В управлении, где в настоящее время содержится осужденный Милюхин, как, видимо, и должно быть там, где сохранились очаги застоя, далеко не благополучны дела и в среде работников администрации. Не так давно офицер колонии Медынский вкупе с осужденными совершил кражу. Но, как и в прежние времена, это уголовное дело сейчас постараются сокрыть или, на крайний случай, смягчить. Сюда, на работу с личными кадрами, следует обратить внимание администрации колонии, но, как ни странно, этот преступный офицер руководство не интересует, а вот осужденный Милюхин, честно работающий, дисциплинированный настолько, что ни один офицер колонии за 7 месяцев нахождения в колонии не объявил ему замечания, привлекает. Заявляя одному из заместителей начальника ИТК о своем несогласии с объявленным майором Дарчуком нарушением режима содержания, неправильной трактовкой слова, Милюхин сказал, что в колонии не знает офицера, который не выражался бы матом и в среде осужденных, и в своей среде (кроме замполита колонии). Он заявил, что нецензурную брань слышал не раз и от самого майора Дарчука. На это администратор ответил: “А ты объяви выговор начальнику – и квиты”. Сведения об офицере Медынском нами даются редакции не для того, чтобы повысить цену письму. Тем самым ярче выражается контраст предвзятости администрации колонии к осужденному Милюхину. Кстати это не единичный случай когда работник колонии опускается до воровства . Офицер Зибирев также совершил кражу, но судим не был, а ушел из органов МВД. УК на них не распространяется.
В целях сокращения текста авторы дают согласие на редактирование его. Мы просим редакцию оказать нам профессиональную помощь в обработке текста письма с сохранением общего смысла этого документа.
Информация для редакции. 10/10-86г. начальник оперчасти ИТК-34/8 капитан Марков в присутствии двух представителей органов следствия по борьбе с наркоманией г.Ухта требовал у осужденного Милюхина написать на свою мать явку с повинной в том, что будто она занимается распространением наркотиков. До вызова капитан Марков избивал лично Милюхина в камере дознания ШИЗО. 13/11-86г. Зам. начальника по РОР п/полковник Сандалов заявил в своем кабинете Милюхину: “Твоя мать – падшая грязная жалобщица. Ей никто не поверит, а если она будет на чём-то настаивать, у нас есть в стране силы, способные заткнуть такой песчинке рот. И у тебя, и у твоих друзей, и родных один выход – молчать.”
19/12-86г. работник КГБ майор Лебедев и капитан Марков вызвали осуждённого Милюхина из одиночной камеры : “Я считаю – заявил Лебедев – что тебя содержат неправомерно в одиночной камере. Пиши объяснение в том, что и своих жалобах твоя мать утрирует факты, лжёт, и ты – свободен.” Милюхин возмутился, и тогда Лебедев оставил Милюхина наедине с Марковым… Когда крик избиваемого Милюхина услышали осуждённые в камерах, и заключённые поддержали его грохотом в двери, явился Лебедев и спросил: “Надумал?” Но услышав протест, увидев озлобление заключённого, велел увести его в одиночную камеру и пообещал “новую встречу”. Сегодня все эти негодяи не вспомнят о своих подлостях, оскорбятся, но у нас есть свидетели из среды осуждённых. В этой колонии над Милюхиным проводились и такие эксперименты. 20/11-86г. к одиночной камере № 24 подошёл контролёр и заявил, что в доме у Милюхина несчастье с матерью. В руках он держал телеграмму. Милюхину стало плохо с сердцем, а надзиратель стоял и хохотал. Когда насладился эффектом, отдал телеграмму, где мать поздравляла сына с днём рождения. Однако врача Милюхину пришлось вызывать… И в этой колонии, и в других работники медчастей (нет сомнения, что в согласии с оперчастью) выдавали Милюхину психотропные лекарства, а в периоды выражения им протеста на произвол делались инъекции в принудительном порядке. Спустя несколько часов составлялся акт о том, что Милюхин обнаружен в одурманенном состоянии. Наркомания. Опротестовать такой акт осуждённому невозможно в одиночку. Он изолирован и полностью бесправен.
ЦК КПСС. Генеральном у Секретарю ЦК КПСС тов.Горбачёву Михаилу Сергеевичу.
Товарищ Генеральный Секретарь ЦК КПСС, наше открытое письмо продиктовано многолетними хождениями по бюрократическим кабинетам различных инстанций, разочарованиями и не оправдавшимися надеждами в поисках законности, оправданной тревогой за жизнь человека, одиннадцатый год преследуемого органами МВД в самых архаичных застойниках нашей Родины – колониях МВД.
Мы обращаемся к Вам с надеждой, признавая Вашу подвижническую революционную деятельность в стране, констатируя Ваш подвиг во имя многострадательного и многонационального нашего народа. Наша семья доверяет Вам.
В 1967 году наш сын и брат Милюхин Вячеслав Николаевич, выполняя служебный долг на границе с КНР, получил тяжёлую травму. Был комиссован. Отказался от пенсии, получил образование и с 1967 по 1973 годы возглавлял различные коллективы культуры в Калужской области и в г. Ленинграде. Занимался комсомольской деятельностью. С этого периода времени стал приобщаться к религиозной пропаганде.
В 1973 году, оказавшись в группе людей, совершивших уголовное правонарушение и сам, являясь соучастником этого преступления, был арестован. Однако в процессе следствия выяснилась его политическая неблагонадёжность, и он был направлен в Сычевскую психбольницу на обследование. Более года Милюхина содержали на больничной койке, подвергая различным психотропным лечениям. В 1975 году институтом имени Сербского он был всё-таки признан психически здоровым и предан суду. В 1976 году после освобождения Милюхин выезжает в г. Тында, где организовывает группу из 30 человек, назвавшую себя группой защиты прав на БАМе и, возглавив её, занялся деятельностью, квалифицируемой УК РСФСР – антисоветчиной: распространение листовок о нарушениях законности на стройке БАМ, религиозной пропагандой православия, размножением произведений писателя Солженицына. Этой группой была размножена и распространена “Книга жизни” /Евангелие от Иоанна/. В феврале 1977 года лейтенант Коротков из транспортного отдела милиции г. Тында вызвал Милюхина и заявил, что органы КГБ напали на след его группы. Коротков заявил, что даёт сутки Милюхину, и если он его увидит в городе после этого, дело на него найдет. Это были его слова. Подозревая провокацию, Милюхин отверг требования Короткова и, живя легально в столице БАМа, работая в клубе “Ударник” худруком, а в мехколонне № 116 тренером по боксу, продолжал тайно заниматься политической деятельностью и религиозной. В марте Милюхин был задержан работниками этого же отделения милиции и обвинен в краже часов. В мае его судили и в том же месяце товарищи из его группы, войдя в соглашение с охранником Тындинской тюрьмы, организовали ему побег. Сразу же после побега группа Милюхина в листовках объявила, что Милюхин не квартирный вор, как говорится в распространённых по БАМу органами МВД прокламациями, а преследуемый КГБ руководитель политической группы.
Уже живя в г. Тында на нелегальном положении, эта группа издала и распространила сотни листовок по БАМ о зверствах налзирателей в Тындинской тюрьме, об избиениях 1 мая пьяным начальником тюрьмы осужденного Бакланова и майской голодовке – протесте в этой тюрьме. По факту данного преступления на Милюхина и членов его группы заочно было возбуждено органами КГБ уголовное дело по статье 70 (Тында 1977).
Товарищ Генеральный Секретарь, все мы знаем сегодня, что против вчерашнего болота в стране советскому гражданину было не выступить нельзя и то, что в 1977 году заявлялось в листовках Тындинской группой, сегодня повторяется с высоких трибун. Весь наш народ осуждает вчерашнюю политику и Вы являетесь авангардистом этого нового мышления. Милюхин и его товарищи в то время были предвестниками сегодняшнего дня.
В октябре 1977 года Милюхина задерживают в г. Чите органы внутренних дел. Ему предъявляется обвинение по ст. 70 и вполне законное обвинение в недонесении о совершенном преступлении. Спустя некоторое время статья 70 странным образом отпадает, и Милюхину предъявляют обвинение по ст. 117 ч. 3 и ст. 102. После некоторой физической обработки в Читинском СИЗО Милюхин соглашается с предъявленным обвинением, но здесь выясняется, что в период совершения преступления он был в СИЗО г. Благовещенска, а значит, совершить преступления не мог. Органы следствия Читы отклонили это обвинение, но предъявили новое по ст. 89 ч. 3 в недонесении, о котором Милюхину в начале следствия инкриминировалась вина. После физических расправ, издевательств над подозреваемым Милюхиным в камерах карцерного помещения СИЗО г. Читы, проводившихся под надзором зам. начальника СИЗО п/полковника Кабанова, на него изготовили уголовное дело. Истинные преступники, комсомольцы, у которых была изъята воровская добыча на их квартирах, остались на свободе и даже стали свидетелями в этом деле. Милюхина осудили, определив ему 15 лет заключения с содержанием в колонии особого вида режима с выплатой четырех тысяч госиска. Этим же судом он был объявлен особо опасным рецидивистом. Но надо сказать, что Читинские органы следствия (при чьей только помощи?..) уголовное дело объставили столь предусмотрительно, что вот уже почти одиннадцать лет на все наши жалобы о неправомерном осуждении Милюхина проверяющими инспекциями ставится одна резолюция: “Осужден правильно”.
Однако, еще до вынесения этого неправедного приговора, Милюхин, видя, что суд и следствие работают в одном направлении- осудить- совершает побег из нарсуда и оставляет записку такого содержания: “Суду. Я не совершал кражи, и вы это знаете. Убегаю, ибо хочу жить, как и вы”. За этот побег он был осужден еще на 4 года с отбыванием трех лет на тюремном режиме.
Теперь мы покажем вам, товарищ Генеральный Секретарь, систему преследования осужденного Милюхина все эти 11 лет уже в местах изоляции. Все факты, что приводятся нами в письме, имеют подтверждение в личном деле Милюхина или в его медицинской карте. А так же есть документы в нашем семейном архиве: свидетелей, очевидцев, подтверждающих обоснованность и правомерность нашего иска органам МВД.
1977-78 годы. Чита. СИЗО 71/1. После физических расправ, Милюхин, желая хотя бы на время избавиться от истязаний, дает “явку с повинной” на 16 преступлений, которые не совершал. Позже преступления не подтверждаются, но в период проверки “явки” Милюхин пытается симулировать психзаболевание, рассчитывая хоть через ад психбольницы уйти от изуверств. Симуляция ему не удается ( по обвинению следствия Милюхин был уже не государственный преступник, а уголовник ). В уголовное дело по ст. 89 ч.3 вшивается одна из листовок Тындинской группы, подписанная самим Милюхиным как руководителем ее. Зачем она в уголовном деле о краже? И как листовка оказалась в деле о воровстве, если дело по ст.70 находилось в Читинском КГБ?
1978-1980 годы. Г. Златоуст. Закрытая тюрьма особо строго режима содержания. Пониженный поек месяцами, карцера, в которых Милюхин оказывался по желанию продажных осужденных, работавших заедино с оперчастью тюрьмы, гонения и провокации, медицинские эксперименты в принудительном порядке под силовым вмешательством работников тюрьмы (майор Паныч и лейтенант Кошкин), содержание в камерах с действительно психически больными людьми. Вот путь, что пришлось пройти Милюхину за два года тюремного заключения в Златоустовском узилище. Там же, в тюрьме, медкарта Милюхина активно стала заполняться грязными инсинуациями. В Читинском СИЗО он стал “наркоманом” по велению рассерженного врача-терапевта. В г. Златоусте он превращается в активного “гомосексуалиста, пытавшегося изнасиловать мужчину”, инспиратора конфликтов, враждующего с воровскими группировками, отрицательно настроенного к работе администрации тюрьмы осужденного нарушителя.
Наше вмешательство в судьбу сына и брата, активная поддержка со свободы бывших товарищей Милюхина, вмешательство прокуратуры г. Златоуста, принесли свои плоды. Привыкшие к безнаказанности тюремные администраторы предоставляют Милюхина к досрочному выводу в колонию. Он стал: участвующим в общественной жизни учреждения, показательного отличительного поведения, вставшим на путь исправления осужденным. Спортсмен тяжелой весовой категории на свободе - 84 кг - Милюхин покинул тюрьму г. Златоуста с весом 48 кг.
Несколько месяцев органы МВД таскают Милюхина по этапам, пытаясь подобрать колонию для дальнейшего отбывания наказания, находят.
1980-82 годы. г. Вихоревка Иркутской области, ИТК-272/5 особого вида режима. Получив два ножевых ранения от осужденных в среде самих уголовников, называемых “кумовские”, Милюхин вновь обращается к нам за помощью. Больше года мы пытаемся путем активной переписки прекратить преследования нашего родственника. Наши жалобы, звонки, протесты, как-то еще сдерживают администрацию местную от полной расправы над осужденным. За это время в камеру, где находился осужденный Милюхин подсаживались уголовники, как они сами позже сознавались, по наущению замначальника ИТК по РОР (п/полковник Ткачев). Одним из таких палачей-исполнителей оказался осужденный Антонов Ю., который пытался ночью напасть на Милюхина с ножом, нанес ему ранение, но еще раньше был изобличен и выслежен сокамерниками, и довести дело до конца не успел. Ножи у него Милюхин и его товарищ Алещенко изъяли, а безумца-уголовника изгнали из камеры. Антонов все-таки совершил злодеяние, задушив нескольких человек ночью, но уже в другой камере (май 1981 года). Когда осужденный Выходцев нанес Милюхину очередную травму, мы были вынуждены принять свои личные меры, после чего п/полковник Ткачев М.Ф., избавляясь от опасного для его карьеры осужденного, немедленно изыскал индивидуальный наряд на этапирование Милюхина в другую колонию.
1982–86 годы. пос. Мурмаши Мурманской обл. ИТК особого режима. В этой колонии довольно продолжительное время Милюхин находился вне преследования. Видимо, Некто на время забыл его имя. В 1985 г. с удивительной последовательностью и однообразием репрессии повторились. И здесь, в Мурманске, и в Иркутске, и впоследствии акцент делался на потребление наркотиков. Мы заинтересовались – почему? Ведь наш сын и брат никогда не был к этому пристрастен. Позже нам удалось распознать смысл, тайну этого порочного круга… Одновременно с этим начальник колонии майор Саренко неожиданно получает от своего осведомителя, рецидивиста Леднева А. И., дневник Милюхина, куда им заносились сведения о преступной деятельности администрации колонии, где раньше он отбывал заключение. Здесь же оказалась и религиозная литература, и находящиеся под знаком “вето” произведения писателя Солженицына. В дневнике содержались сведения и о преступной деятельности работников ИТК, возглавляемой Саренко. Репрессии не замедлили явиться. Карцера, наказания и старый испытанный метод – науськивание продажных осужденных. К этому времени Милюхин успел объединить группу осужденных преимущественно из прибалтийских республик, приверженцев писателя Солженицына. Группа эта занималась в колонии нелегальным распространением переписанной от руки повести “Один день Ивана Денисовича”. Тиражировала религиозную литературу. Периодически распространяла листовки с протестами на произвол местной администрации. Здесь надо сказать, что к пропаганде фашизма, сжиганию в витринах газет, вывешиванию флага со свастикой, листовкам под эгидой фашизма, пропаганде забастовок на производстве, совершению поджогов швейных цехов, имевших место в этот период в колонии и тщательно скрываемых начальником колонии Саренко от общественности Мурманска и работников КГБ в целях сохранения чести своего мундира, эта группа отношения не имела. Вот члены этой группы и сообщили нам о кампании преследования майором Саренко и его подручными Милюхина.
Вначале мы пытались урезонить зарвавшегося администратора посредством переписки, но это не дало результата. 6 сентября 1985 года в своем кабинете командир роты охраны ст. лейтенант Жуков, прапорщики Лемешев, Панарин с участием человека в вольной одежде, так и оставшегося неопознанно-таинственным впоследствии, с 18 ч. 15 мин до 23 ч. 30 мин подвергали истязанию заключенного Милюхина. Были применены дубины, кулаки, резиновая рубашка, медикаменты. За эту страшную ночь Милюхина дважды выводил из обмороков действовавший заодно с палачами врач Лихолатов. Палачи колонии интересовались: “Где живут его единомышленники на свободе?”, “В какого Бога веришь и почему?”, “Где проживает Бог?”, “Тебе палок крестообразно или полумесяцем?”. Это было самое настоящее издевательство. Спас Милюхина от изощренного убийства честный офицер майор Семенко, дежуривший в то время на собственном производстве в колонии. ДПНК Киселев, узнаыв о расправе, сбежал со своего поста, поставив вместо себя капитана Котова. О факте этого преступления наша семья узнала незамедлительно, но болезнь матери задержала наш приезд в Мурманск. Более 90 палочных ударов, сотрясение мозга, вывихнутая рука, искалеченные ребра, потеря зрения, – вот что вынес Милюхин из того вечера. Синяки, мелкие побои колонистсткие медики, как правило, отказываются фиксировать. Из 90 палочных ударов, видимых на теле Милюхина, фельдшер Симонов А. (в присутствии начальника ИТК Саренко и жены офицера Жукова, работавшей здесь же зубным врачом) констатировал лишь пять-шесть. И все. Остальных побоев как будто и не было.
Наша семья, находясь в курсе событий в колонии, продолжала писать во все инстанции. В это время доведенный до отчаяния офицером Жуковым и майором Саренко Милюхин пытается покончить с собой в камере карцерного помещения. Спасает его контролер-надзиратель, оказавшийся верующим человеком. Факт самоубийства отмечен в медкарте осужденного Милюхина. В этой же колонии наркологом В. А. Шкурдиной в период острого заболевания надпочечников Милюхину вместо лекарства уротропин было применено психотропное средство аминазин. Когда болезнь приобрела кризисный характер, и в данную ситуацию вмешался начальник санчасти товарищ Деньга, на его вопрос: “Зачем Шкурдина это сделала?” был получен ответ: “А он шизофреник. У него все болезни от этого”. Тов. Деньга был вынужден лично лечить больного, чтобы исправить поступок колонистского лекаря. Это незначительные сведения преследования осужденного Милюхина в этой колонии. Наша семья располагает данными, когда осужденным этой колонии работниками ИТК поручалось совершить насилие над Милюхиным, но те сознавались в этом ему и отказывались от исполнения.
2 февраля 1986 года несколько членов нашей семьи явилось в штаб этой колонии. Получив незаконный отказ на встречу с сыном, мать Милюхина упала на колени перед кабинетом майора Саренко, прося разрешения на встречу. Только грязные оскорбления, ругань в свою сторону услышали мы от администратора. Майор Саренко понимал, что показывать родным изувеченного осужденного нецелесообразно.
Мы были вынуждены обратиться к форме жалоб. Когда письма эти дошли да самых высоких инстанций, в колонию явились скопом начальник политчасти ОИТУ п/полковник Рассохин, в общем, честный офицер, но для которого честь мундира здесь оказалась выше истины (подчиненный которого, заместитель начальника ИТК по ПВР Романченко играл в этом конфликте неблаговидную роль), зам. прокурора Мурманска за ИТК тов. Тихомиров и ряд других должностных лиц. На защиту “коллежского асессора поднялись все коллежские асессоры…”. В папочке у Тихомирова лежали наши жалобы в инстанции. На папочке этой стоял гриф “Секретно”. От общественности даже в этом конфликте, оказывается, есть секреты. Покрывая свое преступление, майор Саренко немедленно отправляет Милюхина на этап в отдаленную колонию. Напоследок Саренко говорит: “Поезжай. Там дело быстрее доведут до конца”. (Для сведения редакции, мы имеем списки осужденных, покончивших с собой в страшных карцерах этой колонии. Только в марте 1986 года “удавленников” более десятка. Сожаление Саренко вполне нам понятно).
1986–87 годы. Коми АССР. ИТК-35/8. г. Ухта. Уже зная, что преследования не прекратятся, Милюхин, по прибытии в ИТК, немедленно организовывает группу политически грамотных осужденных, которые за долгие годы заключения из действительных уголовников трансформировались в антисоветчиков периода застоя. В эту группу вошел и офицер колонии. Преследования не напугали Милюхина, а напротив, заставили быть активнее, более дерзки в действиях. Кроме беспардонной лжи в личное дело Милюхину, майор Саренко сообщил своим коллегам в ИТК-34/8 о том, что Милюхина надо добивать, но умно. Об этом ЦУ цинично сообщил оперативник Марков осужденному Милюхину по прошествии 2–3 месяцев его нахождения в колонии, ничуть не сомневаясь в своей привычной безнаказанности. Капитан Марков исполнил рекомендации своего коллеги из Мурманска, опустив предупреждение “умно”. Это слово Маркову было непонятно…
5/10-86 года в камере № 29 трое осужденных вновь избивают Милюхина, которого сами же отнесли в бессознательном состоянии в одиночную камеру ШИЗО. Двое суток Милюхин не приходит в сознание. Это видели из своих камер осужденные Обухов и Трошин. Их требования оказать медпомощь Милюхину имели свои результаты. Оба получили по 15 суток карцера. Организатору избиения осужденному Савельеву С. 7/10-86 г. объявляют благодарность, следом поощряют выводом на БКС (бесконтрольное содержание). И 30/12-86 г. вновь поощряют. (Все приказы по ИТК). Милюхину же за “обоюдную драку” выносят 15-суточное карцерное наказание с последующим 6-месячным помещением в одиночную камеру. Это высшая форма административной кары. Товарищи из группы Милюхина доводят до нас эти сведения. И вновь нам приходится вступать в кампанию сутяжничества с колонистской администрацией. Эта тяжба длилась недолго. Получая наши жалобы из инстанций, местная администрация ИТК-34/8, привыкшая к безнаказанности, зверела. Но неожиданное вмешательство старшего помощника прокурора по надзору за соблюдением законности в ИТУ тов. Батурина А изменило судьбу осужденного Милюхина. 25/12-86 г. одиночное заключение ему было отменено как незаконное, нарушения режима содержания нейтрализованы, и администрация колонии была поставлена перед фактом вполне законной замены осужденному Милюхину вида режима содержания на более мягкий. При содействии тов. Батурина комиссия депутатов горсовета и суд города Ухты признали правомерным это решение и удовлетворили заявление Милюхина.
Однако, прежде чем состояться правосудию, администрация ИТК при активном содействии начальника санчасти майора Суслова Е. И. 9/2-87 года направляет Милюхина в местную лечебницу МВД (ЯЦ-34/8), где психиатры сотворили ему некоторую форму шизофрении, смысл которой заключается в следующем: “Переписка нецелесообразна”. На протяжении 32 дней Милюхин подвергался психотропному лечению, продиктованному местью администрации ИТК-34/8.
Вот неопровержимый факт надругательства над осужденным Милюхиным работниками ИТК-34/8. 8/1-87 года капитан Марков вновь вызвал Милюхина в камеру дознания в ШИЗО и подверг его физическому избиению, требуя от жертвы дать отказ в возбуждении уголовного дела по вопросу его избиения от 5/10-86 года осужденными. Заинтересованность Маркова в предании забвению этого преступления вполне понятна… К этому времени тов. Батурин заинтересовался этим делом. Свидетелей избиения оперативником Марковым, конечно, не было, и тогда Милюхин идет на такой шаг. Он дает письменное объяснение в том, что не имеет претензий к хулиганам, ни к организаторам конфликта, но строит этот документ так, что аббревиатура заглавных букв предложений объяснения звучит так: “ПРОТИВЯБИЛИ”. Это документ от 8/1-87 года находится в архиве Ухтинской прокуратуры.
Арсенал оружия по истреблению личности Милюхина В. Н. заполнился. Теперь он симулянт психзаболевания, психбольной, инспиратор конфликтов, клеврет, вор, уголовник, рецидивист, наркоман, токсикоман, инсинуатор, способный оговорить честного офицера, гомосексуалист… Какой иностранный орган печати возьмется защищать его, бывшего руководителя политической группы на БАМе? Тем более – советский орган…
Оперработники ИТК-34/8, имея слухи о том, что Милюхин являлся организатором “какой-то” группы в их колонии, стали хватать всех его товарищей. Так, осужденный Могулюк М. оказался в Башкирии, В. Трошину создается система нарушений, и он отправляется на тюремный режим, В. Попов отправляется в психбольницу и с диагнозом помещается в одиночную камеру. В. Афанасьев - в одиночную камеру, а затем на тюремный режим. Но причины всем были подобраны иные. Под эту дремучую дубину расправ попали капитан Погребняк В.. Полагали, что он есть тот член группы. Ему объявили ряд выговоров и отослали в другую колонию. 26/4-87 года п/полковник Огурцов, замполит ИТК, сказал Милюхину: “ Ты нам не хотел показать офицера подлеца, предателя, так мы его сами нашли. Это Погребняк! Он получил свое, но причину мы нашли другую ему. Результат один. Будет и тебе сполна, куда ты едешь. Да ты и не доедешь…”. Бедный капитан Погребняк и по сей день не знает, что же с ним произошло...
А направлялся осужденный Милюхин на облегченный вид режима в г. Читу. Уж этого поощрения Милюхин заслужил воистину, но чего стоило нам, его родным и товарищам, доказать это в дремучих лабиринтах местных администраций! Если бы не было таких товарищей, как майор Семенко в Мурманске, прокурор Батурин и майор Бутулин (начальник отряда у Милюхина) в Ухте, офицера-врача Красильникова С. и замполита Пьянникова в Нерчинске, отыскать относительную истину в хитросплетениях администраций колоний, брошенных общественностью, невозможно. За годы заключения Милюхина нами это испытано воочию. Мелкопоместническая мстительность этих “князьков” на местах велика и неистребима. Уже в Читинском СИЗО Милюхина догнала телеграмма (фоно), в которой администрации СИЗО предписывалось оперработниками ИТК-34/8 из Ухты произвести обыск у Милюхина, изъять некоторые личные вещи и принять меры уголовного преследования (22/12-87 года), ибо на имя администрации ИТК-34/8 якобы поступили заявления от осужденных колонии, у которых в день отъезда Милюхина “пропали” личные вещи. К счастью, фабрикация этой пакости была поспешной и факты не подтвердились. И вновь товарищ Батурин здесь сыграл роль добросовестного работника. Спасибо ему. Слишком уж редко это случается.
1988 год. г. Нерчинск, Читинская область. ЯГ-14/1. Колония строгого режима. Может быть, наша семья и смирилась бы с участью, постигшей сына и родственника. Вроде все уладилось, раны зажили, боль утихла… если бы со стереотипной последовательностью уже здесь не повторилось то, что случалось в других местах заключения. В прежних.
16/2-88 года осужденный Савичев К, нарушив локальную зону отрядов, с напарниками, в присутствии офицеров колонии Никитина и Маркова (ныне капитан следственного отдела г. Нерчинска) избивают Милюхина. Начальник отряда Никитин дает возможность хулиганам скрыться и, пока Милюхин вытирает кровь, подсовывает ему лист бумаги и требует: “Пиши заявление в СПП, иначе совсем убьют”. (СПП – активистская секция пройилактики правонарушений). Хулиганов помещают на несколько суток в ШИЗО. Заводится уголовное дело, и тут же работники оперчасти вызывают Милюхина и заявляют: “Будем судить и тебя, и их. Оболюдная драка. Но если ты не хочешь этого, то пиши отказ в возбуждении уголовного дела. Но звучал чтобы он убедительно – и свободен”. Спустя несколько дней организатор Савичев назначается старшим дневальным (завхозом) в отряд, где проживает Милюхин. Это только непосвященному неизвестно, что такое завхоз отряда, сила его власти над осужденными отряда… Но Савичев оказался не столь глупым человеком и в присутствии группы осужденных заявил, что, избивая Милюхина, выполнял задание замначальника по РОР колонии (капитана Барановского), что просит у него прощения, ибо понимает, что его назначение на должность – это продолжение того задания, а ему, Савичеву, осталось несколько месяцев до свободы.
Хочется спросить, кто поручил это мерзкое покушение организовать администратору? Раскаяние Савичева становится известным администрации, и Савичев оказался в ШИЗО. После выхода Савичева из ШИЗО оперативник Лисицкий вновь поручает ему совершить провокацию в отношении Милюхина. Он отказывается и вновь идет в карцер. В результате Савичеву пригрозили, что ему откажут в прописке к матери в Подмосковье, и человек был вынужден заявить свой протест в форме отказа от гражданства. Обо всей этой суете знает Милюхин и делает заявление работникам администрации, но всякий раз его обрывают словами: “У тебя в медкарте есть заключение психиатров, что ты страдаешь манией преследования. И еще ты способен оговорить офицера. Ди прочь!”
Понимая, что через осужденных совершить новую провокацию не удастся, 17/4-88 года оперативник Лисицкий вызывает в свой кабинет Милюхина, где уже находятся лейтенант Никитин и капитан Хохлов (здесь надо заметить, что “дежурный” ажиотаж вокруг наркотиков, якобы присланных нами в посылке Милюхину, находился в самом расцвете. Но администрации колонии получить свидетельства медэкспертизы не удалось, и эта тема, как и в прежних случаях, отпала впоследствии). Указав на осужденного, майор Лисицкий заявил лейтенанту Никитину: “Он тебя оговорил. Сказал, что ты ему таскаешь по спекулятивной цене чай, а он через тебя отправляет письма на свободу нелегально”. Милюхин спросил Лисицкого: “Кто вам сказал такую глупость? Я требую доказательств”. Лисицкий ответил: “Мне об этом доложил мой осведомитель, а твой друг. И если я его сюда позову, он тебе тут разобьет голову”. Выяснить, кто этот “друг”, не удалось. Со стороны же оперативника Лисицкого были угрозы расправы, самая извращенная брань, оскорбления, и мы не вправе не верить здесь нашему родственнику и его товарищам. В душе начальника отряда Никитина было посеяно сомнение (чего, видимо, и добивались оперативники). Не раз впоследствии офицер Никитин заявлял Милюхину, что он на него завел уголовное дело за оговор. Кто поручил майору Лисицкому совершить эту провокацию? Майор Лисицкий применил к осужденному Милюхину еще одну акцию, видимо, из практики оперработы. По поводу и без оного стал вызывать в кабинет Милюхина. Здесь надо знать колонистскую ситуацию: не явишься по вызову – нарушение режима, часто будут вызывать – посеешь сомнение и презрение к себе в среде осужденных. Иногда в отношении к осужденным, мешающим работе администраций колоний, это срабатывает. К сожалению, и в отношении к осужденному Милюхину, далекому от этой категории осужденных, эта мера “перевоспитания” сработала…
11/7-88 года находившийся в отпуске Лисицкий вновь вызвал в свой кабинет Милюхина. Заявляя протест на издевательские методы расправы, в процессе разговора Милюхин заметил, что администрации колонии следует обратить внимание не на его личность, а на то обстоятельство, что швейники цеха № 2 второй квартал выполняют задания на 20–30% и, находясь, по сути, на забастовочном положении, выражают тем самым свой протест мастеру цеха осужденному Борщу. Но вместо того, чтобы помочь осужденным разобраться в сложившейся ситуации, администрация колонии репрессирует швейников в карцерах. Милюхин заметил, что, ввиду безответственности мастера, в швейном цехе № 2 10/5-88 года возник пожар, нанесший производству большой ущерб, а факт преступления постарались скрыть; что осужденный Борщ по преступлению – вор и ответственную должность занимать не может, но занимает долгое время, и в цехе у него наблюдается недостача материалов. В это время в кабинет вошел начальник колонии Дарчук. Продолжая заявление, Милюхин сказал, что знает причину такой лояльности администрации к мастеру Борщу, который дважды совершал расправы над ним (физические), но администрация к его заявлению была глуха…
В феврале месяце этого года колонию посетила высокая комиссия с большими полномочиями. Этой комиссией были запрещены работы в швейном цехе № 1 ввиду аварийности эксплуатируемых помещений. Когда представители проходили мимо швейного цеха № 2, на вопрос члена комиссии, что это за помещение, один из работников колонии ответил: “Это склад для рухляди”. В складе в это время работало около 30 швейников. Комиссия прошла мимо. Надо заметить, что за час до обхода комиссией территории колонии этот администратор приказал снять с цеха вывеску: “Швейный цех № 2”. Сгорела продукция от замыкания пришедшей еще давно в аварийное состояние электропроводки, но никто ответственности не понес. И лишь осужденный Гращенко, выразивший свой протест на преступление, заявивший начальнику колонии в день пожара: “Вывеску не надо было снимать”, отправился в карцер на 10 суток за то, что держал пустой мундштук во рту.
Это и было высказано Милюхиным майору Лисицкому. После этой речи начальник колонии Дарчук приказал оформить на Милюхина “постановление” о наказании за употребление в его присутствии “нецензурного слова” “хреновый”. “Для начала”, – сказал майор Дарчук. Какого начала? Начала чего? Тут же отреагировал ДПНК. Обязанный индивидуально докладывать в конце смены о завершении работы Милюхин явился в дежурное помещение, что делает уже шесть месяцев кряду. ДПНК приказал написать объяснительную Милюхину, почему тот вошел в помещение без строя (?). Вмешательство в данную ситуацию зам. начальника по ПВР капитана Пьянникова оградили осужденного от очередного наказания.
Товарищ Генеральный секретарь ЦК КПСС, из нашего письма может сложиться впечатление, что мы считаем своего сына и брата идеальным человеком во всех проявлениях, и всякий рапорт и последующее за ним наказание предвзято опротестовываем. Нет. Мы не обольщаемся на этот счет. Милюхин – человек не легкого характера, излишне эмоционален, идеалист, страдает ершистостью и может ошибаться, хотя ошибки осознает сразу и самокритично, излишне прямолинеен. (Кроме названного, еще до того, как стать на путь нелегальной пропаганды православия и государственного преступления (ст. 70), Милюхин был соучастником корыстного преступления. Но грех свой искупил карой заключения, а в кающихся грешников и Вы, товарищ Генеральный секретарь, не должны не верить. Как видите, осужденный Милюхин – вполне ординарная личность, и в герои мы его не прочим). Такой человек отвергается коллективами, где требуется эластичность взаимоотношений, компромиссная дипломатия, умение выжидать. И тем более ненавистен тем, где любой рапорт о нарушении режима содержания администраторами принимается как руководство к одностороннему, и не в пользу провинившегося, принятию мер. Жалобы, обоюдные разбирательства в местах изоляции поставлены на положение врага № 1, и добиться осужденному своих прав без поддержки родных со свободы практически невозможно. Мы это заявляем вполне ответственно и объективно, исходя из горького опыта нашего сына и брата. Администрация всегда права.
К тому же мы не исключаем тот вариант, что всякое повторение эксцессов в различных колониях с осужденным Милюхиным есть явление уникального стечения обстоятельств. Однако траектория этого “явления” такова, что ярко выраженная линия репрессий на всем протяжении 11 лет, исходная причина этого гонения ст. 70, однотипные меры преследования на разных этапах отбывания наказания и в различных регионах, – все это заставляет задуматься над происходящим. И тем ярче выражается эта линия, чем ближе к завершению подходит срок заключения Милюхина. Каждому отдельному конфликту легко найти оправдание, объяснение, можно разрушить все логическое построение наших фактов, претензий, уверений, но чем объяснить уродство системы случившегося за все эти годы в целом?
За эти годы наша семья выдержала несколько эпистоллярных побоищ с бюрократами от самой мелкой величины до московских с ковровыми кабинетами, отстаивая права осужденного Милюхина. Наша семья понесла тяжелый финансовый урон, и бюджет ее находится на самом низком уровне. И все-таки всякий раз находились честные люди на местах, которые помогали нам в нашей тяжбе. Истина восстанавливалась, а если нет, то изуверы оставляли свою жертву в покое (как это было в Мурманске). Но кто нам возвратит утраченное здоровье, потерянное в этой волоките? Это мы, вольные люди, понесли урон. А что же с осужденным, подвергшимся гонению? Каково ему-то? Порог прочности есть у всякого материала. Есть он и у терпения. Так какой прочности должен быть этот порог, какую надо иметь психику, чтобы все это переносить? Добавьте сюда незаконное подлое осуждение. И так 11 лет! Начальники колоний опускались до того, что своими руками разрывали рубашки на осужденном Милюхине и срывали с верующего человека крест. При этом цинично оскорблялась его вера. Так делал полковник Фридман в Иркутске, так творил зло майор Саренко в Мурманске, так поступал капитан Марков в Ухте. Мурманский офицер Жуков, прежде чем начать казнь Милюхина, снял с него ернически осторожно крест, положил в сейф и сказал: “Тебе его наденут через три дня. В гробу”.
А как же конституционная свобода вероисповедания? Она что, на осужденных не распространяется? В колонии 14/I г. Нерчинска причина гонения – вера была подменена заключением медэкспертизы Ухтинской спецбольницы (и, разумеется, наркотики). Вот свежие примеры. 11/7-88 года начальник колонии Дарчук запретил Милюхину вообще обращаться к нему и кому бы то ни было с какими-либо письменными заявлениями: “Когда прекратишь писать заявления? Ты – больной!”
Начальник оперчасти капитан Хохлов за неделю до этого заявил Милюхину: “Еще одна твоя жалоба в любую инстанцию – и 15 суток карцера. Лечиться!”
Начальник отряда лейтенант Никитин В. А. 19/6-88 года: “Попробуй только, куда-нибудь еще напиши. Я тебе всю морду разворочу… Не бойся! Я пошутил. Но не вздумай писать, отправят в дурдом”.
А. Н. Пономарев, врач-терапевт: “Тебе нельзя выписывать никаких лекарств. Ты, кроме того, что психбольной, еще и наркоман. Какой дурак тебе выписал папаверин?” 19/7-88 г.
Не пользуются ли эти администраторы тем самым злополучным заключением медэкспертизы г. Ухты? В мае, июне, июле текущего года нами было послано на имя Милюхина более 20 различных корреспонденций: письма, открытки, телеграммы. Все осело в кабинетах Лисицкого и Никитина. Почему? Почему заключенному Милюхину неофициально запрещена переписка с родными?
Товарищ Генеральный секретарь, в нашем письме часто упоминаются избиения осужденного Милюхина. Может возникнуть мнение, что избиваемый – робкое, безвольное существо, не способное защитить себя. Но сопротивляться группам насильников Милюхин бессилен действительно. Здесь есть выход – применить технические средства (простите) к самозащите. Но разве не этого ждут организаторы провокаций? Милюхин знает об этом. Разумеется, многолетняя жизнь в таких условиях не могла не отразиться на физическом состоянии Милюхина. За эти годы, ввиду незаконного применения психотропных средств, произвольного содержания в карцерах и одиночных камерах, изуверского отношения к нему среди работников администраций колоний и сознательного попустительства в период застоя у Милюхина наблюдается нарушение сердечной деятельности, нарушение центральной нервной системы, потеря зрения, гипертония и стенокардия, ревматизм и заболевание надпочечников.
Находясь у истоков выработки концепций правового государства и исходящего правового механизма, мы предъявляем иск МВД СССР и просим у компетентных органов компенсации в качестве сокращения осужденному Милюхину Вячеславу Николаевичу срока пребывания в местах заключения. Но мы просим не комиссования осужденного Милюхина на основании его заболеваний, а правовой компенсации за ущерб, нанесенный его здоровью в местах заключения. Наша семья прекрасно понимает, что обвинение в нанесении увечья осужденному целой государственной системой породит ответную реакцию со стороны ответчика. Обвиняемые нами органы МВД, а особенно виновные администраторы на местах, чтобы не нанести своему, сегодня восстанавливаемому в народе доверию, урон. Поэтому, лишенные материальной базы для юридического обеспечения нашего иска, мы просим любого юриста-энтузиаста, компетентного в вопросах правовой защиты и, в частности, в заявленной нами проблеме, оказать нам помощь в удовлетворении предъявленного нами иска органам МВД. Авторы письма просят орган Совета народных депутатов СССР – газету “Известия” или другой информационный орган, – предать гласности наше открытое письмо товарищу Горбачеву М. С.
Обращаясь к форме открытого письма и настоятельно требуя его публикации, мы не ставим целью создать политический капитал осужденному Милюхину и его бывшей группе на БАМе. Нам не раз предлагалось предать гласности создавшуюся ситуацию с осужденным Милюхиным в средствах массовой информации за рубежом, но наша семья далеко в помыслах от такого шага. Мы любим Родину и с болью переживаем трудности в строительстве нового общества. За помощью мы обращаемся к советской общественности, к советскому лидеру, и только на этой позиции основываем наши надежды.
По поручению семьи: многодетная мать – Милюхина Александра Захаровна, пенсионер, ныне дворник-уборщица, имеет правительственные награды за труд.
Милюхин Владимир Николаевич, брат осужденного, рабочий-лесник; Сидоренко Людмила Николаевна, сестра осужденного, военнослужащая; Иванов Юрий Захарович, брат осужденного, журналист. Фамилия изменена, потому что родился в лагере в годы сталинского мракобесия, в годы беспрецедентных репрессий над советским народом “великого вождя”; Большакова Тамара Николаевна, сестра осужденного, военнослужащая; Седов Рудольф Павлович, муж матери, лаборант.
И все семьи братьев и сестер осужденного Вячеслава Николаевича Милюхина. И их уже взрослые дети. Испытав на собственном горьком опыте отлаженную работу бюрократической машины административно-командного аппарата управления страной, мы не очень верим, что справедливость восторжествует. Для этого надо быть наивным ребенком, каким хотели нас сделать режимы Брежнева и Сталина. Но мы просим учесть, что будем бороться за нашего сына и брата до конца и искать новых путей помощи ему, потому что твердо уверены, что пятнадцать лет лишения свободы дают только изуверам. А мы знаем достаточно примеров, когда действительно заслуживающие не только лишения свободы, но и расстрела, люди получали за свои злодеяния “урезанные” до минимума сроки. Наш сын и брат не изувер. Да, он оступился. Но карать за это самой полной мерой лишения свободы не только несправедливо, но и противоречит духу гуманности, проводимого партией курса. Еще раз повторяем, что будем искать новых путей помощи, если справедливость не восторжествует.