РАЗВАЛИВШИЙСЯ АРХИТЕКТОР
Ещё в конце года в город прислали нового главного архитектора. Прежнего прогнали на пенсию за не соответственную продажность. Чуть ли не за бутылку дело обходилось там, где можно было рвать и рвать. А когда и научился кошельки опустошать, так делился слабо и без соблюдения чинов. Не на своём месте был человек и место освободили.
Новый архитектор был из Харькова, голосом хрипл, телом худ, если бы не румянец и уверенный взгляд, то похож был на туберкулезника доходящего. А так главный архитектор, причем деятельный. Сразу же по приезду организовал строительство автобусной обстановки и двух общественных туалетов. Правда, из-за нехватки средств строительство пришлось заморозить, но на следующий год грозился начатое достроить и ещё возвести многое. Они все поначалу приезжали резвые, планы вагонами предъявляли, но как придавит их здешняя нескоротечность, введет в соответствие, так и успокаивались.
Мне надо было уже давно интервью у него взять, но боялся по здоровью. Видел раз, на совещании его взгляд, сразу сообразил, что могу и с копыт. В смысле запасть. Орлиный взгляд, такой, что сверлит до самой души, вынимает её наружу и для подробнейшего осмотра распластывает. Будто жабу какую под микроскопом.
Если в толпе сидеть, то взгляд этот распыляется и для отдельного человека не страшен. Притом более высшее начальство рядом, архитектор не ахти какая шишка, поэтому терзательность взгляда смягчает. Но если интервью брать, так это ж один на один. Как вперит глазища свои, никуда не денешься от такого взгляда. А у меня мозги слабые, чуть что - беда. Больной я человек, у людей мозги, как мозги, мои же будто хворостина. Чуть какое переживание, хрусть и переламывается. Тогда становлюсь я вроде дров, жить жив, но сознания ни на грамм. Отвозят меня в психбольницу, уколы колют, таблетками кормят и возвращают мне сознание, вроде как склеивают. Хорошо, что хорошо заканчивается, но ведь может и по другому случиться. Так, что выйду из себя безвозвратно, будто и не было меня никогда. Берёгся.
Поэтому интервью долго отсрочивал, показывал, что занят, притворялся, будто забыл, мол дурак, чего с меня взять. Когда пришли ко мне из архитектуры. Мелкая сошка, слеповатый мужичок, по соседству жил. Долго крутился вокруг да около, гнусил чепуху какую-то, мялся, а потом выложил, что начальник его недоволен моим поведением и публично это высказывает. Спрашивает, что это за фифа такая, газетчик ваш. Вместо чинопочитания нос воротит. А ведь архитектор по начальственному приказу на своё место воздвигнут. Значит если на него ноль внимания, так это против всей системы бунт и растоптать, чтоб и следа не осталось от сей зловонной мелочи.
Такие вот мысли излагал главный архитектор, пока в пьяном виде, но возмущение имеет свойство накапливаться и скоро может выплеснуться в трезвом виде. Я то в городе единственный писака, убить не должны, но наказать могут строго. Наказания мне вредны и опасны прекращением существования, пусть и временным. Нужно было идти. Я три дня усилено питался, читал детские книжки и про географию, всячески укреплялся в мозгах, взял у жены очки, для смягчения орлиного взгляда.
Собрался идти, но на день отложил. Потом еще на день, потом выходные, потом позвонили из райадминистрации и сказали, что нужно про нового архитектора написать. Так сказали, что уж не отвертишься. Взял тетрадку, ручку сунул в карман и пошёл, свесив голову. Страшно и неотвратимо, будто на собственный расстрел иду. Чую беду, слабость по всему телу, обидно. Тут ещё городок мал, будто прыщ. Как ни замедлялся, но через двадцать минут прибыл на место. Пятка к носку шёл, петлял даже, а прибыл за сущую чепуху времени! Хорошо в большом городе жить, там все расстояния в часы, не то что в этой мышеловке.
Пришёл, значит, к старому особнячку, точнее крылу старого особнячка, пережившему все местные лихолетья и ныне вмещающему отдел архитектуры. Пожалел, что не курю, так бы можно было ещё несколько минут ухватить за сигареткой. А там вдруг оказия какая. Но курить мне нельзя ввиду слабого здоровья. Делать нечего, зашёл вовнутрь.
Пахнуло сыростью, дверь прикрыл - стало темно. Потихоньку шел, боясь натолкнуться на что-то, шум будет, грохот, потом свет включат и окажусь в идиотском положении. Как в кино. Мне стыдно станет, не люблю я стыдиться, потому что и от этого чувства запасть могу.
Решил повернуть обратно и дверь открыть для свету, но потерялся куда идти. В стену уткнулся, слизкую и неровную. Вот так всегда. Ухитряюсь вляпаться в неприятности всякие. Стал лоб тереть, чтоб вроде успокоиться и не паниковать. Всё нормально, а как хорошо будет, когда уж возьму интервью и домой буду идти! Хорошо!
Хотя радоваться сильно мне тоже нельзя. Спокойно нужно. Пошёл вдоль стены, наткнулся на стеллаж. Стал идти вдоль стеллажа и упёрся в тупик. Развернулся и остановился. Ходить дальше было глупо. Раз ничего не видно, то лучше всего стоять и ждать. Когда-нибудь либо дверь откроют, либо свет включат.
И минуты идут, оттяжка встречи. Давно уже такого не было, чтобы простое интервью в такую тягость было. А ведь говорил с начальниками куда погрозней, даже областному вопрос задал. Конечно, тяжело было, едва сознания не потерял, но выдержал. Так ведь и крупный начальник куда легче мелкого, даже приятный. Потому что корреспондент для него чепуха, червячок, пылинка, на которую и смотреть не стоит. Поэтому, сидят развалившись, брови не топорщат, голосом громы не производят и не повергают в ужас. Чего им перед букашкой всякой пыжиться. Мелкому же начальнику корреспондент добыча вполне приемлемая, поэтому весь арсенал применяют, чтоб начальственность свою, принадлежность к небожителям доказать. Тут ещё взгляд такой у человека, будто орёл, как такое выдержать?
Самое страшное, что потом позор может выйти. Если западу я, откинусь в безсознание, то архитектор совсем обидится, заподозрит злонамеренность и станет лютейшим врагом. Мне и так жить тяжело, а ещё если враги, совсем будет невмоготу. Стараться нужно вовсю, чтобы не выпасть из существовании. Правильную политику соблюсти. В глаза архитектору не смотреть, только в блокнотик, вопросов не задавать, записывать всё подряд, потом благодарить слёзно и радоваться бурно, что, наконец, осиян наш городок светочем архитектурной премудрости. Даже если ложь почувствует, то не подкопаться к ней, потому что лояльна и от избытка начальствопочитательных чувств. А этого много быть не может. Главное не смотреть в глаза.
Ноги устали, переминал и старался не думать больше, чтоб сберечь мозговые силы для самого важного испытания. Стоял, пока через неизвестный промежуток времени не открылась дверь. Вошли двое мужичков лет за сорок и с папками.
-…расхворался чего-то.
-Пить меньше надо.
-Шеф вон ничего не пьет, а тоже в последнее время разобрало его.
-Вылечат, у него это, как его…
Хлопнули дверью. Я минут подождал в темноте и пошёл к двери. Болен. Вот если бы издох, тогда как гора с плеч. Но такие ведь не дохнут в нужное время. Завтра сдохнет или через год, но не сейчас. Был уже случай, когда интервью с районным прокурором брал. Надрожался за год вперёд, едва домой доплёлся. А прокурор то сразу после интервью в область помчал и по дороге в липу старую втемяшился. Сразу после! Так что пришлось вместо интервью некролог писать и вышло, что зря мучался.
За дверью была лестница. И коридор. Прежний архитектор сидел на первом этаже, но новый был гордец и явно поселился на втором. Постучал и заглянул в первую же дверь, чтобы спросить как туда пройти. В комнатке сидела приятная девица, пила чай и заполняла кроссворд.
-Здравствуйте, а где ваш начальник располагается?
-А ты кто такой?
Девица была явно секретарша и намётанным глазом определила во мне шушеру с которой церемониться нечего.
-Я это, я корреспондент районной газеты. Прибыл по приказу главы администрации.
Девица сразу подскочила, предложила сесть и побежала узнавать, свободен ли начальник. Я улыбался. Испугал дуру приезжую. Хорошо, что не смутился. Очень хорошо.
-Проходите.
Улыбалась и даже чуть заискивающе кивала головой. Я улыбаться перестал, потому что теперь пришёл черед дрожать от страха мне. Глядя в ноги, шагнул, ожидая оказаться в евроремонте. Но впереди была винтовая лестница.
-Подымайтесь, Владимир Николаевич вас уже ждёт.
Сразу видно, что нездешняя. Сначала перебрала в уничижении, теперь в уважении. Я, как человек в существовании неустойчивый, уважением не пользовался. Со мной можно и грубей.
Застучал ногами по железным ступенькам. Поднялся на второй этаж, собрался с духом и отворил резную дубовую дверь. Попал, наконец, в евроремонт, не поднимая глаз прошуршал по ковровому покрытию и присел на стул около длинного, похожего на жабий язык стола. Положил блокнот, изготовил ручку. Архитектор молчал, я тоже. Но это было не хорошо, поэтому я поощрительно кашлянул. Тишина. Затягивать дальше нельзя, а то совсем разнервничаюсь.
-Здравствуйте Владимир Николаевич.
Тишина.
-Поделитесь вашими достижениями и планами с читателями. Чтоб, так сказать, это, значит, ну в общем так.
Тишина. Я вдруг испугался от мысли, что его нет в кабинете. А это значит второй раз терпеть. Входить то к начальнику тяжело, через силу входишь, только обрадовался, что выдержал, а его оказывается нет. Обидно. Не хотелось думать, что его нет, но осмотреться боялся. Чтоб не наткнуться на его взгляд.
-Так что вот.
Опять тишина. Минуты две. Я чувствовал, что скоро западу и ничего не мог сделать, когда услышал спасительный кашель. Архитектор был здесь. Это он показывает свое отношение к поганому писаке. Пусть, вправе, главное, что он здесь! Прибодрился.
-Жителям интересно знать, какие прекрасные здания, творения архитектурного гения и строительственного титана вырастут на нашей тучной земле.
-Пришёл, значит.
Грубый голос, явное неудовольствие и сразу мурашки по коже.
-Вопросы архитектуры очень заботят наших читателей, которые все как один патриоты нашего края.
-А ты мне не заливай, не заливай! Не на того напал! Заставили, вот пришёл! А чего ж, чмо поганое, по хорошему не хотел? Против меня что-то имеешь? Поверил слухам? А ну отвечай!
Ну тигр тигром рявкнул, аж перекрутило меня страхом. Скукожился над блокнотом и чувствую, что на грани. Ещё пару испытаний и рухну в беспамятство. Мне бы спокойствие, а тут аж затылку жарко, так на ненавистно на меня смотрит.
-Кто тебя настроил против меня! Говори, скотина!
-Большая проблема нашего города это дороги и будет ли глав..
-Молчать, гавно такое! Отвечай, почему морду свою поганую воротил!
Я стал записывать в блокнот названия всех известных сортов пива. Это всегда помогало отвлечься в нужный момент.
-Ты что там кропаешь! Опять против меня! Смотри, я такой, что раз ударю – напополам переебу!
Что-то ляпнуло на стол. Поглядеть я не решился, писал уже импортные сорта, но по звуку было похоже будто кусок слизи упал. Архитектор молчал и стал кряхтеть, будто только что пописал и заправляешь штаны.
Сорта кончились, принялся за водку, хотя тут был слаб, крепкие спиртные мне по здоровью запрещены. Архитектор молчал. Потом шелест кнопок.
-Машка, принеси чаю! Так вот, градостроительный кадастр чрезвычайно важен для города, он позволит упорядочить и вести учет, сначала затраты, но потом прибыль, в крупных городах давно прибыль, и красиво, не как попало города растут.
Тишина, вкрадчивые шаги по ковру, писк половиц.
-Ты сволочь!
Горячий пар над самим ухом.
-Сволочь, сволочь. Кто тебя подкупил? Ворона? Сыроваткин? Островский? Ага, я ж, блять знал, что эта еврейская падла под меня роет! Он! Да? Говори!
Схватил меня за плечо, сильно схватил, дернул, хотел развернуть, но вдруг отпустил и что-то упало на пол. Я стал писать слово "акустика" большими печатными буквами. Серьёзное слово, а поменяй первую букву на «у» и выйдет какое-то сплошное детство.
Архитектор хрипел за стулом, теперь как-то тяжело, обреченно. Потом ушёл и сел в кресло. Сопел.
-Это из-за врагов я. Сволочи, со спины нападают. Но ничего, я им покажу! И ты против меня не иди. Не таких в муку тёр! Смотри мне. Мы будем перестраивать улицу Харьковскую. Она кривая, мы снесем четыре дома и выровняем её. Красивая улица, проект пришел из Киева. Лучшая улица будет, рассматривается вопрос о финансировании. Где она ходит? Машка чай давай! Еблася целую ночь, теперь еле ползает. Пиши дальше.
Он стал рассказывать о разных несбыточных планах, вроде постройки парка развлечений или гостиницы в девять этажей, улицы с фонтанами. Промелькнула и завонявшаяся за двадцать лет постоянного употребления идея о привлечении иностранных туристов к курганам, где были похоронены скифские вожди. Курганы давно уже все разрыли, но это помехой не считали. Прочие глупости, я записывал. Радовался, правда не очень, очень мне нельзя, могу запасть, но в меру. Я выдержал. Старый проверенный способ не смотреть в глаза. Глаза это окошки, внутрь, любой может проникнуть и набедокурить. Ладно, если ещё человек здоровый, он к проникновению приспособлен хоть немножко. А у меня слабые мозги.
Хорошо, что не нужно смотреть в глаза начальникам, хорошо, что это считается дерзостью. Если видеть носки своих туфель, то не так страшно и становишься крепче. Я смелел за каждым предложением, вписанным в блокнот, поэтому, когда архитектор закашлялся, я даже не вздрогнул. Опять ляпас по столу, я чуть приподнял глаза. Увидел канцелярский набор, ножницы, ручки, карандаши, линейка и прочее. Еще вверх, всего лишь на несколько миллиметров. Гладь стола и глаз посреди. Неуклюжие пальцы подбирают его и уносят вверх. Я не испугался, начальству можно всё, даже бросаться глазами. Кряхтение, стук в дверь. Та барышня. Я полез шнуровать свои туфли, не потому что я боялся, я женатый человек и ради бога, но я не любил, когда у меня были развязаны шнурки. А от неё пахло приятноо, наверно цветами, они ведь хорошо пахнут?
-Вам с сахаром?
-Не надо.
Я любил сладкий чай, но она бы осталась насыпать сахар, а мне и так было тревожно от её цветущего запаха. Архитектор что-то там пошутил и сам же засмеялся. Она тоже засмеялась. Я знал, что на её зубах цветут маленький голубые цветы. Как раз сейчас, потом они пропадут, может быть надолго. Ушла. У неё круглые коленки, будто мячики.
-Пей чай, сволочь. И что я тебе плохого сделал?
-А консольные балки красивые?
Я хотел уйти от неприятного разговора, но он начал пить чай. Следовательно, разговор мог продолжиться. Я тоже стал пить, досадую, что чай крепок.
-И тут кривишься, ну говно!
Потом я уже понял, что архитектор, разозлившись на мою дерзкую неблагодарность, решил плеснуть в меня чаем. Я то был виноват, мог бы и улыбнуться.
Сначала окатило горячим, потом чашка, потом что-то тяжелое и я свалился на пол. Успел увидеть подвесной потолок с лампами дневного света. Закрыл глаза, перевернулся, спрятал лицо в пыльную ворсу ковра и не двигался. Мне нужно было придти в себя после неожиданности. Слышно было, как упало что-то тяжелое, видимо архитектор. Пьяный он, что ли. Разбросался. С пьяными мне тяжело.
-Руку подай!
Ничего не буду я ему подавать. Лежал, будто труп. В чае, с бровью, рассеченной чашкой. Что-то под боком. Мягкое, будто мертвая крыса. Я однажды упал на мёртвую крышу. Залез у тестя на сарай, шел, согнувшись в три погибели, забыл, что говорили про доски, источенные шашелем. Грохнулся вниз и запал. Когда меня откачали, то первым делом спросил жену, была ли крыса. Я точно помнил, что упал на крысу. Жена не помнила, но тесть подтвердил. Иногда мне кажется, что я и убил ту крысу. Теперь новая. Я боялся почувствовать, как она начнет меня грызть. Однажды в психбольнице мне встретился человек, утверждавший, что все крысы мира это единое существо. Оно может мстить и мстить жестоко. Человек рассказывал, что работал в санстанции, даже не дератизатором, а просто мелким чиновником, за бутылку водки выдававшем разные разрешения. Но Крыса съела его детей, сына и двухлетнюю дочку. Он был слаб, не смог мстить, испугался и теперь прятался от чудовища по больницам. Там крыс обычно не было, за исключением столовых, но еду человеку приносили товарищи.
-Подай руку, сволочь!
Воспоминания хороший способ дать мозгам отдых. Руку ему подавать не собирался, потому что обиделся. Дурак необразованный, разве можно так с прессой, мы ж полезные. А он чашкой. Хорошо хоть не в глаз. Ишь возомнил из себя, архитекторишка вонючий! Я самому губернатору вопрос задал! А тут какая-то шестерка чаем обливает.
Едва не раззадорился, но вспомнил, что нельзя злиться и стал вспоминать с месяц назад пойманную щуку более чем в полметра длинной. И на уху и на заливное хватило. Ели потом с неделю, оно с хренком вкусно очень выходит.
-Подай руку, тебе говорят! Не то хуже будет!
Ответить я не решился, всё-таки хоть и говно, но начальство. Возразил действием, закрыв уши. Слышно было, как архитектор матерился, а потом просить стал, снисходя даже до слёз. И всё-таки не буду руки подавать. Меня ведь и крупные начальники почти не били, а тут нашёлся небожитель. Теперь рыдает. Машку свою вызывать боится. Чтоб слабости не увидела. Кобелёк.
Он затих. Я пальцы из ушей убрал и почувствовал, что бок замокрел. Вспомнил о мертвой крысе и испугался. Не хотел оказаться снова в психбольнице. Как мог быстро поднялся и побежал к двери. Она оказалась запертой, архитектор всё клянчил мою руку. Я уже сообразил, что не для приветствия, а чтобы помог встать. На вид крепенький, а подняться не может. Прямо рыцарь немецкий. Такое сравнение меня порадовало. Мне очень нравился Александр Невский, как он сначала шведов, потом немцев грохал и задолго до Полтавы и Сталинграда. Славный был князь, я даже пожалел, что сам не Шурик. Задал бы этому разнорабочему с дипломом трёпки.
В порыве княжьей смелости поднял глаза и увидел, руку. Не крыса, а рука. Расплывающаяся человеческая рука, даже с порядочным куском плеча. Вроде как куриный окорочок, что не только ножка, но и бочины кусок. Будто с рукавом-регланом рука. Она была здесь лишняя и придавала комнате вредные оттенок нереальности. Мне это вредно, нельзя видеть то, чего не может быть. И для нормального человека это последствиями чревато, а уж для меня слабомозгового, так и вовсе. Поэтому я отвернулся и постарался призвать на помощь логику, как врачи и советовали.
Значит так, руки могут существовать только в комплекте с остальными органами или заспиртованные в банках. Эти на медфакультетах хранятся, я в кино видел. Тут же управление архитектуры, и сама рука лежать на полу и истекать слизью, будто протухший студень, не может. Для пущей убедительности я проверил свои руки, обрадовался их наличию в комплекте и вспомнил, что никогда не видел протухшего студня. Жили не богато, поэтому съедали всё быстро. Даже сало не успевало застариться.
Мельком глянул на руку. Она продолжала быть, хотя и начала чуток расплываться. Одним отрицанием её из бытия не отличишь. Хитрее нужно. Обернуть в свою пользу. Врачи говорили, что логика для меня - спасительная нить. Логика - Ариадна. Если руки быть не могло, но я её видел, то следовало её объяснить. Вот так вот просто. Это если бы мне дракон привиделся или другая небылица, там бы трудно пришлось. А руку объяснить можно. Сначала происхождение. Мои руки на месте, архитектор своими бы не разбрасывался, всё-таки РУКОводитель. Значит чья-то. Шёл кто-то и обронил. Мало ли чего. Хоть сейчас и не осень. Так ведь руки не листью, чтоб обязательно осенью опадать, может у них в другое время рукопад начинается! Почувствовал значительное облегчение, мог уже смотреть на неё без внутреннего содрогания.
-Дай руку, ну что тебе стоит!
Я был на волне успокоения, всё уже объяснил себе, поэтому решился ответить.
-Зачем Вам чужая рука?
-Это моя, сволочь!
Я открыл глаза. Архитектора за столом не было видно, но явно шутил. Мне так казалось, очень уж с чувством говорил. Хотя, как же его, если ничем не примечательная, самая обыкновенная рука. Ничуть не начальственная. И голая. Архитектор был явно в пиджаке, ну не мог главный архитектор города сидел на рабочем месте голый! А тут голая рука с куском плеча. Чепуха, не его эта рука. Чья, пусть сами разбираются, я не сыщик, я журналист, мне газету делать надо. Пора, время поджимает, послушал и хватит.
-Я наверно пойду?
-Никуда ты не пойдёшь!
То просил, а то снова грозен стал. Всё-таки невежа, среди начальства большинство таких. Оттого, думаю, и живём не очень то. Если бы с воспитанием люди да с понятием, так может и лучше бы жили, а не только бы карманы набить.
Я встал, отряхнулся, слушал как архитектор шумел ящиками стола, что-то перебирал. Потом щелчок и над столом появилось его перекошенное лицо. Я бы потерял сознание, если бы собственноглазно увидел начальственный некомплект, но следом появилась рука, его рука, целая и невредимая, прикрепленная к телу. Действительно был гол.
И грозил мне пистолетом. Хотя зачем мне грозить, на меня заряди с чувством мата абзац и я мигом западу. Грозил, не знал про мою особенность. А я радовался, что рука на месте. Это меня успокаивало больше любого лекарства. Так что на пистолет и внимания почти не обратил.
-Дай руку! А то пристрелю, как собаку!
Пошевелил пистолетом, будто вот-вот стрельнет и чем-то щёлкнул. Я кивнул головой и спрятался за столом. Толстая дубовая перегородка между нами. Перегородки начальство ставит уже на местах, говорят для того, чтобы не видно было секретарш, делающих минет. Врут. Сколько я брал интервью с начальниками разного полёта, но такого безобразия не встречал. Завистники.
Выстрел. Пуля прошла совсем рядом от меня, выбив солидную щепу. Я припал к полу, звук, то ли сам лицом, то ли что-то упало. Архитектор завыл. Я лёг головой к столу, на темечко тетрадку и руки. Даже если ухитрится попасть, то есть шанс выжить, ведь пуля должна пробить доску, мои ладони и 96 листов. Исписанных с двух сторон. Хотя последнее, может и не поможет.
О том, почему архитектор начал стрелять не задумывался. Могло увести слишком далеко. Лежал минут пять, никто не пришёл, архитектор затих. Он мог схитрить, ждал, чтобы я вылез, потом застрелит. Но меня одолевали плохие предчувствия, поэтому встал. Медленно-медленно. Шагнул.
Архитектор лежал в страшном виде. Без рук и одной ноги. Около обезображенного лица валялись глаз, нос и нижняя губа. Я отошел к двери, она была закрыта. Пытался не дать страху оседлать себя. Я ведь точно знал, что не виноват, но что я мог доказать? До меня архитектор был здоров и цел, с орлиным взглядом от которого душа уходила в пятки не только у строителей. А теперь он развалился на части. Неизвестно как, но обвинят меня. Я ведь никто и долго не хотел идти, брезговал, недолюбливал, об этом все сразу вспомнят.
В тюрьму мне нельзя, мне даже суд не пережить, потому что у меня мозги - десятая часть обычных и чуть только какая перегрузка, сразу до свиданья. Мне в шахматы нельзя играть, даже в дурака. А тут суд. За разрушение начальника по голове не погладят. Накажут строжайше. Может даже убьют.
Я огляделся. Было зашторенное окно, но даже если я его выбью и убегу, то это не спасёт. Поймают. Не хотел в тюрьму. Логика, она всё-таки должна спасти меня. Догадаться как её приложить. Ничего достойного в голову не приходило, пока решил стащить архитектора до кучи.
Слава богу, избытков органов не обнаружилось. Две руки. Первая, на которой лежал, вторая с пистолетом. Могла ведь появится и третья, но не было, а может, догадливо не замечал.
Приложил их на место, притащил ногу, собрал лицевую мелочевку. Всё то есть, только не человек, а куча.
Жаль, что не ранил меня. Так бы хоть какой козырь в руках, про самозащиту наплести. А то ведь навесят всех собак и ничего не докажешь. Я то был нужен, я ж один писака во всем районе и никто в эту глушь не поедет. Но они ведь на расправу скорые, сначала голову отрубят, а потом пожалеют, слегка.
Старался, чтоб не стало обидно и без отчаяния, потому что мне нельзя. Раз жена, шутки ради, прочитала мне "Серую шейку", так ведь запал, потому что жалко птицу было и лиса эта гадкая, бегает кругами.
Вдруг вспомнил, что дети, если что-то отломают, то стремятся приставить. Никогда не выходит, но последний шанс, а вдруг. Я и тыкнул архитекторский нос, но так был рассеян, то попал в глазное отверстие. Нос, на удивление, утвердился и остался, даже когда я убрал руку. Оторвался не трудно, но с применением некоторых усилий. Водрузил на место, занялся губой и глазом. Более-менее ровно примостил и почувствовал надежду. А вдруг повезет, вдруг восстановлю архитектора и минут меня кары начальственные. Чтоб восторгом не захлестнуло, стал думать о своей рассечённой чашкой губе.
Сначала разобрался где какая рука, примостил их, ногу влепил и стал архитектор целёхонький. Только плохо, что на полу лежал. Не по чину. Когда подымал, то одна рука снова отпала. Левая. Уже усадил, голова покатилась, смяв всё лицо. Я отошёл в угол, там постоял минут пять, успокоился, вспомнил благопристойный анекдот и вновь приступил к лепке тела. Руку без труда, а с головой пришлось повозиться. Трудное оказалось занятие, добиться портретного сходства, ведь не художник. Хотя тут больше скульптор пригодился.
Полез в стол, нашел там фотографии и по ним архитектора восстанавливал, потому что у меня в памяти от него остался только орлиный взгляд в форме двух молний наиярчайших. Хоть и не специалист, но похоже сделал лицо, голову облокотил на спинку кресла и отошёл помиловаться творением рук своих.
Почувствовал хлюп под левым каблуком. Что-то под туфлей было. Ногу поднял и увидел в куске слизи золотое кольцо. Массивное, наверняка архитектора. Подобрал, вытер носовым платком и вознамерился надеть, когда обнаружил, что на правой архитекторской руке не хватает среднего пальца. Шевельнулось во мне мрачное подозрение, вернулся я к пятну, откуда изъял кольцо и явственно различил там ноготь. Испариной весь покрылся, осознав, что раздавил начальственный средний палец. За такое по голове не поглядят. Конечно средний палец не указательный, но и в носу поковыряться и молодежный жест произвесть, какое другое применение. Начальству виднее и даже если нет пальцу применения, то не мое собачье дело руководителей телес лишать.
Взволновался я. Уже уверовал, что минула беда, обойдется всё и спокойно продолжу свой жизненный путь. Но палец. Самый длинный палец. Слыхал из пьяных разговоров, что ими ублажают друг друга женщины. В этом отношении архитектор не пострадал, он же мужик. Мужик Я вспомнил, как у него отваливались руки и ноги. Вдруг и член. Это уже не палец, тут уж серьезнейшие неприятности, убить даже могут. Я вспотел, подошел, расстегнул ширинку, облегченно вздохнул - всё в порядке. Не хватало мне только статьи за оскопление. Отошёл к двери и постучал. Главное на месте, а указательного пальца секретарша может и не заметить. Сейчас главное уйти, а потом пусть думают, кто архитекторский палец растоптал. И тут я задрожал. Указательный палец не важен, но только не на правой руке. Ручку, то он держит. И карандаш. Архитектору ведь приходится много рисовать, как же он без пальца. Так это не пройдёт. От отчаяния я стал осматривать, разверзшиеся передо мной бездны и тут же был наказан за свою глупость. Запал и провалился.
Очнулся, как всегда, в больнице. Опять врачи скрутили расшатавшиеся мои мозги, но не выпустили, как обычно, а препроводили в тюрьму. Оказывается дело моё разбирали. Не знали, то ли отпускать, то ли судить за жестокое убийство. Меня нашли лежащем на полу у двери, а вокруг валялись куски архитектора. Конечно следователям увлекательно было на меня всё спихнуть, тем более, что головой слаб, но боялись огласки. Только скажи, что паршивый корреспондент разорвал на части главного архитектора, так ведь набегут со всех сторон писаки, чтоб сенсацию раздуть. Тут не дай бог выплывет, что сам разрыватель телосложения весьма хилого, а телеса архитекторские состава непонятного, доктора только головами кивают.
Чтобы тень на плетень не наводить определили сердечный приступ архитектору и похоронили в закрытом гробу. Меня же отпустили, потому что непонятно как всплыло на Западе об арестованном журналисте, вонь поднялась и так далее. Живу теперь по-прежнему, только опасливо приглядываюсь к крепости начальственных тел. Страшно мне, что опять могут развалиться. Им тоже страшно, поэтому теперь любое интервью дают только в присутствии сильных подчинённых. Не верят, что разорвать могу, но бывает то в жизни всякое. Архитекторов невзлюбил ещё пуще прежнего. Когда ещё одного прислали, сразу пришёл, опросил, чтоб с чистой совестью забыть о нём на год. Через семь месяцев он умер от солнечного удара и замены больше не прислали. Оно и понятно, рушиться всё может и без архитектора, строительств же в городе не было уж давно.
А про развалившегося я понял. У него просто вся жизненная сила на орлиный взгляд уходила, вместо крепления тела, вот и догляделся. Разболталось тело и пало, будто прогнившая осина. Не по чину грозен был, гармонию нарушал и умер. Зато другим уроком послужил и кто умный был, перестали больше, чем по чину положено, бровями гневаться.