, деньги кончились, знакомые и друзья отвернулись от меня: у них свои заботы. Я стал нервным и раздражительным, однажды обматерил тетю Нюру и она ушла.
Дальше хуже. Большинство политических деятелей, в основном коммунисты, захотели ни с того, ни с сего принять закон о запрещении импорта зап.инвентаря, якобы для поддержки отечественного производителя. Хотя мне думается, что они просто что-то странами «большей семерки» не поделили. Запрет импорта оставил на полках лишь отечественные товары, которых было очень мало. На них резко подскочили цены, увеличилась инфляция, на Лондонской бирже произошла очередная чудовищная девальвация рубля, следствие чего – второй кризис. Страну, так и не сумевшую полностью оправиться от первого кризиса, второй кризис просто убил. Компания «BODY – импорт», как и предсказывал Идиомов, накрылась ****ой, как и многие другие, промышленность стала мельчать и распадаться, бюджетная сфера вообще сгнила – учителя и врачи перестали работать совсем, даря стране больных идиотов, и только новые русские так же рассекали грязь на центральных улицах городов на своих «шестисотых».
Что касается меня, я продолжал морально и физически разлагаться. Первым делом, узнав о кризисе и уходе тети Нюры, я собрался и на все оставшиеся деньги купил водки, которую и распивал на пару с телевизором.
То ли из-за нервов, то ли из-за выпивки, то ли из-за неблагоприятной международной обстановки, конечности мои стали отпадать чаще и больше. В магазин я, понятное дело, не ходил, а пользовался своими «родными вещами». Они со временем стали подгнивать. Но это меня не расстраивало.
Меня расстраивали огромные очереди в «человеческие магазины». Меня расстраивали частые драки в этих очередях. Меня расстраивало то, что правительство пустыми пыльными глазами смотрело на эти очереди и не пыталось ничего предпринимать. Но больше всего меня расстраивало то, что весь народ озверел от «погони за руками», как это называл я. Люди стали одержимы идеей погони, как в свое время фанатичные ленинцы были одержимы идеей коммунизма.
И никто не мог понять, что пора бы перестать зверствовать. Все равно скоро все развалятся, как много ни гоняйся за руками. Нужно просто напоследок показать всему миру не то, какие мы звери, а то, что мы, русская нация – не последние мудаки во вселенной. Несмотря ни на что, надо приветливо улыбаться и спрашивать «How do you do?».
…Я отвернулся к стенке и заснул. В комнате пованивало гниющей плотью. Скоро время полного распада.