ДОБРЫЙ ВЕЧЕР, ОЛИГАРХ!
Лёва Бут – человек редкого бесстрашия. Когда пришли убивать его, он не растерялся. Они нагрянули в его городскую квартиру, и тот, кто посылал их, знал, что двое не справятся, и поэтому прислал пятерых. Все пятеро были Лёве подстать – крепкие и рослые быки. Вооружены они были так, что могли выступить против взвода регулярной армии. Но не дрогнул Бут, хотя цель прихода была ясна как белый день. Не раздумывая, он выбросился из окна. Прыжок этот стоил ему всего ничего – каких-то двух поломанных ребер – все-таки окно было на пятом этаже.
Разумеется, прыгал он не как курсистка, в отчаянии ломая пальцы. Сначала он бросил гостям под ноги гранату, а затем, воспользовавшись замешательством, исчез за подоконником. Интересное было замешательство. Пять тех козлов никак не предполагали, что кого-то не парализует их вид и назначение и он станет огрызаться гранатами.
Как и рассчитывал Лёва Бут, до земли не долетел. Он застрял на уровне третьего этажа в ветках клена. Именно ветви и потеснили ему два ребра да еще порвали дорогой костюм. Зато когда из окна с грохотом вырвалось дымное пламя, он от души и заразительно хохотал - по ленински, и жильцы третьего и четвертого этажей думали, сошел человек с ума.
Таков он, бесстрашный Лёва Бут. От того и процветал его бизнес на горе конкурентам. А тут расплакался и бездарно обезволил, как провинциальный учитель сольфеджио на концерте всемирно известной звезды симфонизма. Стоял он посреди своего кабинета во весь свой рост как генерал Карбышев, и горе возвеличило его еще больше.
- Не может быть! – беспомощно восклицал он. - Как же это… – он глядел на лист бумаги, который держал в руке словно змею. Безмерно страдающий взгляд он простер в сторону прелестной Фабианы-жены. – Ты кого родила?! Кого воспитала?! Жена! Ты слышишь?! Лучше бы девку родила! На кого я все это теперь оставлю?! – он произвел обощающий жест, подразумевавший не только кабинет, но и все что за ним – недвижимость, бизнес и солидную финансовую империю. – Кому я все это передам? Ему?! – Он потряс в воздухе листом бумаги. - Кто наследует это все?! Этот…, - он сцепил зубы, чтобы страшное слово не вырвалось на волю и не натворило больших и окончательных бед.
- Может все-таки навет? – отчаянно предположила нежная Фабиана. – У тебя же столько врагов, Лёвушка!
- Что?! Ты хочешь сказать, диверсия?! – и Бут захохотал, но смех теперь был страшный и тут же перешел в рыдания, которые он, впрочем, взнуздал.
- Может, его самого спросить? – предложила несчастная Фабиана. Ее крест – сглаживать углы – высеребрил не одну прядь ее волос.
- Как?! Спросить?! Про это?! Ты сможешь глядеть ему в глаза?!
- Я вообще не верю…, - металась женщина в догадках как в бреду. – Конечно, он не такой мужественный как ты… А если и есть - что тут такого? – вдруг произнесла Фабиана и испугалась. Милая женщина, как и все женщины мира, не видела в том вселенского греха.
Бут схватил ее за плечи и с силой тряхнул.
- Очнись!! Жена!! Ты соображаегшь, что говоришь?!!
Вся душа Фабианы, смятая страхом за мужа и сына, с трудом вместилась в раму глаз. Они кричали – спроси у него!! Только оставь меня!!
В самом деле – чего было проще – позвать сына и все разъяснить. Но подраненое нутро Бута чуяло опасность. Ведь если то, что в бумаге, правда, она обрушит его разом и похоронит. Поэтому Лёва кинулся к своему давнему товарищу и партнеру по бизнесу – Туровских.
Бут шел по коридору его офиса так, что двери сами собой захлопывались. Молодой охранник, недавно взятый и потому не знавший в лицо патрона, загородил ему путь в кабинет.
- Они заняты. У них совещание.
- Прочь! – рявкнул Бут. Сильной мышцей он смел охранника и распахнул дверь.
На обширном и пустынном столе перед растрепанным Туровских стояли две коньячные бутылки – пустая и початая и лимоны. В центре просторного кабинета танцевала голая полнотелая девица. Танцевала она без музыки, сама себе напевая – ти-ти-ти, та-ра, та-ра. Туровских поднял на гостя мутный взгляд и махнул рукой, как отгоняют мух.
- Привет, коллега.
- Клим! Очнись!
Голова Клима качнулась, водянистый его взгляд утвердился на уровне солнечного сплетения друга. Голая женщина продолжала танцевать. Ти-ти-ти, та-ра, та-ра. Бут помахал перед его носом бумагой.
- Ты знаешь, что здесь написано?!
- Ти-ти-ти, та-ра, та-ра, - пролепетал Клим.
- Здесь же и про твоего Никиту написано, Клим!
Неожиданно Туровских вполне осмысленно кивнул.
- Ты что, знал? Ты знал?! – дыхание Лёвы вдруг перепутало вдох и выдох. - И ты молчал?!!
- Если бы я... сказал... , - начал выкатывать из себя навозные шарики слов Туровских, - ты бы... с пятого этажа... прыгнул… Прыгнул бы… Хрясь… И меня… с гранатой... еще...
Бут стиснул руками голову и не смог сдержать крика. И затем на короткой волне эха ринулся из кабинета. А вдогонку ему катились невнятные слюнявые шарики:
- Они... тебе и мне... предел... Мы врем... что все... можем... Ни хрена... вот баба... танцует, а я... бери… не могу... О детях ... надо было... не о прибылях... Ти-ти-ти… та-ра, та-ра.
Иоганну, начальнику службы безопасности потребовалось всего два часа, чтобы установить автора подметного письма. Им оказалась смазливая дрянь, живущая в соседнем поселке с мамой - товароведом местного магазина. Иоганн втолкнул ее в кабинет. Та тряслась, не зная, куда деть свои худые руки. Плебейски полноватые ноги с тонкими щиколотками переминались. Бут сделал знак Иоганну удалиться.
- Ты писала? - страшно спокойно спросил Бут. Теперь он был другой – он был огромной синюшной тучей, в кишках которой муторно размножается ураган.
Дрянь отрицательно мотнула головой.
- Значит ты, раз не спрашиваешь. Советую говорить правду. Иначе Иоганн со своими ребятами сделает из тебя друшлаг. Ты писала?
Девица согласно кивнула и так застыла с поникшей головой.
- Как узнала?
- Сама видела, - еле прошептала.
- Каким образом?
- Они в роще целовались.
- При тебе?
- Нет, они думали, что одни.
- Но может этот, - Бут запнулся, - поцелуй был братским?
Девица отрицательно тряхнула головой и произнесла убежденно:
- Что я, не разбираюсь? Братские поцелуи другие.
- Неужели разбираешься?
Девица утвердительно кивнула головой.
- А зачем подглядывала?
Девица замялась.
- Не юли, - грозно предупредил Бут. - Чтобы шантажировать?
- Денис нравился мне, - подбородок девицы задрожал, но она справилась. - Люблю я его!
- А он?
- Он прогнал меня, сказал, что я… тля. Вот я и следила за ним. Я думала, у него другая.
Как кот чует мышь, так Лёва Бут сквозь кисею страха разглядел в глазах девицы трусливое злорадство.
- А написала зачем?
- Не знаю... Чтобы отомстить.
Завесив глаза бровями, Бут вертел в руках изогнутый арабский нож в серебряных кружевах. Девица стояла перед столом, но взгляд ее с робким любопытством простолюдинки уже обшаривал богатую обстановку кабинета. Лёва вынул из ящика стола сто долларовую купюру и положил ее на край стола.
- Возьми.
Не спросив - за что, девица мелкими шажками приблизилась и взяла деньги. Бут нажал кнопку на столе. В дверях тут же встал Иоганн.
- Он займется тобой.
- Но я же все сказала! Правда! - истерично крикнула девица.
- Он ничего тебе не сделает. Восемнадцать есть?
Девица с готовностью кивнула.
- Поработаешь на обслуге, заработаешь денег, чтобы в дальнейшем не глядеть на тех, кто тебе не по рылу. И еще - держи язык за зубами. Отрежут.
Иоганн увел девицу, а для Бута наступила злая минута. Лёва набрал номер жены и попросил ее зайти. Через минуту подавленный ее облик предстал перед мужем.
- Ну что? - мучительно вопрошали распятые мучинеческой любовью глаза.
Бут кивнул, и голова как обрушилась под ножом гильотины.
- Зови его.
Узкоплечий и благообразный Денис стоял перед ним нетвердо - как тряпичный Арлекин с ватными костями. Чтобы не видеть его, Бут отошел к окну.
- Я все знаю, - произнес он глухо как из застенка.
- Что ж ты знаешь? - нахально спросил наследник.
- То самое, что скрывал.
Вполне владея собой, Денис подумал минуту и, наконец, кивнул и как бы между прочим спросил.
- Ну и что?
Отец обернулся и наткнулся на глухую стену отчуждения.
- Давно это у вас?
- С весны.
- На долго?
- Навечно, - съязвил Денис.
- Я люблю тебя вечно, - задумчиво продекламировал Бут, проходя к столу и усаживаясь в рабочее кресло.
- Оставь свои шутки при себе, - замороженым тоном произнес Денис.
Бут барабанил пальцами по столу. Но в душе он напрягался как Атлант, удерживая кошмарную ношу своих страшных, все сокрушающих эмоций. Неужели в недрах этого хилого извращенца есть его закваска?
- Хорошо... Но послезавтра тебе ехать в Англию... последний год… Или вся учеба коту под хвост?
- Я не поеду.
- Почему же..., - у Бута не нашлось сил даже на вопросительные интонации.
- Не поеду и все... Мне твой бизнес стал неинтересен, - буднично произнес Денис, разглядывая свои ногти. – Как и вообще любой.
- Но ты обещал мне учиться, чтобы стать моим преемником, - отчеканил Бут. - Если ты порядочный человек, ты должен выполнять свои обещания.
Бут нажимал на честность и порядочность – единственные качества, успешно внушенные им сыну с младенчества. Тот почувствовал себя неловко, но скоро нашелся.
- У меня форсмажор.
- Интересно…
- Если я уеду, я умру без него, - произнес юноша и взглянул на отца. В огромных глазах, который он так любил у Фабианы, стояли озера слез.
Из груди Буьа непроизвольно вырвался крик. Тотчас с треском распахнулась дверь и со стоном - Лёва! – влетела Фабиана и раненой лебедью приникла к Денису.
- Вон от меня!! Оба!!!
Не видел Бут, как крик его смел их. Ясность мысли застала его сидящим за столом над выдвинутым ящиком, в котором лежал пистолет. В этот момент раздался телефонный звонок.
- Добрый вечер. Ну что, козел? Отвисаешь?
Бут узнал голос Внутского, в криминально-промышленных кругах известный как Нутрия.
- А ты говорил, что тебя голыми руками не возьмешь, - каждое слово Нутрия произносил с явным наслаждением. - Кто говорил, что непотопляем? Ты говорил. Интересно, куда ты теперь прыгнешь? Советую выбрать этаж повыше. И гранату в полет захвати, чтобы наверняка. В ширинке ей самое место. Привет домочадцам. Пока.
Бут был крещен, даже крест носил, но в церкви бывал редким гостем. Что касается исповеди и причастия, то считал он их блажью церковников. Тем более странно было видеть его тем же вечером в начале одиннадцатого на крыльце поселкового Крестовоздвиженского храма. Отец Кирилл как раз закрывал дверь на замок. Бут отстранил его, вынул замок и швырнул его в кусты.
- Храм закрыт, гражданин, - серебряным тенором произнес молодой батюшка и встал у него на пути, - приходите завтра.
Бут бережно отставил священника и вступил в храм.
- Гражданин, не святотатствуйте! - возвысил отец Кирилл свой тревожный тенор.
- Свету мне, душа просвирная! - проговорил тяжко Бут.
Отец Кирилл щелкнул выключателем.
Лёва положил на прилавок три сто долларовые купюры и сгреб из лотков свечей, сколько поместилось в обеих руках.
- Помогай лучше.
Через час внутренность храма сияла как в праздник. Горели все лампады и все подсвечники. На полу тоже горели свечи. Между ними на коленях перед царскими вратами стоял Бут, молился, крестился и отбивал поклоны.
- Господи, вразуми! Научи, Господи! Просвети, Господи! Открой безумцу зрение! Яви мудрость и милосердие, Господи! – страждуще восклицал Бут.
Священник прохаживался сзади в полном облачении и осторожно трогал Лёву за плечо.
- Лев Егорыч, исповедуйтесь, Лев Егорыч, Господь, он все знает, всякую вашу нужду ведает, только покайтесь.
- Отойди, просвирная душа, - глухо и трагически отвечал Бут и продолжал, - Господи, вразуми! Научи, Господи! Просвети, Господи! Открой безумцу зрение! Яви мудрость и милосердие, Господи!
Устав, он вставал с колен и вышагивал вдоль стен храма. Перед иконами он останавливался, широко крестился и просил святых угодников о помощи и вразумлении. Потом снова опускался на колени перед царскими вратами.
Только с рассветом Лёва вышел на крыльцо и, не оборачиваясь, двинул к ограде, где его дожидался Иоганн, в поисках шефа поднявший на ноги всю окрестность. А вдогонку серебряной паутиной летели слова отца Кирилла, осенявшего его спину крестным знамением:
- Смирение и терпение, Лев Егорыч, смирение и терпение.
Следующим вечером у входа в аэропорт Шереметьево остановился джип Чироки. Из него рука в руке вышли Денис и Никита. Сопровождаемые Иоганном и телохранителем, несущим их багаж, они направились к стойке регистрации пассажиров, улетающих в Лондон. Они были счастливы.
А в это самое время Лёва Бут, уединившись с Фабианой в ее спальне, старательно «делал» себе нового наследника. При этом он стонал, но теперь стон тот был созидательным.