Лабиринт

ЛАБИРИНТ

(повесть)


    …мы расположены платить почти лю-бую цену за обман бессмертия.
                Виктор Санчес


    …похоже, что «Там» существует другая жизнь и что вы живете «Там», когда спите «Здесь»…
               
                Эдвард  Пич




















1

Все чаще я по городу брожу.
Все чаще вижу смерть – и улыбаюсь
Улыбкой рассудительной. Ну, что же?
Так я хочу. Так хочется мне знать,
Что и ко мне придет она в свой час.

                Александр  Блок


     Тяжелая дверь поддалась не сразу. Николаю пришлось ухватиться за грязную ручку обеими руками, несколько раз хорошенько рвануть ее на себя и только после этого он сумел протиснуться через узкую щель внутрь. Дверь тут же с треском за ним захлопнулась. Ржавая пружина звякнула.
— Здравствуйте, — он нагнулся к окошечку и, облизнув пересохшие губы, сообщил, — я к Санда-лову.
— К Сандалову?.. — охранник возвел глаза к потолку. — К Сандалову… А кто это?
     С улицы просигналили. Охранник отошел от стола и принялся щелкать переключателями. Че-рез серое запыленное окно Николаю было видно, как медленно отползают в сторону металличе-ские ворота. Клубок спутанной колючей проволоки на них трепыхался, словно большой мохнатый паук. Щелкнул тумблер, машина въехала на территорию базы, и ворота медленно поползли обрат-но. За что-то зацепившись, паук из колючей проволоки свесился на бок.
— Чего вам? — переспросил охранник, возвращаясь к столу.
— Мне нужен Сандалов, — повторил Николай, — где его можно найти?
— А я откуда знаю? — удивился тот. — Он у нас работает?
— У вас.
— Ну, так идите и ищите.
— А можно?
— Идите, —  махнув рукой, охранник принялся шелестеть газетой.
     Осторожно повернув турникет, Николай прошмыгнул мимо распахнутой настежь вахтерской двери и вышел во двор.
— Стой! — сию же минуту истошно завопили за его спиной. – Назад!!.
     Вздрогнув, он остановился.
— Пропуск забыл выписать, — улыбнулся охранник, появляясь на пороге с эмалированной круж-кой в руках, — как фамилия?
— Моя? (…моя мне известна…) Савельев.
     Николай полез во внутренний карман за паспортом.
— Не обязательно, — отмахнулся охранник, безошибочно угадавший его жест, — я запишу вас в журнал и выдам бланк. Там, куда идете, поставите на него печать с обратной стороны, а когда бу-дете возвращаться, вернете мне.
— Понял, — кивнул Николай, принимая пропуск.
     И подумав, добавил:
— Только не надо орать, я не глухой.
— Порядок у нас такой! — словно оправдываясь, проорали ему вслед.
— А-а… А я решил с головой что-то.
     В коридоре было пусто. Пусто, в смысле людей. Николай пробежался по всем этажам, заглянул в несколько кабинетов, но так никого и не обнаружил. Странно, — подумал он, присаживаясь на подоконник, — до обеда еще далеко, куда же все подевались? Ну Андрюха, ну сукин сын… А мо-жет он дома? На мгновение эта мысль показалась разумной и вполне естественной. Хм… В рабо-чее-то время?
     Этажом ниже хлопнула дверь, эхо гулко прокатилось по пустым коридорам. Соскочив с подо-конника, Николай бросился вниз.
— Погодите, — он подбежал к человеку, который не спеша запирал кабинет, — одну минуточку!
     Перевел дыхание.
— Вы не в курсе, куда все подевались? Полчаса брожу здесь и ни одной живой души. Прямо мертвое царство какое-то.
— В таком случае, я – Аидоней, — прозвенев ключами, мужчина убрал их в карман. — Гадес.
— Что?..
     Аидоней рассмеялся.
— Я директор базы. Вам что нужно?
— А-а, — Николай улыбнулся, — директор. Тогда, наверное, вы мне и нужны.
— Слушаю.
     Мужчина поднял с пола дипломат, отряхнул его и направился к выходу. Николай пошел рядом.
— Я ищу Сандалова. Он работает у вас технологом и…
— Андрей Николаевич?
— Ну,  да.
— Уже не работает.
— То есть...  как не работает?
     Николай остановился.
— А вот так. Я его выгнал. Полгода уже как выгнал. Вышиб к чертовой матери!
— Выгнали?..
— Да, выгнал. Я, конечно, понимаю, человек он нужный, с двумя высшими образованьями. Автор каких-то там книг… Но мне на его книги, извините, глубоко начхать! Это коммерческое предпри-ятие и балагана я здесь устраивать не позволю.
     Он подозрительно окинул Николая взглядом.
— А вы ведь нездешний?
— Нездешний, — Николай поморщился. — Только что с поезда. Он должен был меня встретить, но…
— Ага, ну тогда все понятно. Тогда у вас все еще впереди. Еще увидите, во что они с Гындой пре-вратили город. А ко мне с этими бреднями лучше не суйтесь. Ясно?!
     Директор ускорил шаг и скрылся за поворотом. Николай остался стоять. Мысли у него в голове путались. Наверное, он все-таки дома, — подумал он, пожимая плечами, — Гында, Гында… Что еще за Гында такая?..
     На проходной, к его удивлению, никого не оказалось. Мигали красные лампочки, истошно вы-ла сирена. Положив, так и не отмеченный ни чьей печатью пропуск на стол, рядом с кружкой, в которой плавала жирная моль, Николай вышел на улицу.
     Что ж, — соображал он, — адрес у меня где-то записан.

     Дверь ему долго не открывали. Он позвонил раз, потом еще. Затем нажал кнопку и продержал ее несколько дольше, чем это обычно принято. Квартира молчала. Николай уже собрался уходить, (хотя куда именно, он не знал), когда щелкнул замок и перед ним возник некто. В первое мгнове-ние он подумал, что ошибся подъездом. Человек, который стоял на пороге, мог быть кем угодно, но только не тем, к кому он приехал. Диковинный полосатый халат, взъерошенные, торчащие в разные стороны волосы и бледное осунувшееся лицо, на котором резко выделялись, сверкавшие сумасшедшим, болезненным блеском глаза. Некоторое время оба рассматривали друг друга. На-конец Николай выдавил:
— З-здрассьте.
     Голос его дрогнул.
— Здравствуйте, вам кого?
     Хозяин квартиры смотрел недовольно и настороженно.
—  Андрей?..
     Николай шагнул ему навстречу. Тот попятился и попытался захлопнуть дверь.
— Это же я, неужели не узнаешь?!
     Человек в халате замер.
— Коля?..
     Дверь открылась пошире.
— Ну да, черт побери! Я, я это!!
— Ко-оля!! Вот так сюрприз! — Андрей наскочил на него, едва не сшибив с ног, и схватив за пле-чи, несколько раз хорошенько встряхнул. — Откуда ты здесь? Разве ты не в Москве? Ну проходи, проходи, чего встал!
     Николай вошел.
— Слушай, — начал он, скидывая на пол порядком натершую плечо сумку, — может ты объяс-нишь мне, как все это понимать?
— Объяснить? Да я сам ничего не понимаю. Ты что здесь, проездом?
— Та-ак... — Николай выпрямился.
     Некоторое время Андрей стоял неподвижно, затем хлопнул себя по лбу и издав сдавленный смешок, медленно опустился на стул.
— Моэрис! Переписка!! — произнес он сквозь смех. — Совсем закрутился. Наша с тобой пере-писка!
— Ну, да, — Николай неуверенно улыбнулся.
     По лицу его пробежала легкая тень. Что-то неискреннее послышалось ему в этом смехе.
— А позавчера я выслал тебе телеграмму. Думал, ты меня встретишь…
— Так, так, так, — Андрей забегал по коридору, — выслал телеграмму. Надо в почтовом ящике посмотреть, мне сейчас всю корреспонденцию туда валят. Наверное, там. Да ты проходи, проходи.
     Он схватил его за рукав и потащил в зал. Николай не сопротивлялся.
— Знаешь, — признался он, — а ведь я сначала к тебе на работу поперся. Я сейчас прямо оттуда. Решил, что раз ты меня не встретил, значит…
— На работу? — вздрогнул Андрей. — Так ты уже…
     Сбился и замолчал.
— Господи, да что с тобой такое творится! Ты случайно на наркоту не подсел? Что я уже? Знаю, что тебя вышибли с базы? Ну знаю, и что тут особенного. Разговаривал я с этим вашим… Аидоне-ем.
— С базы? — Андрей снова расхохотался, на этот раз более искренно и даже с каким-то облегче-нием. — С базы!.. На базе я  полгода как не работаю.
     Он вдруг снова замолчал, словно испугавшись чего-то, а затем резко переменил тему.
— Так ты к нам надолго? Впрочем, что это я? Это совсем неважно! Располагайся, чувствуй себя как дома. Мне сейчас нужно будет уйти… к сожалению… Ну, да ничего! Квартира в твоем полном распоряжении. Черт бы побрал эти дела! Располагайся…
     И не давая Николаю опомниться, убежал в соседнюю комнату.
— Эй, — Николай поднялся из кресла, — может ты все-таки сначала объяснишь мне…
— Об чём базар! Объясню, конечно объясню, — проорали из-за стены. — Но потом. Кстати, рас-шифровка у меня в офисе. Ты уж извини. Вот вечером приеду, привезу расшифровку и все объяс-ню. А сейчас не могу, нет времени. За мной должна заехать машина, так что извини…
     Через открытую форточку с улицы донесся автомобильный гудок.
— Во, — Андрей выскочи в зал, — легок на помине.
     Вместо халата на нем теперь был дорогой черный костюм. Волосы оказались аккуратно приче-саны.
— Коньяк в холодильнике, ключи от входной двери на телефонном столике. Это на тот случай, если решишь прогуляться. Но вообще-то, я бы тебе советовал принять душ и отдохнуть. Все-таки путь проделал не близкий.
—  Но погоди, а как же…
— Обо всем поговорим вечером, — крикнул Андрей уже из коридора. — Обо всем! Будь здоров.
     Николай остался один.
— Черт знает что, — в который раз повторил он и на ходу расстегивая  рубашку, отправился в ванную.
     Холодный душ сейчас показался ему как нельзя кстати.

     Квартира, в которой жил Андрей, поражала не столько своей роскошью, сколько царившим в ней беспорядком. Одну за другой, Николай исследовал все семь комнат, повсюду натыкаясь на пыль, пустые коробки и разбросанные вещи. Более всего его заинтересовал кабинет. Помимо книжных стеллажей, письменного стола и двух компьютеров, уютно расположившихся на нем, в кабинет были свалены целые горы бумаги. Толстые стопки исписанных от руки и отпечатанных на машинке листов взгромождались одна на другую. Повсюду валялись компьютерные распечатки, ксерокопии. Тетради, скоросшиватели, брошюры – все это было брошено как попало, очевидно второпях.
     Обойдя кабинет, Николай отодвинул кресло и уселся за стол. Несколько глянцевых бланков с оттиснутым на них: «РЕАБИЛИТАЦИОННЫЙ  ЦЕНТР», упали при этом на пол, открывая ста-рую, порядком замусоленную книгу в зеленом переплете.
— Хм, интересно.
     Заглавие на титульном листе гласило: «Философия общего дела».
— Забавно, — пробормотал Николай, презрительно швырнув книгу обратно на стол, — что-то раньше я за ним такого не замечал.
     Он хотел посмотреть что находится в ящиках, но ни один из них не открылся. Наверное, запер пока переодевался, — промелькнуло у него в голове, — не от себя же он их запирает. Внимание Николая привлекла серая папка, выставлявшаяся из-под прочих бумаг. Приподнявшись, он осто-рожно достал ее.  Категория «P», – значилось в верхнем правом углу. В папке лежали письма. Множество грязных тетрадных листов с изорванными краями, исписанных разными чернилами размашистым неровным почерком. То тут, то там на них попадались помарки и исправления. Ни-колай поднял первые несколько листов, скрепленных обычной канцелярской скрепкой, и быстро пробежал их глазами.
     Письмо начиналось со слов:

   Уважаемый товарищ Кронос, пишет Вам инакомыслящий Платон Вольфович Глотт.

— Инакомыслящий Глотт?.. — Николай поморщился.
     Далее шло:

     Вот уже дважды писал я к Вам, но дошло ли до Вас хоть одно мое послание, так и не знаю. Страдаю, а потому молю о помощи!
     Седьмого июля сего года, около семи часов вечера, за мной приехала  «скорая помощь» и семеро врачей из нее начали уговаривать меня поехать с ними. Действуя обманным путем, они говорили, что собираются снимать меня с учета и чтобы я ехал, но я не соглашался, так как чувствовал подвох и не верил им. Тогда все семеро накинулись на меня, скрутили меня, и поволокли меня в «скорую». По дороге я попытался оказать сопротивление, но мне так вывернули руки, что я аж взвыл. Меня привезли в отделение РКПБ. Сразу хочу отметить, что дежурный врач меня не ос-мотрел и не беседовал со мной. Вместо этого он вызвал санитара, который в этот день совсем не работал. (У него был выходной, у этого санитара. Он живет рядом с больницей и пришел с выходного).
     В отделении со мной беседовала психиатр Алексеенко. Я начал ей объяснять, что полгода уже не страдаю эндогенным заболеванием, но она меня не слушала. Её интересовало, какая ботва у картофеля в нашей деревне, болеют или нет овцы, вылезает ли у кур перо. Потом мне, без моего на то согласия, вкатили укол, чтобы привить зависимость к алкоголю, и когда мышление у меня из-за этого укола стало работать совсем иначе, психиатр Алексеенко заставила меня распи-саться. Они меня отпустили домой, но с тем, чтобы посмотреть, буду я или нет писать о том, что в АТБ связи мешками воровали деньги. Я не писал. Не мог, так как находился в депрессии. По-кровский, который лежал со мной в одной палате, сообщил мне, что психиатр Алексеенко нарко-манка. Валентина Петровна, сестра, тоже похожа на наркоманку. Это она ставила мне алко-гольные уколы и говорила, что таблеток тизерцина, которые мне нужны для лечения невралгиче-ского заболевания, вообще нет в природе.
     Спустя неделю, за мной опять приезжала машина. Врач со «скорой» сказал мне: «поехали, Глотт». Я спросил: «куда?»  Тогда он ответил: «бороться с мафией». Я сбежал от врачей. По-сле этого я четырежды звонил в милицию и трижды писал заявления, но меня игнорировали. Лейтенант Нафиков по секрету сообщил мне, что вся милиция у них – мафия, и что прокурор ихний – куплен. Затем он объявил, что я дал ложные показания и велел мне сушить сухари.
     На медосмотре в поликлинике мафия хотела чтобы я прошел не все кабинеты. Один из врачей так прямо и заявил мне, угрожая: «еще будешь, нет, бороться с мафией?!» Мне известно, что нашего мастера они отравили. Жена моя, наркоманка, уже не раз подсыпала мне в суп серый по-рошок. Подсыплет и выходит за дверь – смотреть, буду я есть или нет. (А я и есть-то не ду-маю!) И в ларьке ларечницы подсыпают мне в бутылки порошок. (А я и пить-то не думаю!)
     Вот уже семь лет на меня покушаются. В атмосфере постоянной травли, я узнал про Вас и немедленно решил написать. Пожалуйста, поставьте меня на учет. Семь лет я веду тайный дневник, и если угодно, могу Вам его переслать.
 
                С уважением, П. В. Глотт.

     P.S. Нужны ли Вам фотографии 3х4? У меня есть.

     Закончив читать, Николай некоторое время тупо смотрел перед собой, пытаясь собраться с мыслями. Затем отпихнул папку, плюнул и, рассмеявшись, встал из-за стола.
— Будь я проклят, если понимаю, что здесь творится!
     Достав из холодильника коньяк, он налил себе полный стакан и залпом его выпил. На душе стало как будто полегче. Вспомнилось то, зачем он сюда приехал, захотелось пойти прогуляться. Распаковав свою сумку, он переоделся и стал искать ключи. В коридоре на телефонном столике их не оказалось.
— Странно, — Николай стоял в замешательстве, — он же сказал, что если я захочу посмотреть город…
     (…вообще-то, я бы советовал тебе отдохнуть…)
— Ну, уж нет!
     К счастью, изнутри замок открывался безо всяких ключей. Выйдя из квартиры, он театральным жестом захлопнул за собой дверь.

     Город ему не понравился. Слишком пыльный, слишком пестрый, слишком… странный. Нико-лай заглянул в главный универмаг, посетил художественную выставку, прогулялся по набереж-ной. Он даже осмотрел местный крематорий, правда, только издали. И всюду, куда бы он ни по-шел, на глаза ему попадалось одно и то же – реклама Реабилитационного Центра. Она красовалась в витринах магазинов, ею были разукрашены автобусы и троллейбусы, она пестрела на первых полосах местных газет. Рекламные листовки раздавались прохожим на каждом углу, а на самых высоких зданиях висели огромные красочные щиты: «КРОНОС — ВАШ ШАНС ПОБЕДИТЬ ВРЕМЯ!»  Да что же это за Кронос такой? — не переставал удивляться Николай. Ему вспомни-лись те несколько бланков, которые он видел в кабинете Андрея.
     Людей на улицах было не много. По крайней мере, так ему показалось. Он даже попытался сравнить Глахов с городом-призраком, но… Но стоило ему поднять глаза и взор его обязательно упирался в цветастые рекламные щиты. Нет, на город-призрак Глахов не тянет. Слишком пестро, слишком ярко. Слишком. Да и люди все-таки есть. Хоть мало, а есть.
     Домой он вернулся ближе к вечеру. Поднимаясь по лестнице, Николай вспомнил, что ушел без ключей. Впрочем, опасения его оказались напрасны. Еще за три этажа он услышал приглушенные звуки музыки. Когда же поравнялся с андреевой дверью, сомнения его развеялись окончательно. Музыка грохотала оттуда.
— Вернулся, — усмехнулся Андрей, — ну проходи.
     Он отхлебнул из бокала, который держал в руке и исчез в глубине квартиры.
— Там – Кронос, тут – хронос… — пошутил Николай.
     Он вытряхнул из кармана несколько рекламных листков, повесил плащ и немного подумав, за-вернул на кухню. Несмотря на любопытство, встречаться с посторонними ему  не хотелось. Опять этот шут начнет паясничать, — решил он, — и себя дураком выставит и меня в придачу. Поставив чайник на огонь, он уселся за стол. Музыка в зале смолкла, послышался гомон, звон посуды. За-двигали стульями. Неужели расходятся? — удивился Николай. В этот момент дверь на кухню приоткрылась и на пороге возникла совершенно пьяная девица.
— Ой, да тут занято… — она прыснула и погрозила Николаю пальчиком.
— Мариночка, Мариночка, не сюда, — послышался излишне любезный голос Андрея.
     Девица прыснула еще раз, пробормотала: «pardon», и исчезла.
— Ну и ну, — Николай покачал головой, — неплохо он здесь устроился.
     Гости некоторое время шумели в коридоре, затем гул плавно перетек на лестничную площадку. Андрей еще что-то орал им вслед, а голоса уже раздавались на улице. Хохотали, повизгивали, за-тянули какую-то песню. Мало помалу  все стихло. Выключив закипевший чайник, Николай убрал нетронутую чашку обратно в шкафчик и вышел в гостиную.
     Андрей убирал со стола.
— Ты пока переодевайся, — коротко кинул он, — а я сейчас.
— Кто были… сии? — поинтересовался Николай.
— Так, знакомые. Сослуживцы.
— А почему столь поспешно ретировались? Ты их выгнал?!
— Я не выгонял. Они ушли сами.
— Хорошие люди? — не удержался Николай.
— Очень хорошие, — осклабился Андрей, унося на кухню полный поднос грязной посуды.
— Чай пить будешь? — крикнул он уже оттуда, громыхая и позвякивая.
— Буду. Чайник, кстати, только что вскипел.
     Николай зашел в спальню, снял костюм и аккуратно повесил его на стул. Покопавшись в сумке, он достал спортивные штаны, тапочки, белую майку с выцветшей надписью DUMB PROMPTER и изображенным, чуть ниже, клубком колючей проволоки. Переоделся и вышел обратно в гостиную. Андрей уже сидел за столом, перед ним были расставлены шахматы. Тут же находилось: бутылка коньяку, две чашки, три (?)  рюмки, коробка конфет и маленький заварочный чайничек.
— Клевая маечка. Садись, сразимся, — пригласил он. — Когда мы играли последний раз?
— Лет семь назад, — Николай сел, — если не больше. Ты, как всегда, «неграми»?
— Да, твой ход. Белые начинают и… проигрывают.
— Это мы еще посмотрим.
     Николай передвинул пешку.
— Рассказать ничего не хочешь? — поинтересовался он, после непродолжительной паузы.
— А что я тебе должен рассказывать? — удивился Андрей, не поднимая глаз от доски.
— В самом деле, как будто нечего.
     Помолчали.
— Я нашел то, о чем ты просил, — произнес, наконец, Андрей, разливая коньяк по рюмкам.
     (Третья осталась нетронутой).
— Разумеется, нашел, — терпеливо ответил Николай, — поэтому я и приехал. Где расшифровка?
— Вот, — Андрей достал большой картонный конверт и перебросил его Николаю. — Мóриа, это гора.
— Гора? Погоди, погоди… Как гора?
     Николай разорвал конверт и, подхватив несколько выпавших из него листов, быстро пробежал их глазами.
— Ты сегодня гулял по городу? — Андрей зевнул.
— Ну…
— На набережной был?
— Ну, был.
— И как тебе… — он зевнул еще раз, — как тебе наш пруд?
— Пруд, как пруд… — Николай оторвал взгляд от бумаг и уставился на Андрея.
     Гора! Ну, конечно же, гора!! Елки-палки, и ведь я видел ее сегодня. Видел, а так ничего и не понял. Р-разиня! Ну да, гора. Прямо за прудом, на юго-востоке. Черт побери, никогда бы сам не додумался.
— Где ты это узнал? — взволнованно спросил он.
— Какая тебе разница! — в голосе Андрея чувствовалось нескрываемое раздражение. — Почему ты все время норовишь засунуть свой нос в мои дела? Я тебе что, сват, брат?.. Попросил выяснить, я выяснил. Мóриа – это гора, Моэрис, как ты и предполагал, озеро. Я достал у геодезистов самые новые и у одного местного историка самые старые карты, (необыкновенно старые!), сравнил всё это с твоими каракулями…
— Манускриптами?
— С манускриптами! Все верно, все совпадает. На месте нашего пруда раньше было озеро. Звучит бредово, но это факт…
     Андрей не закончил. Отшвырнув расшифровку в сторону, Николай накинулся на него и, пова-лив на пол вместе со стулом, восторженно завопил:
— Андрюха! Черт тебя подери. Ты даже не представляешь, что ты для меня сделал! Дай я тебя расцелую!..
— Отлезь... отлезь от меня, гомик несчастный. Совсем умом тронулся. Отлезь, тебе говорят! — вяло отбивался Андрей. — Чайник опрокинешь…
     Остаток вечера пролетел незаметно. Играли в шахматы, слушали29 «Аквариум» и «Rolling Stones». Много пили. О многом спорили, многое вспоминали. И снова пили. С непривычки Нико-лая очень скоро развезло, Андрея развезло от количества выпитого.
— И все-таки, Глахов странное место, — бессмысленно уставившись на доску, вещал Николай. — Нет, в самом деле, странное. Я целый день сегодня шатался по улицам. Куда у вас народ подевал-ся, а? Ведь вроде бы и не жарко…
     Он подмигнул, вернее, попытался подмигнуть.
— Никуда не подевался, — еле ворочая языком, отвечал Андрей.
     С каждой выпитой рюмкой, он становился все угрюмее.
— В Глахове проживает четыреста двадцать одна тысяча человек, и если бы ты решил прогулять-ся немного позже… Я имею в виду не так рано…
— Ш-шах! — Николай передвинул своего слона с одной клетки на другую.
— Еще  выпьешь?
— Наливай.
— За встречу!
     Выпили за встречу.
— Ночью наш город расцветает, — пробормотал Андрей, закрывая глаза и, очевидно, совершен-но не отдавая себе отчета в том, что говорит.
— Слушай, — встрепенулся Николай, — а почему ты не выслал расшифровку почтой? Почему на последние два письма не ответил?
— А? — Андрей поднял голову, вытаращивая глаза.
— Я спрашиваю, что с тобой происходит? Погоди, не рычи. Я знаю, что это не мое дело, но…
     Он встал, описал по комнате полукруг и на удивление удачно приземлился в кресло.
— Андрюха! Ты же мне лучший друг, ты для меня как… А ну, гад, колись!
     На мгновение глаза Андрея прояснились. Он отодвинул шахматную доску в сторону, развер-нулся на стуле и в упор посмотрел на Николая.
— В чем дело, ты спрашиваешь? — лицо его перекосила злобная усмешка. — Ты хочешь знать, в чем дело?
     Он вдруг весь обмяк, отрешенно махнул рукой и пробормотал:
— Хотел бы я сам знать, в чем тут дело...
— Кронос! — воскликнул Николай.
     Андрей как-то странно хмыкнул.
— Я знал, что если ты здесь появишься, если увидишь… Этого уже невозможно скрыть!
— Но почему ты не отвечал на мои письма?
— Отвянь. Ничего я не знаю! Хватит пить, вот что. Спать пора.
— Нет не пора, — не унимался Николай, — Кронос Кроносом, но как ты-то влез  в это дело?
— Я? — снова хмыкнул Андрей. — Я один из директоров этой чертовой лавочки. Понимаешь?! Я генеральный директор! — уже совсем в ярости завопил он. — Я все это затеял!!.
— Вот как, — Николай покачал головой, — ну а теперь, наверное, ты захочешь рассказать мне обо всем подробно. Что такое «Реабилитационный Центр»?
— Как?! Так ты еще ничего не знаешь!!.
— Конечно нет, откуда я мог узнать?
     Андрей шлепнул себя по лицу ладонью и рассмеялся.
— Ну, ты и сволочь. Ну, ты и змей подколодный!
— Давай, давай, — подгонял Николай, — рассказывай. Кто такой Гында?

     Ночью Николай долго не мог уснуть. Даже через закрытое окно с улицы до него доносился шум. Слышалось хриплое нестройное пение, крики, повизгивания. Где-то трещало и ухало.
— Да что же это такое?
     Бормотал он, ворочаясь с боку на бок.
— С ума они все посходили что ли?..
     «Ночью наш город расцветает…» — всплывали в сознании слова Андрея.
— Черт с ним, пускай расцветает, — скрипел он зубами, зарываясь головой под подушку, — но не с таким же, в самом деле, грохотом…

— Как спал? — спросил наутро Андрей.
     Они сидели на кухне и пили чай.
— Хреново, — глядя в сторону, ответил Николай.
     Издевается, сволочь, — подумал он. — Злится, что я у него вчера всё повыспросил, вот и изде-вается.
— Что так?
— Не знаю. Наверное, съел что-нибудь. У тебя соседи не буйные?
     Андрей промолчал.
— Ты не передумал, — поинтересовался он минуту спустя, — поедешь вместе со мной?
— Нет, — Николай со стуком поставил чашку на стол, — не передумал.
— Ну и прекрасно. Увидишь все собственными глазами.
     Остаток завтрака провели в молчании. Николай задумчиво смотрел в окно, Андрей делал вид, что слушает радио. Часов около десяти к подъезду подъехала черная «Волга». Николай встрепе-нулся.
— Это он?
— Он, — кивнул Андрей.
     В дверь позвонили.
     С первого же взгляда Гында произвел на Николая самое неприятное впечатление. Высокий мо-лодой человек с довольно наглым лицом. Спортивного телосложения, одет с иголочки. Типичный «новый русский», мать твою! Словно из анекдота. Николай таких не любил.
— Вот, — представил Николая Андрей, — мой друг, о котором я тебе вчера говорил. Можно ска-зать, друг детства. Необыкновенных способностей человек.
— Очень приятно, — Гында улыбнулся (…скорее поморщился…) и протянул Николаю руку, — Гында Петр Владимирович. Коммерческий директор.
— Николай Савельев, — угрюмо пробормотал Николай, не утерпел и добавил, — к коммерции не имею ни малейшего отношения.
— Он археолог, — пояснил Андрей, заискивающе, как показалось Николаю, улыбаясь.
— Машина ждет, — Гында задумчиво почесал подбородок.

     Перед входом в здание стояла большая толпа. Человек пятьдесят, не меньше, — отметил про себя Николай. «Петр Владимирович, одну минуту! Петр Владимирович!..» — неслось со всех сто-рон, пока они протискивались к дверям. Николаю показалось несколько странным, что все эти люди обращаются именно к Гынде, а на Андрея совершенно не обращают внимания, словно и в глаза его никогда раньше не видели. Впрочем, особо размышлять над этим он не стал. Перед са-мым входом, несмотря на страшную давку, Николай ненадолго задержался, чтобы как следует рассмотреть вывеску. На массивной мраморной доске золотыми витиеватыми буквами было выве-дено:
 
РЕАБИЛИТАЦИОННЫЙ ЦЕНТР
(Фирма "КРОНОС")

*Передовые научные разработки
*Полное восстановление личности
*Восстановление без искажений

— Пошли скорее, — Андрей буквально схватил его за шиворот, — чего ты там увидел?
— Что значит: восстановление личности? – пискнул Николай.
     Их теснили.
— Пошли, потом расскажу.
     Когда все трое оказались внутри, охранник в новенькой камуфляжной форме, поспешно запер за ними дверь.
— С девяти утра очередь занимают, — пожаловался он Гынде.
     Самодовольно потирая руки, тот кивнул. Знаю, мол, все знаю.
— Это хорошо. Это очень хорошо, — он обернулся к Андрею и добавил, — ну что, ты покажи нашему гостю офис, расскажи что здесь к чему, а я… 
     Он развернулся к Николаю, осклабился.
— А я вынужден вас оставить. Увы, бизнес есть бизнес.
     Николай кисло улыбнулся в ответ.
— Да, Андрей, — Гында поднял указательный палец, — в двенадцать ноль-ноль у нас совещание.
— Не беспокойся, у меня все готово.
— О’кэй. Жду тебя в своем… — он сконфуженно кашлянул. — Собираемся у меня в кабинете.
     И развернувшись, зашагал прочь. Николай презрительно фыркнул.
     Внутренняя обстановка офиса делала помещение очень похожим на холл коммерческого банка. Причем банка весьма респектабельного. Навесные потолки, люстры. Отличный дизайн. Хрусталь, золото, малахит. На полу дорогой ковер. Впрочем, все это Николай успел заметить лишь мельком. Едва Гында оставил их, Андрей схватил его за рукав и какими-то боковыми ходами потащил за собой неизвестно куда. Длинный коридор с зеркальным потолком и дорогими светильниками. Пово-рот направо, еще раз направо. Затем налево. Андрей остановился перед широкой, красного дерева дверью, чем-то полязгал, распахнул ее и шагнул внутрь. Николай последовал за ним.
— Вот, — воскликнул Андрей, все той же стремительной походкой подлетая к окну, — мой каби-нет. Располагайся.
     Он щелкнул переключателем и плотные бордовые шторы на окнах раздвинулись. Комнату за-лил солнечный свет. Николай не спеша закрыл за собой дверь,  подошел к одному из стоявших вдоль длинного стола кресел, сел.
— Ну, — сказал он, закидывая ногу на ногу, — я готов слушать.
— Да, слушай! — ероша на голове волосы, Андрей забегал по комнате. — Итак, вы находитесь в кабинете генерального директора первого в мире Реабилитационного Центра.  Директор – это я.
     Он резко остановился и указал на себя пальцем.
— Перестань паясничать.
— Наша фирма занимается сбором и хранением материала…
— Андрей!
— Что Андрей? Ты ведь сам хотел обо всем узнать.
— Не надо ломать передо мной комедию, — Николай выцарапал из пачки сигарету, сердито щелкнул зажигалкой, закурил. — Садись, и давай поговорим нормально. Где пепельница?
     Андрей подал ему пепельницу, плюхнулся в соседнее кресло и уставился в потолок. Минут пять провели в молчании. Николай курил, Андрей просто безмолвствовал. Наконец он встал, снял с себя пиджак и, повесив его на спинку кресла, неторопливо уселся обратно.
— Эта идея пришла ко мне около года назад, — произнес он спокойным ровным голосом, — хотя возможно, где-то в глубинах подсознания, она существовала и раньше, не знаю. Словом, оформить и сформулировать ее я сумел совсем недавно.
     Он помолчал. Тоже достал сигарету, принялся ее разминать. Николай ждал.
— Скажи, ты боишься смерти? — Андрей посмотрел на него в упор. — Ты веришь в существова-ние души?
     И не дожидаясь ответа, продолжил:
— Я нет. Ни в какую душу я не верю. Вернее не верил… Сейчас не знаю.
     Он порывисто встал и снова принялся расхаживать туда-сюда. Очевидно, так ему говорилось легче.
— Рано или поздно, но вопрос о смерти встает перед любым человеком, и я здесь не исключение. Кто-то бьется над его решением целую жизнь, (вспомни: «философствовать – значит учиться уми-рать…»), и умирает так и не найдя ответа. Кто-то этот ответ находит, («Все, что вы требуете от жизни, будет вашим после смерти…»), и ударяется в мистику или религию, ища утешения там. «Абсурдно, что мы рождаемся, абсурдно, что умираем…» — недоуменно разводя руками, воскли-цают самые рассудительные. Большинству же людей, подавляющему большинству(!), не дано ни то, ни другое, ни третье. Маленькие серые человечки, ни на что не способные! Мы боимся мыс-лить. А что, если там ничего нет? Что, если смерть* действительно конец всему? (Находятся, правда, чудаки, восклицающие: «лучше небытие, чем ад!», но мне кажется, они не искренни. Большинство из нас согласились бы жить и в аду, «только бы жить, жить и жить! Как бы ни жить, — только жить!»). Вот тогда-то к нам и приходит страх. Настоящий Страх! Страх с большой бук-вы!! Страх заставляет человека уходить от бередящего душу вопроса, выкидывать его из головы, гнать прочь. Забыть о нем, так и не решив его, так и не найдя никакого ответа! — вот в чем един-ственное спасение. В самом деле, куда спокойнее жить как все, ходить на работу, растить детей. Просто жить! Главное жить, а что такое смерть,*  какая мне разница? Может ее и нет вовсе. Ведь живу же я, я же живу! Погрузился с головой в пучину повседневных забот, вышвырнул из башки эти дурацкие мысли и словно саму смерть** победил.
     Он сделал несколько глубоких затяжек подряд и раздавил окурок в пепельнице.
— Да, до тех пор, пока не придет пора умирать или пока жизнь не доведет тебя до ручки, так что хоть в петлю лезь. Мысли о смерти прогнать можно, но страх-то остается. Страх-то никуда не де-нешь! А ведь, кажется, все бы на свете отдал, только б избавиться от этого страха. Все бы имуще-ство свое заложил, лишь бы получить взамен хоть слабую надежду!
— Я не понимаю, — попытался возразить Николай, — причем здесь смерть*?
— А притом! — Андрей подался к нему и даже голос понизил. — Притом, что подыхать никому неохота. Ты только подумай, как это ужасно: всё останется, а ты исчезнешь. Исчезнешь навсегда!
     Он выпрямился и подошел к окну.
— Банально? Я знаю. Но я себе места не мог найти, размышляя надо всем этим. Ведь как же так? Сколько людей существовало на свете до нас, сколько их будет жить после и всех ожидает одно: забвение, могила с червями, вонь… И нас, и предков наших, и потомков… Но однажды я понял! Ведь эта проблема занимает не только меня. Ведь над ее разгадкой ломали головы лучшие умы человечества на протяжении многих тысячелетий. И сейчас ломают. И еще тысячи лет ломать бу-дут. А наука! Ведь она тоже не стоит на месте, она тоже пытается разобраться в этом нелегком вопросе. И не просто разобраться, в ее задачи входит куда большее. Наука пытается побороть смерть***! Побороть, и сделать человека бессмертным. Сначала сделать бессмертными живущих, а затем воскресить умерших и наделить бессмертием их. Такова тенденция развития, иначе и быть не может! 
     До Николая, наконец, дошло. Ему вдруг все стало ясно.
— Федоров! — воскликнул он, щелкнув пальцами. — Ну, конечно же, ты начитался Федорова! Я видел у тебя дома книгу.
— Нет, — отмахнулся Андрей, — Федоров, это ерунда. Все, что он писал – чепуха! Так, романти-ческий бред, утопия. Все бред, за исключением одного – рано или поздно, но наука  обязательно достигнет уровня, когда сможет восстановить кого угодно и что угодно. Было бы только из чего!
— Погоди, погоди, — Николай не верил собственным ушам, — ты хочешь сказать…
— Да! Наша фирма это ни что иное, как банк. Информационный банк, в который мы собираемся занести данные обо всех человеческих единицах, обо всех индивидуальностях. Конечно тем, кто уже умер, мы помочь не в силах, но вот тем, кто еще жив, мы даем реальный шанс. Реальный шанс стать бессмертным! Бессмертие должны обрести не только гении, не только те, кто благодаря своему уму или своей наглости умудрились войти в историю, оставив о себе память. Бессмертие должно стать достоянием всех. Право на бессмертие столь же естественно, как и право на жизнь! Единственное, что от людей, (наших клиентов), требуется, это оставить после себя хоть сколь-нибудь значимый информационный след. Дневники, личные письма, фотографии… Все это несет в себе информацию, причем информацию сугубо личностную. Ту информацию, по которой в да-леком будущем, через сто, через тысячу, через миллион(!)  лет наши потомки смогут восстановить нас.
     Андрей замолчал, откупорил стоявшую на столе бутылку минеральной воды и налив себе пол-ный стакан, в три глотка его выпил. Николай продолжал сидеть в кресте. Вид у него был расте-рянный.
— Я тебя не понимаю, — пробормотал он, — это, наверное, шутка такая, да?
— Нет, — Андрей поставил стакан на место и устало улыбнулся.
     Было видно, что подобные вопросы задают ему далеко не в первый раз.
— Это самая настоящая правда. За вполне умеренную плату, наш центр регистрирует Вас и выде-ляет Вам информационную ячейку, в которую будет заноситься вся предоставляемая Вами ин-формация. Все, что угодно! Все, что на Ваш взгляд передает Вашу личность. В перспективе эта информация будет копироваться и размножаться, что существенно повысит шансы ее сохранения для потомков.
— Но с какой стати?!. Каковы гарантии?.. — пробормотал Николай.
— Гарантии? — рассмеялся Андрей. — А разве надежды, разве реальной возможности стать бес-смертным мало? А страх смерти? Ты забыл про страх! Пообещай человеку сделать его бессмерт-ным и он, не задумываясь, отдаст тебе «половину царства». Только пообещай! Мы же, наша фир-ма, просим не так уж и много.
     Он помолчал.
— Впрочем, есть и определенные гарантии. Со временем мы планируем развернуть нашу деятель-ность по всему миру. Разумеется, это вызовет заметный резонанс в общественно-политической жизни планеты. Будут созданы специальные комиссии, которые станут следить за нашей работой, проверяя, насколько мы соблюдаем данные нашим вкладчикам обязательства, (то есть, сохраняем информацию о них). Чем это не гарантия?!. Что же касается реального восстановления, то… Пусть потомки дают подобные гарантии. Восстановление – это их обязанность.
     Он замолчал. На несколько минут в комнате воцарилась тишина. Даже через закрытое окно с игровой площадки в соседнем дворе доносились крики детей. Николай находился в какой-то про-страции. Факты, которые сообщил Андрей, были столь фантастичны, что рассудок отказывался их принимать.
— Ну, и что народ? — выдавил он, наконец, из себя. — Обращаются в новую веру? Тащат вам свои… дневники-письма?
— Конечно, тащат!
     Андрей бросил на него быстрый взгляд. Лицо его снова сделалось мрачным.
— Столько тащат, что разгрести всего этого дерьма не успеваем. Гында трижды поднимал расцен-ки, а поток вкладчиков с каждым днем все возрастает. Сегодня будем решать вопрос об очеред-ном…
     В дверь постучали.
— Войдите! — раздраженно крикнул он.
     Вошла хорошенькая секретарша. Кажется, та самая Мариночка,  отметил про себя Николай. Впрочем, совершенно механически.
— Андрей Николаевич, — обворожительно улыбаясь, сказала она. — Петр Владимирович просил сообщить вам, что все давно в сборе.
— Хорошо, — Андрей взглянул на часы, — передайте собранию, что я уже иду.
     Не переставая улыбаться, девушка вышла.
— Извини, — он снял со спинки кресла пиджак, и что-то бормоча под нос, принялся напяливать его на себя. — Поговорим дома.
— Пожалуй… — Николай встал.
— Пойду, проветрюсь. У меня такое ощущение, что я либо сплю, либо спятил.
— Вот ключи. Вернусь домой ближе к вечеру.
     Налету поймав связку, Николай вышел из кабинета.
   
     Как он выбрался из здания и куда именно собирался идти, он не помнил. Словно пьяный бро-дил он по улицам, совершенно не отдавая себе отчета в том, куда несут его ноги. Нет, это чепуха, это какая-то шутка! — в сердцах восклицал он. — Как я вообще мог поверить всему, что он мне понаплел? Бессмертие… Тьфу ты, вздор какой!..
     Остановившись перед витриной ювелирного магазина, он принялся ее разглядывать. Мысли его текли в одном направлении, глаза и чувства блуждали сами по себе. В душу закралось что-то тревожное. Чувство необъяснимой дисгармонии охватило все его существо. Этого не может быть, этого просто не может быть! — снова повторил он и тут же поймал себя на том, что внимательно разглядывает выставленный в витрине рекламный плакат:

«КРОНОС» — ВАШ ШАНС ПОБЕДИТЬ ВРЕМЯ!

     Николай рассмеялся и отошел прочь.
— Ну, надо же!
     Не переставая смеяться, он прошел еще несколько кварталов. Волнение мало-помалу улеглось, мысли сделались более ясными и упорядоченными. Чувство беспокойства рассеялось. А это они ловко придумали, — размышлял он, — ловко, черт побери! И ведь надо же, как гладко все у них получилось. Тут уж наверняка Гында поработал. Какая шумная реклама. Один Андрей на такое не способен. Дальше мечтаний и болтовни у него бы дело не пошло. Это все Гында. Андрюха подки-нул ему идейку, а уж тот ее раскрутил на полную катушку. Это по его части…
     Замедлив шаг, Николай остановился. Часть города, в которую он забрел, была для него незна-кома. Грязная улочка с потрескавшейся мостовой и узкими тротуарами, по правую сторону кото-рой тянулись маленькие деревянные домики, а по левую – черная чугунная решетка, отгоражи-вающая то ли парк, то ли сквер. Перебежав через дорогу, Николай зашел за ограду.
— Так не бывает, — рассуждал он вслух, медленно шагая по длинной тополиной аллее, — если бы такое было возможно, до этого уже давно бы додумались…
     И тут же возражал себе:
— Но ведь перед нами реальный факт. Вот он, пожалуйста! Глаховский Реабилитационный Центр. Можно пойти посмотреть на него, можно потрогать мраморную табличку у входа. Можно даже записаться  и встать туда на учет. Что в этом фантастического или необыкновенного? Заплатил вступительный взнос, притащил пачку старых писем, фотографий и прочей ерунды и, пожалуйста, бессмертие у тебя в кармане! Помрешь себе лет эдак через тридцать, закопают тебя, поставят па-мятник, а через пару веков, или тысячелетий, или… (какая, в самом деле, разница?!), благодарные потомки извлекут тебя, так сказать, на свет божий. Очухаешься ты, прочихаешься, поблагодаришь своих благодетелей и иди на все четыре стороны, им большего от тебя и не надо. Веселись, наслаждайся вечной жизнью! «Такова тенденция развития. Рано или поздно, но это обязательно должно произойти…» Или нет? А что, если нет?!. Но надежда на это! «Разве реальной надежды обрести бессмертие мало?..»
     На протяжении всей своей истории, человечество мечтало о победе над смертью. Этой идеей проникнуты легенды и мифы большинства народов мира. Гильгамеш, Тифон, император Цинь Ши-хуанди, снарядивший на поиски «островов бессмертных» целую флотилию под командовани-ем легендарного Су Шу. Мало? Аполлоний Тианский, Агасфер, Сен-Жермен… Всех и не перечислишь! И если в прежние времена жажда бессмертия выливалась в такие вот сказки или небылицы, то наши современники перешли, что называется, от слов к делу.
     Реабилитационный Центр, тоже мне новость! Центры криогенезации появились в Штатах около тридцати лет назад, а теперь подобные заведения есть и во Франции, и в Японии… Вот уж воистину: «спрос рождает предложение». Люди, не задумываясь, отваливают по сто двадцать пять ты-сяч долларов за заморозку тела или пятьдесят тысяч за заморозку собственной головы. (Последнее даже предпочтительнее – стоит дешевле, а транспортировать, в случае чего, голову все-таки легче. Практичны эти мистеры Мак-Кинли, что ни говори). Так что, по части воплощения в реальность идеи бессмертия «Кронос», увы, далеко не первые. Правда, Андрей намекал, что цены у них не в пример ниже американских, (надо будет поинтересоваться на сколько). Впрочем, мороки с хране-нием информации тоже меньше, чем с хранением замороженных голов. А это вам не хрен соба-чий, это элементарная математика!
     На ум почему-то пришла история12, когда в конце 70-х, в одном из центров замораживания по-лиция обнаружила несколько десятков полуразложившихся тел. Тех самых тел, которые по усло-виям контракта, заключенного их владельцами с фирмой-криогенезатором, должны были хранить-ся вечно. Или вернее, до тех пор, пока наука не окажется в состоянии воскресить их, чтобы одарить вечной жизнью. Скандал тогда разразился грандиозный.
     Вот было бы весело, — не без злорадства подумал он, — если б Гынду, кто-нибудь из его кли-ентов, застукал за растопкой камина дневниками и письмами вкладчиков!.. Хотя, это ерунда. Что ему для камина, дров что ли мало? А информация у них, кстати, должна храниться в компьютерах. Так что, определенные гарантии здесь действительно имеются. Да и сама идея не такая уж сума-сшедшая. Во всяком случае, если сравнивать ее с идеями поклонников криогенеза. «Федоров про-тив Эттинджера!» Забавно, черт побери, — усмехнулся Николай, — весьма забавно…
     В задумчивости добрел он до деревянной беседки в конце парка и, опустившись на скамейку, посмотрел на сверкавший в лучах послеполуденного солнца пруд.
     Легкий ветерок поднимал на воде рябь. Повсюду чернели рыбацкие лодки. Небольшой прогу-лочный катер отходил от пристани, оставляя после себя длинный растекающийся след. Присталь-но вглядываясь вдаль, Николай пытался различить на противоположном берегу очертания Мóрии. Наплывающая с юго-востока туча, плотной пеленой застилала горизонт и горы не было видно.
— Она там, — пробормотал Николай. 
     Мысли о Реабилитационном Центре отступили на второй план, вытесненные другими, более важными и значительными.
— Она там…
— Кто это она? — проскрипело над самым его ухом.
     Вздрогнув от неожиданности, Николай обернулся. Перед ним стоял человек. Маленький не-взрачный мужичонка, лет сорока-сорока пяти, одетый в короткое несуразное пальтишко и ярко-желтую вязаную шапку. В руках мужчина держал портфель.
— Вы что-спросили? — осведомился Николай, с любопытством окидывая его взглядом.
— Вы только что сказали: «она там». А я спросил: «кто она?» — ответил мужчина.
     Ни один мускул на его лице не дрогнул. Оно оставалось совершенно неподвижным, словно маска. Сам он продолжал стоять на месте и с вызывающей бесцеремонностью разглядывал Нико-лая через толстые линзы очков.
— Я пытался увидеть гору, — несколько сбитый с толку бесцеремонностью своего неожиданного собеседника, пробормотал Николай.
— Восточный холм? — проскрипел мужчина и переложил портфель из правой руки в левую.
— Когда-то давно она называлась Мóриа, сейчас не знаю.
— Никогда она так не называлась, — отрезал незнакомец, бросил портфель на скамейку и уселся сам.
— Это было очень давно, — пояснил Николай, — в то время здесь еще и города-то никакого не было.
     Совершенно невозможный тип, — подумал он про себя.
— Да ну? — мужчина посмотрел на юго-восток.
     Снял очки, протер их, затем снова надел и повернулся к Николаю.
— Меня зовут Глотт. Необычная фамилия, правда? На червяка похоже, или как будто что-то гло-тают.
— Глотт?! — переспросил Николай.
     Фамилия показалась ему знакомой. Где-то я ее уже слышал… Он изо всех сил пытался вспом-нить где, но вспомнить ему никак не удавалось.
— Да, Глотт. С двумя «т» на конце. Вас это, может быть, не устраивает?
— Хм... Почему же не устраивает? — совершенно растерялся Николай, — очень даже устраивает. Шикарная фамилия.
— Ага, — мужчина кивнул и недовольно заерзал, — вот и я им про то же. Чем вас, говорю, моя фамилия не устраивает? Это же, говорю, можно сказать, феноменальная фамилия, историческая. Это вам не какой-нибудь Петров или Колупаев. Колупаевых с Петровыми вона сколько повсюду. Открой любую телефонную книгу, так ими там все страницы исписаны, а Глотт один! Нигде вы больше второго Глотта не сыщите, это я вам авторитетно заявляю! Глотт – феноменальная фами-лия, и я горжусь, что досталась она именно мне.
     Не зная, как на подобное следует реагировать, Николай промолчал.
— Я только что из «Кроноса», — снова заговорил мужчина, после непродолжительной пазы, в те-чение которой все так же бесцеремонно разглядывал Николая. — Привез им свой дневник и поставился на учет. В этом дневнике вся моя жизнь. И еще кое-какие документы привез. Их главный очень заинтересовался… Гында, кажется…
     Он вдруг с беспокойством заозирался и, понизив голос до шепота, спросил:
— А вы у них, э-э… записаны?
— Я? Нет! Я… только вчера в Глахов приехал. Нет, я не записан.
— Вчера? — Глотт задумался. — Значит, у вас там… Ну, откуда вы к нам прикатили, нет Реаби-литационного Центра?
— Думаю, что нет, — Николай улыбнулся. — По крайней мере, мне об этом ничего неизвестно.
— Жаль, — Глотт разочарованно причмокнул губами. — Очень жаль. Вы читали рекламу? Бес-смертие должно стать достоянием каждого! Это у них верно написано. Почему какого-нибудь Пушкина или Гогеля должны воскресить через пару сотен лет, а меня или, например, вас – нет? Только потому, что после нас с вами ничего не останется? Но это же несправедливо! Да и жестоко. 
— Через пару сотен! А вы оптимист. Скажите лучше лет через тысячу, это еще куда ни шло…
     Николай вдруг поймал себя на том, что рассуждает о восстановлении так, будто окончательно поверил в него. Хорошо это или плохо, сообразить он не успел, но сбился и замолчал.
— Пускай через тысячу, дело не в этом. Я вас спрашиваю: почему должны воскрешать знаменито-стей, а нас, простых людей, нет?
— А за что нас воскрешать-то, что мы полезного сделали? — съязвил Николай.
— А что сделали полезного эти, так называемые знаменитости? Какая, по большому счету, от них польза? Стишки, романчики… Это всё чепуха! Всем, что мы на сегодняшний день имеем, мы обя-заны именно простым, именно обыкновенным людям. Людям, типа вас и меня. ( Он почему-то особенно напирал на это «вас и меня»). Мы построили здание современной цивилизации. Мы, а не они!
— Я с вами не согласен, — осторожно возразил Николай, — но дело даже не в этом. Цивилизация цивилизацией, а как же культура? Ведь не хотите(?)2 же вы сказать, что культурные ценности человечеству не нужны? Я имею в виду ценности духовной культуры.
— Какие там ценности! Что такое вообще эта ваша «духовная культура»?! — замахал руками Глотт. — Картинки? Романчики? Музычка? Так все это чушь собачья. Самая настоящая ерунда. Побочный продукт развития. Издохни сейчас все музыкантишки да поэты, и этого никто не заме-тит. Разве не так? Много ли мы потеряем? Да ровным счетом ничего! А вот если, не приведи гос-поди, исчезнут с лица земли те, кто стоит у станков или собирает хлеб в поле, если остановится производство и нечего станет есть, понадобятся ли вам ваши культурные ценности, намажете ли вы их на хлеб? Небось, с пустым брюхом по музеям  да по выставкам шарахаться не потянет. Вот, то-то и оно!
     Глотт замолчал, победоносно глядя на Николая. Весь он так и сиял, даже слегка приосанился.
— Глупости говорите, — спокойно и уже более твердо возразил Николай.
     Изумление, которое поначалу вызвал у него этот человек, сменилось на легкое раздражение.
— Если б не духовная сторона культуры, жизнь потеряла бы весь свой смысл, всю свою красоту и привлекательность. Что толку было бы от ваших станков и сытого брюха? Станки лишь призваны поддерживать наше существование, тогда как культура наполняет его смыслом. Да и сами-то станки, с неба к вам что ли упали? Кто их для вас изобрел и сделал?
— Нет, — резонно заметил Глотт, — против инженерной, то есть практической мысли я ничего не имею. Но ведь речь-то у нас совсем о другом. Помните ли вы хотя бы одного выдающегося инженера, я уж не говорю об инженерах посредственных, много ли они оставили о себе информации, кроме этих вот самых станков? Куда там! Зато про Пушкина с этим… с Гогелем мы знаем почти все. Все, вплоть до того, кого они любили, с кем трахались и что такого-то числа кушать изволили. А ведь и творили-то они только потому, что кушали. Небось, на пустое брюхо совсем не то натво-ришь! Вот и выходит, что при жизни мы их, дармоедов, на своей шее катали, так еще и после смерти у этих Гогелей перед нами фора имеется. Ну, а чем они гениальны-то, чем? Писать по-человечески, и то не могут. «Дядя лысый Пимен держал в конце деревни знаменитый кабак, кото-рому имя было: «Акулька». Тьфу ты, пакость какая! Да дай мне в руки перо и выплачивай по мешку денег каждый месяц, так я еще не такое сотворить сумею. Гении! Все они гении, как по кабакам да по бабам шастать. А вот дать бы вашему Гогелю отбойный молоток в руки, так полюбо-вался бы я на него, чего он там натворит… Мафия! – одно слово…
     Николай, наконец, сообразил, с кем имеет дело. Ну конечно, это же, должно быть, тот самый Глотт! Папка с литерой «Р» у Андрея в кабинете. Письмо. Черт побери, — выругался он про себя, — до чего тесный город! Шагу нельзя пройти, чтобы не наступить на какого-нибудь сумасшедше-го Глотта.
— Знаете что, — с улыбкой сказал он, — а ведь, пожалуй, вы правы. В самом деле, чего ради нам тащить за собой весь этот балласт?
— Какой еще балласт? — удивился Глотт, недоверчиво на него покосившись.
— Ну, всех этих интелей недоделанных, — пояснил Николай. — Всех этих… «Гогелей». Ведь только хлеб жрут, почем зря!
— Угу, — Глотт продолжал недоверчиво коситься.
— Предлагаю вот что: устроить на Центральной площади огромный костер из книг, картин и про-чего хлама! Впрочем, нет. Кажется, это уже где-то было. Не помогло. Тогда вот: введем в устав кодекса Реабилитационного Центра «дамнацио меморие» на всех трепачей. Ведь должен же быть у них в Центре устав или кодекс.
— Кого введем? — не понял Глотт.
— «Дамнацио меморие» – наказание молчанием. Запретим вносить и хранить в архивах информа-цию о деятелях культуры, а? Откажем искусству в праве на бессмертие! Пожалуй, сработает. Ка-кой дурак после этого захочет прослыть знаменитостью? Все кинуться в дворники или сапожники, начнут пахать хлеб, трудиться по-настоящему – руками. Ведь нам ихняя ерунда ни к чему!
— Ага, ага, — Глотт оживился.
     По всей видимости, идея ему понравилась.
— Это хорошая мысль. Мемецио как, вы говорите? И как же мне раньше в голову не пришло!..
— Действительно, как?
— Хм, а ведь вообще-то… я думал об этом! Честное слово38 думал!!
— Да ну? Тогда ответьте мне, пожалуйста, на один простой вопросик.
— Вопросик?
— Да. Если мы переведем эдаким вот макаром всю интеллигенцию, кто же, в таком случае, обес-печит наше бессмертие?
— Как кто? — удивился Глотт. — Потомки, разумеется. Что за глупый вопрос!
— Потомки, оно конечно здорово, но ведь если все мы будем трудиться ради одного лишь хлеба насущного, то кто же, извините меня, станет заниматься наукой, кто сможет изобрести средство, открыть способ, как воскрешать людей и наделять их бессмертием? Может сапожники или двор-ники?
— Нет, погодите… Причем здесь сапожники?.. — забормотал совершенно сбитый с толку Глотт. — Против науки я ничего не имею. Я же имел в виду болтунов, философов… Ну… ну ведь вы ме-ня понимаете!
— С огромным трудом. Философия, искусство, наука… Все эти вещи неотделимы друг от друга, вот ведь в чем дело. Уничтожь одну, придут в упадок остальные.
— Кстати, — Николай усмехнулся, — а ведь сама мысль о воскрешении предков потомками впер-вые зародилась в голове одного из таких вот… «Гогелей». Вам о нем ничего не известно? Что он кушал, с кем трахался на мешках с дйньгами? Нет? Странно.
     Николай поднялся. Глотт смотрел на него с видом человека, только что извлеченного из-под обвала. Рот его слегка приоткрылся, глаза, и без того увеличенные толстыми линзами очков, сделались совершенно круглыми. Нижняя челюсть слегка подергивалась.
— Всего хорошего. Приятно было с вами побеседовать.
     Развернувшись, Николай зашагал к выходу.
     Глотт безмолвствовал. Глотт не издал не единого звука. Когда же Николай совершенно скрылся из виду, он, все так же молча, потянулся к своему портфелю, положил его на колени и, достав из него несколько чистых листов быстро-быстро принялся что-то писать, время от времени громко вскрикивая и взволнованно размахивая руками.
     Ничего этого Николай уже не видел. Оставив парк далеко позади, он брел по улице в поисках автобусной остановки.

     Сразу после совещания Андрей отправился в банк. Смешно сказать, но генеральный директор не знал сколько на данный момент на счету его фирмы находится денег. На совещании Гында на-зывал какие-то цифры, но… У Андрея были основания, чтобы усомниться в их достоверности. Слишком подозрительно в последнее время стал вести себя Гында, слишком развязно и нагло. Нет, Андрей, конечно, понимал, что без Гынды его задумка с Центром ничего не стоила, но он, во всяком случае, имел право рассчитывать на честность со стороны своего компаньона.
     Опасения его оказались небезосновательными. Проверив необходимые документы, он убедил-ся, что названная на совещании сумма была занижена вдвое, (а то и втрое), тогда как суммы, из-расходованные в текущем месяце на рекламу, оказались, напротив, сильно завышенными. Это все не случайно, — подумал он, — это все очень даже не случайно. Гында что-то затевает, какую-то очередную авантюру, иначе с какой бы радости он стал зачитывать собранию заведомо ложные данные. Может все дело в налоговиках? (Эти сволочи и в самом деле, что-то слишком уж борзе-ют…) Нет, это ерунда. Ведь понимает же он, что это ерунда! Лучше меня понимает, не может не понимать. А значит налоговая служба тут не причем…
     Вернувшись в офис, Андрей поднял документацию, касающуюся положения дел фирмы за по-следние два месяца, просмотрел сводки и заново перечитал отчеты. И везде, везде обнаруживал он следы чьей-то тайной, но целенаправленной и пока не совсем (…совсем не…) понятной деятель-ности. Гында что-то затевал, теперь в этом не могло быть никаких сомнений.
     Первым желанием Андрея было сейчас же, сию же минуту броситься к нему и набить этому сукину сыну морду. (Он почесал затылок). Нет, не набить морду, конечно, а… просто потребовать у него объяснений. Он уже вскочил и совсем было вышел из кабинета, но вовремя спохватился. А с чем он заявится к Гынде, каких разъяснений у него потребует? Спросит почему контрольный пакет акций вдруг оказался у Рублевича, хотя самая последняя секретарша в офисе знает, что он никто и звать его никак, и уж конечно никогда бы сам на подобное дело не решился? Спросит куда и каким образом с его, Гынды счета девались двести миллионов и откуда на счету Андрея появи-лось полтора миллиарда? А может быть спросит с какой это стати Гында засобирался вдруг в Мо-скву и почему на время командировки, (а оформляет он свою поездку именно как командировку), передал дела всё тому же Рублевичу, хотя тот туп как пробка и без калькулятора не сможет семь умножить на семь?..
     Нет, вопросы эти конечно интересные, но только не к Гынде нужно с ними соваться. К кому угодно, только не к Гынде! Гында мигом все сообразит, тут же даст самые исчерпывающие и вразумительные ответы, а потом… Он ведь наверняка уверен, что я еще ничего не знаю. Он ведь счи-тает меня за умного но, увы, непрактичного и чудаковатого человека а, следовательно, в ближай-шее время не ожидает от меня решительно никаких действий. Что ж, не стоит его пока разувери-вать в этом. Пусть себе уезжает, а мы тем временем…
     Андрей вернулся обратно за стол и пододвинул к себе телефон.
— Владимир Семенович? Это Сандалов. Да3, я по поводу статьи. Да… Не может быть, неужели так скоро?! Прекрасно! Нет, нет, это как раз то, что нужно. Да. Да, ждем в любое время. Всего хо-рошего.
     Повесив трубку, Андрей подошел к окну и закурил сигарету. А ведь это, пожалуй, и к лучшему, — подумал он. – Теперь я, по крайней мере, не буду чувствовать себя виноватым. Теперь я отчет-ливо вижу, что был абсолютно прав…
     Из офиса он ушел поздно вечером. На улицах было людно и шумно. Город оживал. «Расцве-тал», — как однажды выразился Гында. Что ж, выражение довольно точное. Повсюду зажигались неоновые рекламы, открывались ночные бары. Время от времени в небо взмывали ракеты. Народ гулял. С десяти вечера и до шести утра цены на спиртное во всех питейных заведениях снижались втрое. Для тех, разумеется, кто состоял на учете в Реабилитационном Центре. Гында знал чем привадить к себе тех, кого не интересовали не только идеи бессмертия, но и вообще никакие идеи.
     В первые месяцы работы Центра скидка на спиртное составляла 90, затем 75, теперь вот только 66,5 процента. А между тем, число «вкладчиков» все увеличивалось и увеличивалось. В следую-щем месяце планировалось учредить не более чем 50%-ую скидку, и Гында нисколько не сомне-вался, что на показателях роста клиентуры это никак не отразится/ (…«вошли во вкус»…) Как-то раз Андрей спросил его, для чего все это нужно, зачем он спаивает людей и превращает по ночам город черт знает во что? Помнится, Гында тогда от души посмеялся. Посмеялся и он, Андрей, так ничего и не понявший. А вот теперь ему было совсем не до смеху. Народ гулял. Народ веселился и пьянствовал ночи напролет. Да и почему бы ни пьянствовать, если смерти больше нет, если на душе по этому поводу легко и радостно, а жизнь изрядно подешевела!..
     Дверь открыл Николай. Хмуро окинув его взглядом и сразу же отметив в нем какую-то переме-ну, Андрей прошел в зал. Жестикулируя и размахивая руками, Николай затопотал следом.
— Это великолепная, это самая прекрасная идея, которая когда-либо рождалась в человеческой голове! — восторженно выпалил он, указывая пальцем на валявшийся в кресле зеленый томик. — И еще более великолепно, еще более человечно то, что сделали вы, воплотив эту идею в действи-тельность. Ты знаешь, я целый день сегодня шатался по городу и все думал, думал… Поначалу я просто поверить не мог всему, что ты мне наговорит. Не укладывалось это в голове, ну никак не укладывалось! Да кто же, думаю, мог позволить, кто мог разрешить открыть такое предприятие?..
— Председатель городского совета мог, — буркнул Андрей, снимая костюм и переодеваясь в до-машнее, — Зайцев Александр Александрович. Побеседовал полчаса с Гындой, проникся к нему доверием и не только разрешил, но еще и поддержку финансовую оказать изволил. И мэр разре-шил, и все остальные, от кого это зависело. Чего ты так раздухорился-то?
     Возбуждение Николая немного улеглось.
— Да ничего, — он опустил руки и удивленно посмотрел на Андрея, — просто… огорошило меня все это… Сначала… А теперь я действительно вижу, насколько прекрасно то, чем вы занимаетесь!
— Прекрасно?! — заорал Андрей. — Да понимаешь ли ты, да отдаешь ли ты себе отчет?..
     Он замолчал, махнул рукой и, не говоря больше ни слова, ушел на кухню. Минуту поколебав-шись, Николай поплелся за ним.
— Нет не понимаю. Эти твои выкрутасы, эта твоя… У тебя что-то не в порядке? На работе, да? Из-за Гынды!
— И из-за Гынды тоже.
     Помолчали. Андрей заварил себе чаю, разогрел картошку и принялся есть. Николай сидел на-против, наблюдая за ним.
— Знаешь, а я, пожалуй, к вам запишусь, — сказал он ни с того, ни с сего.
— Что-о?!.
     Андрей выронил вилку.
— Почему бы и нет? По-твоему я не люблю жизни или чем-то хуже других? Не бойся, никакой скидки я у тебя выпрашивать не буду. Дружба дружбой, а «бизнес есть бизнес». Я, конечно, пони-маю, отчасти все это еще только мечта, но ведь, как бы там ни было… У меня будет шанс. Кто знает, а вдруг и в самом деле лет через тысячу начнется массовое воскрешение. То есть…
— Понятно, — Андрей снова принялся есть. — Иначе и быть не могло.
— Что понятно? Что тебе, черт возьми, понятно?!
     Николай начинал выходить из себя.
— Тебе не надоело выпендриваться? Можешь ты говорить по-человечески или нет?
— Ты, — Андрей ткнул ему в лицо пальцем, так, что Николай шарахнулся и едва не упал со стула, — ты – человек, ничто человеческое тебе не чуждо. «Homo sum, humani nihil a me alienum puto». Понятно? Доходчиво излагаю?!
— Придурок, — Николай с шумом встал из-за стола и вышел в зал.
     Впрочем, одному ему тоже не сиделось.
— Вместо того, что бы ни к месту цитировать Теренция, — начал он, возвращаясь через несколько минут обратно, — попробуй лучше угадать, кого я сегодня встретил.
— Ну и кого? — безо всякого интереса отозвался Андрей.
— Глотта! Вольфа Вульфовича, или нет… Ральфа Вольфовича. Впрочем, не важно.
—  Кого?! — Андрей подскочил как ужаленный. — Глотта?!.
— Его самого. Ты извини, я тут у тебя в кабинете покопался немного, пока тебя не было, ну и на-поролся на письмо… Это непередаваемо! А сегодня столкнулся с этим феноменом нос к носу, в каком-то парке на берегу пруда.
— Хм, интересное кино, — Андрей отодвинул тарелку. — И о чем же вы с ним говорили?
— А как ты думаешь? О культуре! Ну и о Центре конечно. Он, кстати, кажется уже успел позна-комиться с вашим Гындой. Я вот хотел спросить у тебя, как вы можете гарантировать восстанов-ление «без искажений» таким вот… непутевым?
— Снюхались. Уже снюхались! — не слушая его, пробормотал Андрей.
     Он вдруг встрепенулся.
— О чем ты говоришь?
— Об искажениях.
— О каких еще искажениях?..
— Ну-у,  я  как  потенциальный  вкладчик,  требую  некоторых        разъяснений…
— Не  надо, — остановил его Андрей. — Это не смешно.
     Помолчал и добавил:
— Извини, что сорвал на тебе зло. Как-то само собой получилось. Сначала Гында, а теперь вот еще и Глотт… Извини.
— Неужели все настолько плохо?
     Андрей ответил не сразу. Несколько секунд он задумчиво смотрел  перед собой, затем встал, убрал грязную тарелку в мойку и закурил.
— Все плохо, — с болью в голосе произнес он. — Все невероятно плохо. Настолько плохо, что хуже и представить себе нельзя… Эх, если б я с самого начала понял это…
     Он потушил свет  и вернулся к окну. Город гулял, город жил своей ночной жизнью. Завывали музыкальные автоматы, гремел оркестр в баре напротив. Мигала неоновая вывеска. В небе с трес-ком разорвалась и осыпалась миллионами жирных зеленых искр ракета. Словно приветствуя ее, в соседнем дворе нестройный пьяный хор затянул песню.
     Андрей поморщился.
— Ты знаешь, а я ведь написал статью в газету.
— Статью? — не понял Николай. — Какую статью, о чем?
— Обо всем! Обо всем, что мы натворили. Глупо конечно, никому она теперь не нужна, эта ста-тья. Ничего она уже не изменит. Поздно, слишком поздно…
— Да что поздно-то?! — взвизгнул Николай.
— Ты, если я тебя правильно понял, завтра в Лабиринт собираешься?  — вопросом на вопрос от-ветил Андрей.
— Ну, — Николай растерялся. – Утром уеду, послезавтра вечером вернусь.
— Может быть, вернусь даже раньше, — добавил он, немного подумав. — К обеду.
— К обеду? — Андрей расхохотался. — Ой, не могу, к обеду!
     Николай ничего не понял но, глядя на него, засмеялся тоже.
— А в чем дело? Совсем вы в вашем Глахове с ума все посходили.
— Посходили! Это ты точно подметил, — заходясь в истерическом хохоте, ответил  Андрей. —  Давно посходили!..

     Автобус выехал со станции в половине седьмого. Народу было не много и Николай по старой, укоренившейся с самого детства привычке, занял место возле кабины водителя. Во время поездки он любил смотреть на дорогу, на встречный поток машин… Было в этом что-то завораживающее. Впрочем, на этот раз дорога очень скоро ему наскучила. Сначала в голову лезли разные мысли, большей частью о Мóрии и Лабиринте, затем его внимание привлек разговор. На противополож-ном сиденье расположились два паренька. С самого автовокзала они о чем-то оживленно спорили. Поначалу Николай слушал их вполуха, затем, мало-помалу, увлекся и начал вслушиваться более внимательно. Разговор шел о Боге.
— Да говорю же тебе, это абсурд! — выходя из себя, чуть ли не кричал один из них, белобрысый и тощий. — Вселенная не нуждается ни в каком Верховном Управителе, она сама в себе заключает вечное начало.
— Бог сам в себе заключает вечное начало, — спокойно, с оттенком легкого превосходства возра-зил другой.
     На нем была совершенно невообразимая полосатая кепка громадных размеров, которая ежеми-нутно съезжала ему на глаза и он то и дело поправлял ее.
— Ну вот, заладил: Бог, Бог. Да кто он вообще такой, этот твой бог? Бородатый мужик на облаке? Трупного цвета юноша, восседающий на лотосе, с дудкой в зубах? Или, может быть, медный Буд-да в храме?
— Ито, и другое, и третье. И в то же время, ни одно из всего перечисленного.
— Пошло-поехало! Ты начинаешь рассуждать, как последний кришнаит на площади.
— А ты, Дрыга, тормоз, если не понимаешь таких простых вещей. Разуй глаза и посмотри вокруг. Тебя чему учили в твоем универе? Если есть следствие, должна быть и причина. Обрати внима-ние на то, как гармонично устроен мир. Как сложно и как разумно. Что это, по-твоему, случай-ность? Жизнь на Земле существует три с половиной миллиарда лет, причем не просто зародилась и существует, а целенаправленно развивается. Значит это уже не случайность, а цепь, чреда не-прерывных «случайностей», то бишь закономерность. Да и сама случайность, если уж на то по-шло, есть ни что иное, как проявление все той же закономерности…
— Необходимости, — сердито поправил белобрысый.
— Пусть необходимости, какая разница! Это и в твоем диамате написано, если ты конечно хоть раз в него заглядывал.
     Он замолчал, поправил съехавшую на глаза кепку и продолжил:
— Ну, так вот, что же послужило причиной возникновения Вселенной, если не Бог? Кем созданы все те законы, по которым она развивается, если не Богом, и кто, (или что), поддерживает эти за-коны неизменными в течение вот уже более двадцати миллиардов лет?
— Законы, о которых ты говоришь, есть неотъемлемый атрибут материи. Они возникли вместе с материей и…
— Возникли! — перебил Полосатый и поправил кепку.
— Да возникли, если ты имеешь в виду теорию Фридмана. Но Большой Взрыв, это большой взрыв, а никакой не «акт творения».
— С какой же, по-твоему, стати он произошел, этот Большой Взрыв, если все по той же теории Фридмана вне точки сингулярности ничего не было, даже пространства и времени, а в самой точке время остановилось? Кто дал толчок, импульс к расширению, а? И что это за самовозникающий атрибут? Стул может иметь четыре ноги, но заявление, что четвероногостью он наделил себя сам, мягко говоря, нелепо!
     Во дают! — подумал Николай с восторгом и удивлением. — «Мы с приятелем на пару заруби-ли муравья…». Невероятное что-то!..
     Разговор продолжался.
— Религия, это вопиющая нелепость, — настаивал Дрыга. – Одна религия утверждает одно, дру-гая – другое. Не лучшее ли это доказательство того, что все они заблуждаются?
— Можно подумать, ты прочитал хоть одну религиозную книгу.
— Не читал, но знаю.
— То-то и видно, что не знаешь. А если б читал и сравнивал, то не говорил бы подобной ерунды.
— А ты читал и сравнивал?
— Сравнивал.
— И чего же ты там насравнивал?
— А то и насравнивал. Если откинуть ту мифологическую оболочку, ту скорлупу, под которой спрятано основное ядро любой религии, то сразу увидишь насколько эти религии схожи. Сущ-ность их едина и учат они, по сути дела, одному и тому же.
— И то, чему они учат – Истина! — скривился Дрыга.
     Полосатый ответил не сразу.
— Истина, — проговорил он немного погодя, — но не полная. Нельзя отождествлять то или иное представление о боге, с самим Богом, с Его сущностью…
— Я что-то не понимаю, — заволновался Дрыга, — ты веришь в Бога, но отвергаешь религию?
— Да. Религия и Бог – две разные вещи, (как секс и любовь). Представления о Боге в разных рели-гиях расходятся и это не случайно. По сути дела, эти представления есть лишь отражение Бога объективного в коллективном сознании той или иной группы людей. И как любое отражение, оно подвержено более или менее значительным искажениям. Чего же тут удивительного и как это мо-жет опровергать существование самого Бога? Ты же не станешь отрицать существование, ну ска-жем, Йемена на том лишь основании, что разные люди, побывавшие там, описывают его по-разному. Наши точки зрения на тот или иной предмет могут сильно расходиться, но ведь это же не является доказательством того, что сам предмет объективно не существует! Да, представления че-ловечества о Боге менялись с его, человечества, развитием. Но ведь точно так же менялись и пред-ставления человечества о природе, об окружающем нас мире. Значит ли это, что окружающий мир есть лишь плод нашего воображения?
— Ты, Барик, рассуждаешь как наш профессор, — усмехнулся Дрыга, — вот только рассуждаешь о диаметрально противоположном.
— Ну, так вот, — продолжал, видимо очень польщенный, Полосатый, — вместо того, чтобы про-поведовать Бога как такового, вместо того, чтобы искать Бога Живого и Объективного, религии  грызутся между собой, отстаивая каждая свой миф. За внешней формой Бога, за его мифологиче-ской оболочкой, они перестали видеть божественную сущность, сердце и душу Его. Каждая рели-гия утверждает, что права она и только она, а все остальные религии заблуждающиеся и ложные. Ну, какой здравомыслящий человек после этого пойдет за ними?
— Религии религиями, но ведь мы-то начали разговор не о том, — напомнил Дрыга. — Что же, в таком случае, есть Бог? Каким ты Его себе представляешь, если отвергаешь Его религиозный об-лик?
— Я? Хм… — Барик поправил кепку. — Тут сразу не ответишь. Это очень сложный вопрос… хм…
— Ну вот, — обрадовался Дрыга, — треплешься, треплешься, а как задали прямой вопрос, так сразу в кусты.
— Бог – это всё! Всё, что нас окружает. Он находится не где-то там, за облаками, но вокруг и внутри нас. Условно Вселенную можно разделить на материальную и духовную. Материальная ее часть есть «тело Господне», а духовная – «Его душа». Человек подобен Богу в том смысле, что он так же состоит из души и тела. Я надеюсь, существования духовной части Вселенной ты не ста-нешь отрицать?
— Стану, — отрезал Дрыга. — Дух, или сознание, есть свойство высокоорганизованной материи специфическим образом отражать объективный мир. Так нас, по крайней мере, учат. В неживой природе сознание отсутствует.
— Понимаю. Спор о том, что первично?
— Именно.
— И ты, конечно, считаешь, что первична материя?
— Конечно. А ты нет?
— А я нет. В моем понимании вопрос о первичности вообще снимается.
— Как так? — удивился Дрыга.
— А вот так! Вспомни свой диамат, что там сказано? Закон единства и борьбы противоположно-стей. Любая вещь есть единство заключенных в ней противоположностей; противоположности не могут существовать друг без друга. Пример с полюсами магнита: если исчезает одна противопо-ложность, то автоматически исчезает другая, и наоборот. Что из этого следует?
— Что следует?
— Неразрывность, балда! Если Вселенная вечна, то вечны и составляющие ее противоположно-сти: вечна материя – вечен и дух. Если же нет, то появление одного из начал с необходимостью, сию же минуту приводит к появлению другого. Отсюда: вопрос о первичности снимается.
— Софистика, — неуверенно пискнул Дрыга.
     Софистика! — подумал Николай, и тут же усомнился, — а может и не софистика, черт ее зна-ет!..
— Бог в нас и вокруг нас, Бог – это всё! — с видом сумасшедшего пантеиста вещал Барик, (кепку свою он снял и засунул в карман). — Духовная наша часть подобна Богу качественно, но отлича-ется от Него количественно. Все, что нас окружает, имеет душу – все живое: животные, растения, камни… Разница лишь в состоянии пробужденности сознания этих душ. На заре творения Бог от-делил от Себя часть Своей духовной субстанции, (в силу неизвестных для нас причин, лишившей-ся осознания Его), облекая ее в материю. Так появились Индивидуальные Души. Их цель – разви-тие и самосовершенствование, направленные на возвращение обратно к Богу. Мы тоже были кам-нями, растениями, животными… Они, в свою очередь, станут людьми, а их место займут новые Души. Проходя стадию за стадией и становясь, все более и более совершенной, каждая отдельная Душа вновь сливается с Душой Божественной, не утрачивая, впрочем, своей индивидуальности но, расширяя ее до божественной, а значит, обретая свою истинную, изначальную, высшую инди-видуальность. Я – часть Господа, корова – часть Господа, ганджубас – часть Господа, этот автобус – тоже часть Господа. Мы едины! Мы все являемся одним и тем же – Богом!! Развитие Божест-венной Души, души бесконечной, уже достигшей наивысшей степени совершенства но, несмотря на это, продолжающей совершенствоваться дальше, немыслимо вне и без развития Душ Индиви-дуальных, ограниченных и несовершенных…
— Пошли, — Дрыга пихнул его в бок, — выходим.
     Барик так увлекся, что едва не пропустил свою остановку.
     Сойдя с автобуса, оба направились к лесу. Барик оживленно жестикулировал, Дрыга уныло плелся рядом. Глядя на них, Николай улыбнулся. Этот Дрыга, по всей видимости, учится на фило-софском отделении, — подумал он. — Второй вряд ли, хотя языком треплет куда лучше будущего «Анаксимандра». Тот ему и в подметки не годится. А тему-то, тему какую выбрали! Вот тебе и «два литра прикола»!..
     Вышел он на конечной. Андрей достал ему хорошую карту, компас он привез свой. Путь лежал на юго-восток. Обогнув садовый массив, он углубился в лес. Гору, прекрасно видимую с шоссе, теперь закрывали сосны. Лес оказался темным и мрачным. Толстые, поросшие мхом стволы де-ревьев, мягкий ковер из прошлогодней хвои. Ни один луч света не пробивался сюда. Очень часто дорогу преграждали полусгнившие стволы поваленных то ли ветром, то ли временем сосен, а ино-гда и целые завалы. Никогда раньше Николаю не приходилось пользоваться компасом, поэтому, раз выбрав направление, он неукоснительно старался его придерживаться и все попадавшиеся на пути преграды не обходил, а перелезал. Понятно, что это было неудобно и утомительно.
     Отойдя от шоссе километров на десять-пятнадцать, Николай выбился из сил и присел отдох-нуть. Здесь, «вдали от цивилизации», он чувствовал себя слабым и беспомощным. Лес давил его своей массой, угнетал мрачной величественностью, и если говорить начистоту, даже немного пу-гал.
     Выкурив сигарету и тщательно затушив окурок, Николай двинулся дальше. Минут через три-дцать ходьбы лес неожиданно расступился и он очутился у подножья горы. (…Мóриа!..) Градусов на сорок к востоку, от того места, где он стоял, на поросшем кустарником и чахлыми елочками склоне, возвышалась громадная каменная глыба, формой и очертаниями напоминающая перевер-нутый тетраэдр. Сердце у него учащенно забилось. На карте это место Андрей обозначил крести-ком. Жирным таким крестищем. Камень выглядел настолько странно и необычно, и так явно вы-делялся на фоне окружающего пейзажа, что не заметить его или спутать с каким-либо другим бы-ло просто нельзя. Несомненно, этот камень и есть тот самый знак. Знак, о котором Николай так много читал и думал.
     Убрав в карман не нужный более компас, он бросился к камню, с трудом продираясь через цеп-кий колючий кустарник.

     Проводив Николая до автостанции, Андрей отправился в офис. Утром звонил Гында, извинился и сказал, что машины сегодня не будет, так что весь путь ему пришлось проделать пешком. В том, что машина за ним не заехала, не было ничего необычного, такое случалось и прежде. Необычным было то, что Гында ему позвонил. Никогда раньше, (ни разу!), он не удостаивался подобной чес-ти. Случалось ли нечто чрезвычайное, или же его шофера просто не допускали до работы, обо всем этом Андрей узнавал уже в офисе. Он звонил Гынде с извинениями или просьбами, это было в порядке вещей, но что бы Гында звонил ему… Странным показался Андрею и голос коммерче-ского директора. Виновато-любезный, несколько растерянный. Кто угодно мог разговаривать та-ким голосом, только не он.
     В офисе его ждал новый сюрприз. Гында самолично встретил его  у входа, поздоровался, еще раз извинился за машину и попросил на минуту зайти к нему. Зашли. Андрей, окончательно убе-дившийся в правоте своих вчерашних предположений, мрачно уселся в кресло, Гында подошел к столу, но садиться не стал.
— Плохо дело, — сказал он, старательно избегая встречаться с Андреем взглядом. — Показатель роста клиентуры падает, налоговики совсем озверели. Да и на рекламу много тратимся. Необхо-димо что-то предпринять, иначе в трубу вылетим.
— По-моему, все эти вопросы обсуждались на собрании. Говори прямо, что стряслось.
     Гында вздохнул. Он изо всех сил пытался изобразить смущение, но подобное выражение лица было ему просто несвойственно. Сквозь маску легкой растерянности проглядывала самая откро-венная глумливость.
— Меня вчера вызвали в прокуратуру… В общем… На тебя накатали телегу!
     Гында забегал по комнате.
— Дело конечно пустяковое. Да и Михаил Иванович мой старый друг. Все это мы уладим, но…
     Он замолчал.
— Договаривай, — еле сдерживаясь, пробормотал Андрей.
     В любую минуту он был готов взорваться.
— В чем дело?
— Ерунда, ерунда! — Гында замахал руками. — Пишет один сумасшедший, заявляет, будто ты через нашу фирму отмываешь какие-то грязные деньги, вкладываешь миллиарды в подпольную торговлю оружием. Словом, самая настоящая ахинея. Никто в этот бред, разумеется, не поверит. Михаил Иванович, так даже посоветовал на этого ненормального подать в суд. Что-то вроде встречного заявления.
— Что?! — рассмеялся Андрей. — Главный прокурор получает на меня анонимку и советует мне обратиться в суд? Что за вздор!
— В том-то и дело, что не вздор. Бумага составлена по форме, подписана неким Глоттом. Да и не это главное…
— Глоттом? — Андрей хлопнул себя по колену. — Ну, конечно же, Глоттом! Так я и думал. А ты, разумеется, этого Глотта никогда раньше в глаза не видел. И разговаривать с ним не разговаривал, и вчера он к тебе не заходил.
— Андрей!.. — Гында вспыхнул благородным негодованием. — Андрей!!
— Ладно, чего уж там, — Андрей отмахнулся, достал сигарету и закурил. — Что дальше, расска-зывай.
— Зря ты так. Вот, полюбуйся.
     Гында взял со стола газету, свежий номер, и небрежно швырнул ее на журнальный столик. На первой же полосе, прямо под жирным «ГЛАХОВСКИЙ ВЕСТНИК», Андрей увидел свою статью. В первое мгновение он совершенно опешил. Как же так? Ведь статья должна была выйти только через неделю. Он же разговаривал с главным редактором. Неужели?..
     Он бросил быстрый взгляд на Гынду. Тот в прежней позе сидел за столом и с нескрываемым любопытством следил за ним.
— Дальше, дальше, — закивал он. — На следующей странице.
     Проглотив подступивший к горлу ком, Андрей развернул газету. «БЕССМЕРТИЕ, НЕСУЩЕЕ СМЕРТЬ» – гласил заголовок. И далее: «Генеральный директор Реабилитационного Центра финансирует группировки, занимающиеся подпольной торговлей оружием. Фантастический сговор. Размышления наших читателей о проблемах коррупции в высших эшелонах государ-ственной власти».
     У Андрея застучало в висках. Его обвиняли в торговле оружием, (с попустительства, и чуть ли ни под покровительством, мэра города А. И. Колпакова), его подозревали в присвоении каких-то неслыханных сумм, (якобы выделенных мэрией на реставрацию города, но непонятно почему пе-реведенных на счет Реабилитационного Центра). Писали о трех или четырех виллах, выстроенных в Ялте, Сочи и даже на Кипре. Под конец автор статьи выдвинул предположение, что в ближай-шие месяц-другой Реабилитационный Центр вдруг лопнет, а его генеральный директор исчезнет вместе со всеми деньгами в неизвестном направлении, оставив две трети города в дураках. Напи-сано было бездарно и пошло но, самое интересное, на том месте, где должен был быть указан ав-тор статьи, стояло какое-то бессмысленное: «Ваня Смерд».
     Перечитав заметку дважды, Андрей вернулся к началу газеты и бегло просмотрел свою статью. Как, черт возьми, она теперь была кстати! Рассуждения о смерти и бессмертии; признание в том, что открытие Центра было ошибкой; намерение закрыть Центр и вернуть деньги вкладчикам… Пара нелестных эпитетов в адрес Гынды, превратившего город в балаган и призыв к населению прекратить повальное пьянство. Все это теперь показалось ему наивным до невозможности, глу-пым и, самое главное, абсолютно неуместным. Этой статьей он как бы соглашался со всем тем, что про него понаписали.
— Глоттова работа, — проникновенно вымолвил Гында. — И как это только напечатали, не пой-му. Куда редактор-то смотрит?
     О статье Андрея он не произнес ни слова, будто и не заметил ее.
— Ну, мало ли куда он смотрит, — пробормотал Андрей, — вернее, на кого. Зарплата у него копе-ечная, лето на носу, детишек на юг свозить хочется… Одного не пойму, чем тебе Колпаков-то не угодил? А-а, понимаю… Так вот откуда те полтора миллиарда!
     Гында неуверенно хихикнул.
— Шутишь. Да не переживай ты так, ничего страшного. Для фирмы это никакой угрозы не пред-ставляет.
     Подумал и добавил:
— А Глотт ко мне действительно заходил, ты прав. Он числится у нас в категории психических, выпрашивал льготную скидку. Я дал, но видимо зря… Кстати, ты-то его откуда знаешь?
— Знаю, — произнес Андрей с нескрываемой ненавистью. — И знаю зачем ты в Москву собрался. Хочешь заварить здесь кашу, а сам в это время как бы и не при делах оказаться?!
— Не понял, — Гында насторожился. — О чем ты?
— О Рублевиче, — он встал и подошел к столу.
     Игра начиналась в открытую.
— Думаешь я позволю меня раздавить? Генеральный директор здесь все-таки я! Понял? Это моя фирма!!
— Твоя? — переспросил Гында.
     Улыбка с его лица исчезла окончательно. Оно сделалось, как обычно, жестким и наглым.
— Всего неделю назад она была нашей. И как знать, чьей она станет еще через неделю. Руково-дить фирмой с такой репутацией…
     Он кивнул на газету и выразительно цыкнул.






















2

 
Я блуждал в игрушечной чаще
И открыл лазоревый грот
Неужели я настоящий,
И действительно смерть придет?

                Осип Мандельштам


     Крутой, почти отвесный спуск плавно переходил в пологий тоннель. Очень скоро Николай от-стегнул карабин страховки а, спустившись еще на несколько метров, обнаружил, что находится в самой настоящей, выполненной по всем правилам архитектурного искусства, галерее. Высокий сводчатый потолок, украшенный замысловатым орнаментом, строгие колонны из красного грани-та, совершенно ровный, выложенный неизвестным черным камнем пол. Все это никак не могло оказаться причудливой игрой природы. В раздумье он остановился. Либо это сделали люди, ли-бо… А вот об этом он пока старался не думать. Факты, ему нужны факты. Они или подтвердят то, что написано в манускрипте, или же опровергнут и, вернувшись в Москву, он, наконец, объявит о своей находке. Решающее слово за ним. Гипотеза доктора Логинова конечно интересна, но ведь пока это только гипотеза. Причем гипотеза, по большому счету, сомнительная, не имеющая под собой никакого фактического материала, (кроме все того же манускрипта). Логинов даже не уве-рен, существует ли Лабиринт в действительности.
     Николай продолжал спуск. Сначала он шел очень медленно, стараясь тщательно исследовать каждую трещину, каждый выступ в стене, однако вскоре это ему наскучило. Разнообразием Лаби-ринт не радовал. Собственно говоря, пока это и лабиринтом-то нельзя было назвать. Ни ответвле-ний, ни боковых ходов. Прямая каменная труба с вкраплениями кварца, гранитными колоннами, таинственным черным минералом.
     Свет от фонаря метался и прыгал. Странно, — рассуждал Николай, — обыкновенный подзем-ный ход. Не удивлюсь, если к вечеру окажусь на противоположной стороне горы. Говорят, в шестнадцатом веке здесь стоял монастырь. Может монахи и соорудили все это? Неудобно было в об-ход к реке бегать, взяли да и прорубили себе дорогу. Непонятно только, к чему здесь тогда колон-ны и все эти штучки-дрючки. От нечего делать что ли нагородили? А может в стенах хранятся мощи святых? Хм, на склеп не похоже…
     И тут он услышал голоса. Это было настолько неожиданно, что Николай вздрогнул, остановил-ся и едва не бросился наутек. Гомонили где-то впереди, в глубине тоннеля. О том, что это может оказаться всего лишь галлюцинацией, он как-то не подумал. Говорили явственно и вполне отчет-ливо. Тоннель в несколько раз усиливал звуки. Туристы, — промелькнуло у него в голове, — та-кие же «искатели потерянного ковчега», как я. Несколько ободренный этой мыслью, он двинулся дальше.
     Метров через десять тоннель вдруг круто поворачивал в сторону, а затем резко уходил вниз. Голоса становились все громче, однако ничего кроме темноты не было видно. Прикрыв фонарь ладонью, Николай осторожно начал спускаться по широким ступеням. Ниже, ниже… Запнувшись впотьмах о какой-то булыжник, он кубарем покатился по лестнице и пару раз пребольно ударив-шись головой, вылетел на широкую каменную площадку. Фонарь разбился вдребезги. Рюкзак со снаряжением не спеша догонял его, прыгая со ступеньки на ступеньку. В центре площадки горел костер.
— Ну вот, — пробормотал он, обалдело хлопая глазами, — фонарик угробил. Здóрово!..
     Сбился и замолчал.
     У костра сидели двое. С первого же взгляда на них, Николай понял, что никакие это не тури-сты. Слишком диковинный у них был вид, слишком странный и необычный. Тот, что казался по-ниже ростом, сидел, закутавшись в драное лоскутное одеяло и гладил развалившегося у него на коленях кота. Второй, высокий и тощий, облаченный в грязную меховую шубу, стоял полусо-гнувшись, помешивая в висящем над огнем котелке какое-то жуткое варево. На появление Нико-лая ни тот, ни другой не отреагировали никак. Только кот, выгнув спину и распушив хвост, насто-роженно нюхал воздух, поводя пестрой мордочкой в разные стороны.
— Чего это с ним? — удивился Маленький.
— А ты у него спроси, — буркнул Сухощавый, откладывая ложку в сторону и усаживаясь на зем-лю, — может расскажет.
     Николай поднялся на ноги. Зашипев, кот шарахнулся в сторону и исчез в темноте. Маленький вздрогнул.
— Ты что-нибудь слышишь?
— Перестань, — Сухощавый зевнул, — это у меня в животе. Жрать хочется, просто жуть как. Долго еще эта мерзость вариться  будет?!
     Он приподнялся и снова полез в котел.
— Нет, нет. Там кто-то есть, — Маленький указал рукой в направлении лестницы, откуда так не-удачно сверзился Николай. — Пойду, посмотрю.
— Сиди! Никого там быть не может. Этот вход уже давно не работает. Мы здесь лишь так, на вся-кий случай.
     Маленький успокоился, но видимо не окончательно.
— Я что-то чую, — он зашмыгал носом.
— Извини. Я же сказал тебе, у меня живот…
— Куда делся Шкет?
— Твой кот придурок, неужели не ясно?
— Сам ты придурок, — Маленький уселся на место, — скоро будет готово? Я есть хочу.
— Скоро… — Сухощавый выловил из котелка бурый дымящийся ком, понюхал его и швырнул обратно. — А может и не скоро. Какая-то она прелая, никак не выветрится.
— Перепонки сдери.
— Содрал уже.
     Николай подошел ближе. Было ясно, что эта странная парочка совершенно его не воспринима-ет. Не видят, и очевидно не слышат.
— Эй! — крикнул он. — Аа-а-а!!.
     Никакой реакции. Осторожно приблизившись к Сухощавому, он помахал у него перед носом рукой, но тот и глазом не моргнул.
— Ну и ну… — удивленно пробормотал Николай, медленно опускаясь на камень, рядом с заку-танным в одеяло человеком. – Бред какой-то!
     Мысли в голове застопорились. Во всем теле он ощущал непонятную перемену. Что-то с ним произошло. Что-то из ряда вон выходящее, но вот что именно?.. Чувства обострились в несколько раз. Он с невероятной ясностью ощущал холодный каменный булыжник под собой, ощущал дви-жение влажного маслянистого воздуха, живое тепло костра. Неприятным резким запахом сероводорода шибало в нос от бурлящей над огнем жижи. Глаза без особого труда различали маленьких черных паразитов, ползавших по волосам и шубе Сухощавого, колдовавшего над котелком на противоположной стороне костра. Но самым невероятным было новое, ни с чем несравнимое чув-ство, примешивающееся к его нормальному восприятию. Чувство собственной двойственности.
     Неожиданный шум вывел его из оцепенения. Сверху что-то падало. Сухощавый и Маленький подскочили. Сначала на площадку вылетел электрический фонарь, (точь-в-точь такой же, как у Николая), затем на каменный пол грузно шлепнулось человеческое тело. Последним, прыгая со ступеньки на ступеньку, скатился рюкзак. Ничего еще не понимая, Николай спокойно продолжал сидеть. Наверное, он споткнулся о тот же камень, что и я, — промелькнуло у него в голове, — странно только, откуда он здесь взялся? Следил за мной что ли?.. Лица человека не было видно, но в его одежде Николаю почудилось что-то знакомое. Что именно, он еще не сообразил.
     Обменявшись многозначительным взглядом, Маленький и Сухощавый осторожно приблизи-лись к телу. Откуда-то из темноты вынырнул кот. На полусогнутых лапах он крался туда же. По спине у Николая пробежал холодок. Он встал.
— Ничего не понимаю, — произнес Маленький, — ты же сказал, что вход закрыт…
     Они приподняли лежащего и аккуратно привалили его спиной к стене. Кот пытался залезть в рюкзак. Что-то он там учуял. Несколько секунд Николай вглядывался в лицо незнакомца, ничего не понимая. Затем охнул и медленно опустился на свой камень.
— Так, так, — Сухощавый поскреб затылок. — Это Повозка, а где же Кучер?
— Я тебе говорил, — волновался Маленький, — Шкет ведь почуял…
— Да иди ты со своим Шкетом!
— Ну что нам теперь делать?!
     В отчаянии он всплеснул руками и неподдерживаемое никем тело, снова упало на пол. Лицом вниз.
— Осторожнее! — рявкнул Сухощавый. — Ты ему морду хочешь расквасить, что ли?!
— Господи, боже ты мой, что же нам делать?!.
— Ничего, — Сухощавый зевнул. — Положим и пусть себе лежит.
— Но ведь мы будем обязаны его охранять! Когда он еще вернется, а у нас жратвы только на не-делю.
— Вот неделю и подождем, — Сухощавый вернулся к котлу. — Тащи его сюда.
— А потом?
     Кряхтя, Маленький поволок тело ближе к костру.
— А потом вернемся в Город.
— И никому не скажем?
— Только попробуй! Хочешь проторчать здесь до скончания века?
     Уложив тело на одну из подстилок, Маленький облегченно вздохнул и оттер со лба пот.
— Тяжелый, — констатировал он.
— Причиндалы его собери.
— Почему опять я?!
— Кушать хочешь? — Сухощавый осклабился. — Вот и собирай.
     Николай медленно приходил в себя. В памяти всплыл текст манускрипта. Значит так, — раз-мышлял он, — времени у меня в обрез, а потому рассиживаться тут особо нечего. Он покосился на тело. Ну, надо же, кто бы мог подумать! Хотел среди археологов фурор произвести, а тут…
     Он без особого труда отыскал начало Тропы и, не оборачиваясь, устремился к Городу. Оболоч-ку они сохранят, — успокаивал он себя, — это их прямая обязанность. Не могут не сохранить! Поломаются друг перед другом, повыпендриваются, а деваться им некуда. Стражи, мать твою так! Бомжи какие-то…
— Одеялом, одеялом его накрой.
— Разбежался. У меня у самого зуб на зуб не попадает.
— Ну, значит жрать будешь своего кота. Котелочек минут через десять могу одолжить.
— Ну и сволочь же ты, Вульфи!.. — раздавались за его спиной приглушенные голоса.
     Впрочем, скоро затихли и они. Николай вышел к озеру.
     Моэрис – так называлось оно на языке народа, составившего манускрипт. В темноте вода излу-чала нежный голубоватый свет. Своей формой озеро напоминало отпечаток гигантской стопы, носок которой был обращен к выходу. Николай спешил. Восторгаться окружавшей его красотой ему было некогда. Так он, по крайней мере, думал. Миновав узкую гранитную арку, он вышел из подземелья наружу.
     Городская Стена протянулась до самого горизонта. От пещеры к ней вела узенькая тропинка. Вечерело. В сумерках и без того унылый пейзаж казался еще скучнее и однообразнее. Ни одной живой души, ни зеленого островка, ни даже просто деревца. Всюду песок, песок, песок… Только у самого выхода из пещеры торчал полузасохший уродливый кактус. Словно желая удостовериться в реальности происходящего, Николай дотронулся до него. От легкого прикосновения кактус рас-сыпался в пыль. Николай вздрогнул, отдернул руку и совершенно механически перекрестившись, устремился вперед, к городским Воротам.

     Первое живое существо он встретил возле рыночной площади. Интеллигентного вида молодой человек, в приличном костюме, сидел на пустом ящике из-под водки и что-то чертил в маленькой записной книжице. Николай подошел к нему, испытывая легкое волнение. Было очень любопытно узнать: воспринимают его люди в Городе или нет?
— Здравствуйте, — он неловко расшаркался, не зная хорошенько с чего начать разговор. — Вы не подскажете, который теперь час?
     И сам поморщился идиотизму своего вопроса.
— Который час? Хм… — молодой человек убрал блокнот в карман и с любопытством окинул Ни-колая взором. — Вы что, с Луны свалились?
— Пожалуй, — Николай диковато улыбнулся.
— Понятно, значит путешественник.
— А что, заметно?
— Невооруженным глазом. Я не говорю о вашем внешнем виде, внешнем видом у нас никого не смутишь, но спрашивать здесь о времени… Помилуйте, это уж ни в какие ворота не лезет и простительно, разве что путешественнику.
— В самом деле? — огорчился Николай.
— Еще бы. Для нас, отягощенных бременем веков, подобный вопрос звучит, мягко говоря, некор-ректно. Вы, надо полагать, только что из пограничной зоны?
— Наверное… Я не знаю.
— О том, в который раз вы здесь, я даже и спрашивать не стану, а вот о том, каким вас к нам зане-сло ветром… Ну-у, каким образом вам удалось нарушить общепринятое табу…
     Он понизил голос до шепота.
— Понимаете, я коллекционирую различные способы. Я знаю что это запрещено но, в конце-то концов… Может «Метод Символа»? Нет, для новичка слишком сложно. Тогда, тогда…
     Он замолчал, выжидательно уставившись на Николая.
— Очень просто. Вход в Лабиринт я отыскал с помощью древнего текста.
— Вход?!. — подпрыгнул молодой человек. — Вы проникли сюда через физический вход?..
— Да, — Николай недоуменно пожал плечами, — а что, есть какой-то другой?
— Пойдемте, — схватив за рукав, молодой человек потащил его за собой. — Это настолько неве-роятный случай, что я не могу, я просто не имею никакого морального права отпускать вас, не расспросивши. 
     Николай не сопротивлялся. Все происходящее казалось ему забавным сном. Они пересекли со-вершенно пустую площадь и углубились в один из переулков. Дорога здесь была вымощена все тем же черным камнем. Высокие серые дома, упиравшиеся крышами в кирпичного цвета небо, стояли впритык один к другому, не оставляя между собой никаких проемов. Поначалу безлюдная, по мере их продвижения вперед, улица оживала. Навстречу стали попадаться прохожие, из узких окон доносилась визгливая музыка, слышалась перебранка, сыпался мусор.
— Сейчас, сейчас, — приговаривал молодой человек, — уже недалеко.
     Они забежали в какой-то подъезд, пронеслись по темному коридору и выскочили на улицу. За-тем свернули в другой подъезд, пронеслись по другому коридору и вновь очутились на улице. На-конец молодой человек остановился перед одной, совершенно невзрачной на вид дверью, отпер ее и, войдя внутрь, втащил за собой Николая.
— Вот, — он указал на одноногий вертящийся табурет, — подождите здесь минуточку. Я сейчас.
     И не дожидаясь ответа, скрылся неизвестно куда. Через мгновение возник опять, крикнул:
— Никуда не уходите! — и снова исчез.
     Оставшись один, Николай осмотрелся. Комната, как комната, ничего особенного. На операци-онную немного похоже. Стены выложены белым кафелем, под потолком многоглазый ушастый прожектор. Несколько вертящихся стульев, кушетка, приспособленная под стол. Вот и вся обста-новка.
     Молодой человек вернулся довольно скоро. Поверх костюма на нем теперь был белый халат. Он поставил на стол металлическую клетку, полуприкрытую платком, а рядом с клеткой положил довольно увесистый молоток. В клетке что-то пискнуло.
— Ну что ж, — он хлопнул в ладоши и потер их одна о другую, — давайте знакомиться.
— Барский, — сам не зная зачем, соврал Николай и с любопытством покосился на клетку, — Бар-ский Анатолий Николаевич.
— В таком случае, я Жак Лакан, — молодой человек раскланялся.
     Покраснев, Николай назвал свое настоящее имя.
— Вот и прекрасно, — Лакан просиял, — а меня можете звать доктором Юдиным.
— Очень приятно, — кивнул Николай. — Нельзя ли сразу к делу, я вообще-то спешу…
— Да-да-да, — Юдин замахал руками, — ни слова больше! К делу, дорогой друг, к делу.
     Он театральным жестом сдернул с клетки платок и Николай увидел маленького пушистого ко-тенка.
— Знакомьтесь – Котя.
— П-простите, кто?.. — Николай недовольно поморщился.
— Кутя. Два с половиной месяца отроду.
— А-а… Ну, если так…
     Возникла неловкая ситуация. Юдин стоял посреди комнаты с открытым ртом, как бы собираясь что-то сказать но, не умея подобрать нужного слова, а Николай растерянно моргал глазами, не по-нимая, чего от него добиваются. Наконец Юдин собрался с силами и, предварив свою речь скри-пучим «э-э-э», начал:
— Уважаемый Николай Андреевич. То, что я вам сейчас предложу, на первый взгляд может пока-заться странным и несколько неуместным. Не пытайтесь отвечать мне сразу, не подумавши. Вникните в то, что я вам предлагаю, проанализируйте все как следует и взвесьте. То, что от вас потребуется – сущий пустяк. Откиньте все, насильственно вложенные в ваше сознание, стереоти-пы и установки, почувствуйте себя свободным от предрассудков. Кроме того, хорошенько уясните себе, что ожидает вас, если вы найдете в себе мужество согласиться на мое предложение. Сопос-тавьте эти две, по сути дела несопоставимые величины и оцените: как мало я прошу и как много обещаю дать взамен.
     Выдержав эффектную паузу, он продолжал:
— Итак, уважаемый Николай Андреевич, ответьте мне для начала на вопрос. Вам приходилось когда-нибудь раньше убивать людей?
     Николай нахмурился.
— Вижу, вижу что не приходилось. И, пожалуйста, не надо нервничать. Давить на вас никто не собирается, все что происходит, происходит по вашей воле. Ну, так вот, а могли бы вы сделать это теперь? Просто ответьте, да или нет. Могли бы вы взять и убить… Ну, например, меня?
— Что за вздор, — удивился Николай, — вы только за этим меня и позвали?
— Да, за этим. Хотя не только.
— В таком случае прощайте.
     Он порывисто встал и шагнул к двери.
— Погодите, сядьте! — Юдин бросился ему наперерез. — Выслушайте меня до конца. Это не ро-зыгрыш и не шутка. Это очень важное дело. В конце концов, не забывайте куда вы попали!
     Последняя фраза произвела свое магическое действие. Николай мигом вспомнил, что уходить действительно не в его интересах и нехотя, (но «по своей воле»), вернулся на место.
— Вы напрасно тратите время, — произнес он довольно сухо, — никого никогда я не убивал и убивать не собираюсь. Еще вопросы?
— О да, еще очень много вопросов!
— Тогда, пожалуйста, поскорее. Вы меня задерживаете.
— Значит, вы заявляете, что просто так убить человека не можете?
— Нет, не могу.
— А почему?
— По кочану. С какой стати я должен кого-то убивать?! Пусть даже вас, — добавил он с ехидцей.
— Вы не испытываете желания меня убить?
— Черт побери! Желание, возможно, и испытываю, однако одного желания маловато. Вы не нахо-дите?
— Прекрасно. А если это желание я подкреплю довольно крупной суммой денег? Скажем… мил-лионом американских долларов.
     Николай кисло улыбнулся.
— Хоть десять миллионов, — отрезал он, самодовольно пошмыгав носом.
     Юдин подошел к столу, засунул руку под клеенку и достал оттуда небольшой черный дипло-мат.
— Вот, — он поставил его на стол, откинул крышку, — ровно десять миллионов.
     Николай разинул рот.
— А вот пистолет, — Юдин достал из кармана халата маленький револьвер. — Никаких неприят-ностей с законом у вас возникнуть не может. За это я вам ручаюсь. Вы наводите револьвер на ме-ня, нажимаете на курок и деньги ваши.
— Заметьте, — поспешил добавить он, — что я сам прошу вас об этом.
     Николай принужденно рассмеялся.
— Я не совсем понимаю чего вы добиваетесь, но мне совершенно ясно, что вы сумасшедший.
— Я исследователь, — устало возразил тот, — и единственное, чего я хочу, это разгадать загадку: почему один человек может уничтожить тысячи других, совершенно не задумываясь о том, хорошо это или плохо, и даже ничего не требуя взамен, (так, ради собственного удовольствия), тогда как другой не в состоянии совершить одного единственного убийства за столь громадную сумму, как эта. Тем более, что жертва сама просит его оказать ей эту маленькую услугу и что ему гаран-тируется полная безнаказанность. Вы меня понимаете?
     Николай начинал понимать. Новое чувство, которое он открыл в себе, указывало ему на то, что перед ним стоит совершенно нормальный человек, что в мыслях у этого человека нет никакого обмана и что то, о чем он его просит, действительно не повлечет за собой никаких неприятных последствий со стороны так называемого «Закона». Николай понимал это, но теперь он понимал и нечто большее. Он видел, что перед ним стоит человек, оказавшийся  заложником собственного своеволия. Он надеялся таким образом избавиться от навалившихся на него проблем, но оказа-лось, что проблем этих только прибавилось. Смерть* ничего не решила а, пожалуй, напротив, только усугубила те страдания, от которых самоубийца пытался избавиться. И вот теперь этот «беглец от себя» пытается вложить оружие в чужие руки, надеясь, что это поможет ему и совер-шенно не отдавая себе отчета в том, что самоубийство всегда остается самоубийством, чьими бы руками не был произведен роковой выстрел.
— Нет, — снова произнес он, — стрелять в вас я не стану.
— Что ж, охотно этому верю.
     В голосе Юдина чувствовались разочарование и досада. Он убрал револьвер.
— Я знал, что вы неправильно истолкуете мои намерения. Вы ошибаетесь, я не ищу смерти. Я все-го лишь исследователь. Объясните мне, что вами движет, почему вы не в состоянии убить человека? Объяснить-то вы можете?!
     Николай ответил не сразу.
— Я знаю, что убивать людей нельзя.
— Черт побери, откиньте этот вздор! Он навязан вам обществом. Почувствуйте себя свободным.
— Я свободен и именно поэтому мой разум говорит мне, что убивать людей по своей прихоти я не имею права.
— Разум ли? Не искусственно ли привитое чувство?
— Нет, — Николай улыбнулся, — именно разум.
— Хорошо, — Юдин забегал по комнате, — в таком случае изложите ход вашей мысли, привед-шей вас к столь парадоксальному заключению.
— Не я вам дал жизнь, не мне ее у вас отбирать.
— Тьфу ты, пакость какая! Но если б я прыгнул на вас с топором, вы бы меня убили?
— Возможно. Но сделал бы это, защищая свою собственную шкуру от ваших на нее посяга-тельств…
— Ваша шкура, — в бешенстве заорал Юдин, — валяется сейчас где-то на границе измерений и…
     Махнув рукой, он умолк.
— Сделал бы это не по своему (…или вашему…) произволу, а в силу суровой необходимости.
     На мгновение Юдин замер.
— Отлично! — он достал из кармана книжечку и что-то в нее записал. — Убить человека вы не в состоянии. Я это предвидел и именно поэтому принес с собой животное.
     Он подошел к клетке.
— Все, что от вас требуется, это взять молоток… 
     Он взял молоток.
— И размозжить котенку голову!
     И указал молотком на клетку.
— Операция, как видите, несложная. Особенно если учесть, что за эту несложную операцию я предлагаю вам все те же десять миллионов долларов. Задумайтесь!
     Задумываться Николай не стал.
— Знаете что, — он потянулся, хрустнув суставами, демонстративно зевнул, — возьмите свой мо-лоток и засуньте его себе в задницу. Желательно как можно глубже, металлической частью вперед. О’кэй?
     Он поднялся.
— Куда вы?
— Ухожу.
— Ну-ка сядьте!
     Юдин с трудом сдерживал гнев. 
— Прошу вас. Давайте доведем дело до конца. Для нас это очень важно. Мои личные ошибки здесь ни при чем.
— Для кого это для вас?
— Всему свое время. К сожалению, пока я ничего не могу вам сказать. Еще слишком рано.
     Николай уселся на место.
     В конце концов, куда я так тороплюсь, — подумал он. — Я пришел изучать Лабиринт, а значит, мне нужно исследовать все, что с ним связано. По-моему, этот тип весьма оригинальный предста-витель местной фауны.
— Ну, так как? — спросил Юдин.
     Колебание Николая он понял по-своему.
— Давайте отпустим котенка на улицу, а свой чемоданчик вы спрячете обратно под клеенку.
— На улице он погибнет. Он еще слишком маленький, чтобы добывать себе пищу самостоятельно. А подкармливать бездомных кошек у нас не принято.
— Хороший обычай, нечего сказать. Есть чем гордиться.
— Дело не в обычаях, — отмахнулся Юдин, — и даже не в том, хороши они или плохи. Вам нуж-ны деньги?
— Допустим.
— Так в чем проблема? Неужели так трудно взять молоток и пару раз шмякнуть по этой полудох-лой меховой варежке? Только не надо плести мне, что ваш разум не позволяет вам  сделать этого.
— А почему бы и нет?
— Потому, что в таком случае вы просто соврете. Ваш разум твердит вам совершенно противопо-ложное.
— Убить ни в чем неповинное существо и взять ваши поганые деньги?! — взвился Николай.
— А не этим ли занимается человечество на протяжении всей своей истории? — заорал в ответ Юдин. —  Для того, чтобы поддерживать свою жизнь, вы вынуждены уничтожать миллиарды жизней других существ, и это закономерно! На вас кожаная куртка, из чьей она кожи? А может вы и мяса не жрете? А может и тараканов не плющите? Оставьте это. Ваш разум говорит вам: прибей кота и хватай чемодан. Десять кислых баксов, да это же целое состояние! Всего лишь на одну де-сятую такой громадной суммы можно будет организовать потом не один питомник для выхаживания больных бездомных кошек, чтобы загладить свою вину перед этим котенком. Вот что говорит вам ваш разум.
— Монолог Раскольникова… — пробормотал Николай.
     Впрочем, гонору у него несколько поубавилось.
— Вот молоток, — продолжал бесноваться Юдин, — а вон котенок. Идите и пришибите его. Даю три минуты на размышление, после чего забираю деньги и уношу вон! Да ты себе потом всю ос-тавшуюся жизнь не простишь, что упустил такую возможность!!.
     Николай засомневался. Черт побери, а ведь в чем-то он прав. Подумаешь, какой-то паршивый котенок, тоже мне редкость. Котя, мать твою! Да он и так скоро сдохнет. Чего я из себя корчу, пе-ред кем?.. Десять миллионов!..
     Он подошел к клетке и взял молоток.
— Как она открывается?
     Юдин чем-то щелкнул, откидывая небольшую дверцу в сторону.
— Давно бы так, — пробурчал он сердито.
     Маленькое пестрое существо выскочило на стол. Задрав пушистый хвостик, котенок засеменил к Николаю. В глазах у него не было никакого страха, никакого предчувствия. Только любопытство, только потребность в человеческой ласке, которой, по всей видимости, баловали его совсем не часто.
     Николай бросил молоток и отошел прочь.
— Что на этот раз? — злорадно поинтересовался Юдин, запихивая котенка обратно в клетку.
     Вернувшись на свой стул, Николай уставился в потолок.
— На чемодан надо было смотреть, на чемодан.
— Да иди ты к черту!
     Юдин захохотал.
— Будут вопросы? Если нет, я пошел.
— Хо-хо-хо. Конечно, будут. Первое: нам помешал не разум. Следуя совету разума, мы бы уже давно сделали то, что должны были сделать. Второе: очевидно, все дело в сентиментальности. Чувство жалости, вот что удержало нас от убийства. Мораль! Стереотип, придуманный умными людьми и насаждаемый в сознание дураков, дабы удержать их от погони за собственным благопо-лучием, вопреки благополучию общественному. Неужели разгадка в этом?..
— Едва ли.
     Странно, но Николай вдруг почувствовал, что поставленная Юдиным проблема безумно инте-ресует его самого.
— Чувство – да, но только не мораль.
— Н-не понял, — Юдин замер.
— Если убить вас мне не позволяет голос разума, то убить котенка я не смог, повинуясь голосу сердца. В первом случае я знал, что не имею права убивать, во втором – я это чувствовал.
— А-а, вуна вы куда загнули. Ясно, ясно. По-вашему выходит, что существует некое нравственное чувство, благодаря которому человек может ощущать что правильно, а что нет?
     Николай кивнул.
— Если так, то почему у разных народов в разные времена нравственные ценности имеют столь разительный контраст? То, что одними признается греховным, у других может почитаться как наивысшая добродетель, и наоборот.
— В мелочах – да, но не в главном…
— Вы сильно заблуждаетесь, — перебил Юдин, — однако поправлять вас я не стану. Мне в голо-ву пришла другая мысль. Ответьте, если бы вместо котенка я попросил вас убить паука или жабу, (я вижу вы не симпатизируете этим тварям), не отказали бы вы мне в этой маленькой просьбе?
— За десять миллионов?
— Ну… Скажем сотни за две.
     Николай улыбнулся.
— Куда катится мир?.. Тащите вашего паука. Можете двух, но стоить это будет дороже.
— Насчет паука я вас только спросил, — бесстрастно парировал Юдин, — Орудовать молотком надо было раньше.
— Допустим, однако, к чему вы, собственно говоря, клоните?
— Ну, это же элементарно! — он щелкнул пальцами. — Если вами руководят симпатия и антипа-тия, то о каком «шестом чувстве» может идти речь? Выходит, если та или иная тварь вам не нравится, это мифическое (…кургуну…) чувство позволяет убить ее, уверяя вас, что вы не совершили ничего дурного, если же наоборот, то…
— Довольно. Я понял.
— Вернемся к котенку?
— Боже меня упаси!
— Ну что ж, в таком случае, не смею вас дольше задерживать.
     Юдин захлопнул чемоданчик, взял клетку и потащил все это в соседнюю комнату.
— Постойте!
     Николай вскочил.
— Ответьте и вы на один вопрос.
— Ну?
— Что это за место? Я спускался в пещеру, в подземный лабиринт, но… Это совсем не то, что я ожидал.
— Подземный лабиринт?
     Юдин покатился со смеху.
— Чего ты ржешь! — в бешенстве заорал Николай. — Я столько времени на тебя угробил, а ты еще издеваешься?!.
— Нет, нет, — все еще смеясь, ответил Юдин. — Просто, спускаясь под землю, вы поднялись на Небо. Это не «подземный», это «Небесный» Лабиринт, низший уровень высших состояний мате-рии.


    …Николай уходил все дальше и дальше от городской Стены. Окружавший его пейзаж менялся. Исчезли унылые серые дома, улица ожила и сделалась шире. Теперь по обе ее стороны стояли не-большие особнячки с красивыми палисадниками и сочными зелеными газонами. Неестественно коричневое небо, (словно выложенное кирпичом и обмазанное глиной), незаметно превратилось в обычное, затянутое белыми клубящимися облаками. И все же, что-то здесь было не так. За внеш-ним спокойствием и благополучием, Николай отчетливо улавливал нечто темное, недоброе и пу-гающее.
     Он свернул на одну из боковых улочек и неожиданно для себя оказался на стройплощадке. Лю-ди в синих комбинезонах возводили стены будущего, как ему показалось, храма. Наполовину вы-строенное здание ощетинилось строительными лесами, по которым туда-сюда сновали рабочие. Два хмурых мужика катили через небольшой дворик тачку с раствором. Николая поразило полное отсутствие техники. Ни машин тебе, ни бетономешалок, ни подъемного крана. Практически вся работа осуществлялась вручную. Из строительного оборудования – только самые примитивные (…символические…) механизмы. Размышляя над этим, он подошел ближе.
     В то же мгновение раздался чей-то окрик и в двух шагах от него грохнулось медное ведро. Громадный сгусток масляной краски, выстрелив из ведра, как из пушки, окатил его с ног до голо-вы. Слишком поздно, уже по инерции, отскочив в сторону, Николай смачно выругался. Начал сбе-гаться народ. Он и глазом не успел моргнуть, как оказался в центре толпы. Раскоряченный, пере-мазанный краской, дрыгающий руками и ногами, должно быть, он представлял собой довольно забавное зрелище. Столпившиеся дружно гоготали. Никакого сочувствия с их стороны или рвения оказать помощь Николай не заметил. Очень скоро появился и непосредственный виновник проис-шедшего. Толстенький, средних лет мужичонка невысокого роста кубарем скатился с лесов и, протолкавшись через толпу, подбежал к Николаю. Он был сильно напуган.
— Извините, ради всего святого извините, — забормотал он, неуклюже пытаясь помочь ему от-чиститься. — Я здесь ни при чем. Оторвалась веревка… Я делал все, что мог!
— Эй, Лисович, — донеслось из толпы, — ты ему еще задницу вылижи.
— Сам виноват! — орали другие. — Нечего по территории шляться!
— А откуда он здесь взялся? Кто он такой?..
     Вконец обескураженный таким приемом, Николай ничего не нашелся ответить. А Лисович продолжал перед ним извиваться.
— Вы никуда не торопитесь? Впрочем, о чем я, куда вам теперь торопиться? Разве что в химчист-ку. Пойдемте ко мне. Я здесь недалеко живу. У меня растворитель. Переоденетесь, приведете себя в порядок...
     Николай пробормотал в ответ что-то невнятное.
— Ну, вот и прекрасно! — заключил Лисович.
     Они прошли сквозь толпу, которая предусмотрительно расступилась перед Николаем, и Лисо-вич повел его какими-то закоулками. 
— Вы уж не серчайте на меня, — приговаривал он всю дорогу, — сам не знаю, как так вышло. Ве-ревки гнилье, блоки хлам…
     Комната, в которой он жил, располагалась в самом низу небольшого двухэтажного коттеджа. В ней царил страшнейший бардак и повсюду сновали тараканы, по всей видимости, бывшие с хозяином в теплых дружеских отношениях. На столе возвышалась гора немытой посуды, по стенам висели порнографические фотографии и газетные вырезки. Сразу у входа стоял небольшой промя-тый диванчик, в противоположном углу доживал свои дни старый сервант, подобранный, очевид-но, на ближайшей помойке. Плюс ко всему этому пара колченогих табуреток, да несколько прово-лочных полок, забитых старыми газетами, тряпками и вообще непонятно чем.
     Не богато, — отметил про себя Николай. Он разделся и, взяв предложенную хозяином бутылку растворителя, поспешил в душ, оттирать еще не застывшую краску.
— Одежду можете у меня оставить, — суетился Лисович, — все равно она ни на что теперь не годна. Даже на половые тряпки. Я приготовлю вам чистую.
— Что это строится? — крикнул Николай из душа, залезая под ржавую, чуть теплую воду.
— Церква, — с готовностью отозвался хозяин квартиры. — Информация о старой была утрачена и городской Совет издал распоряжение построить новую. Только все это ерунда, ничего у них не получится. Никому здесь церквы не нужны. Раньше люди были этим действительно озабочены. Всегда приятно думать, что ты не какая-то там шушера, а нечто важное и незаменимое, без чего мир перестанет вращаться. Например, божий избранник. Однако теперь все дураки куда-то повы-велись. Нет, строить Церкву безумие.
— Что значит: «информация утрачена»?
— А то и значит. Исчезла необходимость в Храме, исчезла и информация о нем. А нет Информа-ции нет и храма. И с новым то же самое будет. Не успеем первый ярус возвести до конца, как фундамент начнет распыляться.
— Зачем же вы тогда его строите?
— Согласно постановлению городского Совета.
— Ничего не понимаю, — Николай выключил воду и принялся растираться полотенцем, — вы знаете что здание вот-вот рухнет, но продолжаете его строить?
— Знаем и продолжаем.
— Но зачем?!
— По распоряжению городского Совета.
     Николай усмехнулся.
— Театр абсурда, — выйдя в комнату, он стал примерять предложенную Лисовичем одежду, — как вы только здесь существуете?.. Впрочем, у нас то же самое. Начальник всегда прав.
— Дело не в начальнике, — пробормотал Лисович, — дело в нас.
     Пиджак был старым, но еще довольно крепким, брюки тоже. И то, и другое пришлось Николаю впору. Вышло небольшое недоразумение с рубашкой, (она почему-то оказалась без одного рука-ва), но он надел свою. К счастью, под застегнутой курткой она почти не пострадала.
— Чай, кофе? — поспешно спросил хозяин, видя, что Николай собирается уходить.
— Вообще-то… — он улыбнулся. — А впрочем, давайте чай. Я все куда-то спешу, а куда спешу, по большому счету и сам не знаю. На тот свет вроде бы уже незачем.
     Лисович ожил и засуетился. Грязная посуда со стола мгновенно исчезла. Откуда-то появилось варенье, конфеты. По всей видимости, гостей этот дом видел не часто, но случайному прохожему здесь всегда были рады. На эту же мысль наводила и радостно-оживленная беготня хозяина. Лисо-вич сиял.
— На стройке меня не хватятся, — приговаривал он, доставая из серванта чашки и наливая в зава-рочный чайник кипятку, — слишком мало я там значу. Сейчас везде ценятся специалисты, а я так. Подсобник, шушера.
— Ну почему же шушера? Ведро на меня вы опрокинули очень даже профессионально, — пошу-тил Николай. — Так мастерски окатить человека краской не всякий специалист сумеет. Даже дипломированный.
— А вы не злой, — загадочно пробормотал Лисович. — Странно…
— Я закурю, здесь можно?
— Можно, конечно можно! — он заметался по комнате в поисках пепельницы. — Куда я ее заде-вал?.. Ага, вот.
     Достав из-под дивана массивный хрустальный шар, он брякнул его перед Николаем на стол. Николай достал сигарету себе, протянул пачку хозяину. Закурили.
— Прекрасный табак, — Лисович зажмурился от удовольствия, — крепкий и в то же время горло не слишком дерет. Сразу видно, не наш самосад.
— Честерфилд, — сообщил Николай.
— Вот как? Ни разу не слышал. Вы, должно быть, издалека приехали?
— Пожалуй. Путешествую, знаете ли, помаленьку.
— Да ну! А я вот, похоже, навечно застрял в этой дыре. Седьмой год на этих мерзавцев вкалываю и даже собственной комнаты выкупить не могу. Закабалили, какие уж тут путешествия?..
     Он не договорил. Дверь с треском распахнулась и в комнату ввалился грязный небритый муж-чина. Злобного вида амбал, свирепо скалящийся и угрожающе размахивающий топором.
— Сидишь, м-морда, — заорал он с порога, — чаи гоняешь! У-у, пидрище косматое!..
     Нисколько не смущаясь присутствием Николая, он набросился на Лисовича и, повалив его вме-сте со стулом, несколько раз сильно ударил головой об пол. Свой топор он бросил у дверей.
     Лисович даже не пискнул.
— Почему, гад, вчера не открывал, — мужчина съездил ему по зубам, — боялся бить буду? Ну, так сегодня получишь в двойном размере!
     Он еще раз ударил, упорно не желавшего открывать рта, Лисовича по голове.
— Эй, эй! В чем дело? Вы с ума сошли! — закричал Николай.
     Мужчина на мгновение замер, выпустил Лисовича, (который в очередной раз тюкнулся затыл-ком об пол), медленно развернулся.
— Что? — он оскалился, глаза его забегали в поисках чего-то, — что ты сказал?
     Взгляд его остановился на топоре.
     Николай ощутил, как к горлу ему подступает ком. Он почувствовал сущность этого злобного небритого человека. Господи, боже ты мой, — промелькнуло в сознании, — да это же настоящий убийца! Маньяк!! Мужчина так же медленно поднялся на ноги, вразвалочку подошел к топору и, ловко подхватив его, повернулся к Николаю. Лицо его скривилось в гримасу презрения, пальцы поигрывали по топорищу.
— А ну повтори, чего ты там вякнул?
     Он шагнул вперед. Николай на шаг отступил.
— Что он тебе сделал? Это же его квартира!
— Это его квартира, — передразнил мужчина, — чего он тебе сделал. Самый правильный что ли, а? Самый храбрый?
     Он взмахнул топором, Николай инстинктивно отпрянул.
— Ссышь, сука.
— Убери, — голос Николая дрогнул.
— А? — мужчина порывисто наклонил голову и приложил левую руку к уху, словно не расслы-шал. — Что сделать?
     Николай отступил еще на шаг. О существовании Лисовича он забыл. Все обернулось так, что главным для него теперь стала собственная (…ваша шкура валяется сейчас…) жизнь.
— Ты за кого впрягаешься, ты за это быдло впрягаешься? — мужчина ткнул топором в сторону неподвижного тела. — Это же падаль, это же чмо позорное!
— Он у себя дома, — повторил Николай.
— У себя дома. А на кого ты тявкаешь? Ты, тля… — мужчина снова подался вперед и сделал не-сколько стремительных шажков.
     Он вообще двигался рывками, все время дергаясь. Николай наткнулся на стул и стул с грохотом полетел на пол.
— Ссышь, падла, — мужчина самодовольно хмыкнул.
     Внутренне Николай весь сжался. Никогда раньше он не сталкивался с подобной мерзостью; никогда раньше не испытывал такого животного, леденящего душу страха. Необъяснимого, почти мистического страха. Страха, парализующего разум и чувства. Бежать, бежать! — гудело у него в голове.
— Зарублю, с-су-ука! — истошно завопил мужчина.
     Он ринулся вперед, опрокидывая на своем пути стол и распинывая табуретки.
     Николай метнулся в сторону, запнулся о валявшегося на полу Лисовича и бросился к выходу. Ничего не соображая, он пронесся по темному коридору, пинком распахнул входную дверь и, ссыпавшись с крыльца, помчался вверх по улице. Некоторое время он слышал за своей спиной торжествующие вопли, затем все стихло. Не останавливаясь, он пробежал несколько кварталов, свернул в один переулок, затем в другой. Пересек какую-то площадь, снова свернул. Только когда бок у него закололо, а сердце готово было выскочить из груди через широко открытый рот, он не-сколько сбавил темп. В висках стучало, воздух со свистом вырывался из легких. Быстрым шагом Николай продолжал идти. Он уже давно потерял представление о том, где находится. По мере удаления от Стены, дорога все время поднималась вверх. Довольно плавно, почти незаметно, но неукоснительно. Только по этому признаку он и заключил, что движется туда, куда надо. Больше ориентироваться ему было не на что.
     Удрал! Слава богу, кажется, удрал!… — было его первой мыслью, когда способность рассуж-дать, наконец, вернулась к нему. — Черт побери, ведь он мог меня зарубить. Да что такому стоит проломить человеку голову! Это же эрел, животное. Он же родную мать может зарезать, не морг-нув глазом. Выпотрошит как свинью, утрет со лба пот и даже не поморщится. Ну, врот-компот и дела. Исследователь-археолог, нечего сказать. Сначала чуть ведром не пришибли, теперь с топо-рами кидаются. А что, если б я все еще под душем стоял, когда он ворвался?..
     Ему отчетливо представилась эта сцена. Небритый сумасшедший вламывается в квартиру, вы-таскивает Николая из ванной и начинает гонять по комнате, улюлюкая и размахивая топором. Так бы в чем мать родила и выскочил на улицу. Ладно, хоть в лисовичьи обноски успел нарядиться...
     Лисович!.. Что-то нехорошее шевельнулось у него внутри. Он вспомнил, что оставил этого за-битого, беззащитного человека одного. Возможно, изувеченного. С глазу на глаз с этим… вырод-ком! Замедлив шаг, Николай остановился. Со всех сторон его окружали деревья. Он и не заметил, как зашел в парк. На то, что это был именно парк, (или сквер, или что-то еще в этом роде), указы-вали скамейки, стоящие по обе стороны дорожки. Николай присел на одну из них. Так вот оно что, я бросил человека на произвол судьбы (…ладно бы только судьбы…), а сам позорно сбежал. Ну и ну… Да от кого сбежал-то! От паршивого уголовника. От татуированного презерватива с медной глоткой. Ловко он меня. Только шикнул, а я уже и обделался. Ну и ну!..
     Николай до крови закусил губу. Сказать, что ему было стыдно за свою трусость, значило бы не сказать ничего вообще. Да и трусость тут совсем ни при чем. Да и не трусость это вовсе. Он бро-сился назад. Нужно было во что бы то ни стало все исправить.
— Задушу голыми руками. Порву падлу!..
     Он выскочил из парка и побежал вниз по улице.
     Как меня, оказывается, легко «сделать». Попасться на такой дешевый понт! Да, совсем я еще мальчишка… Впрочем… А кто бы на моем месте не клюнул на эту удочку?! Никогда раньше с подобной дрянью мне сталкиваться не приходилось. У него топор в руках, рожа небритая. И Лисо-вич этот корчится на полу, как последний мудак. Потом еще… обострение чувств. Я ведь почти «физически» ощущал исходившую от него агрессию. Разумеется, я растерялся. Не струсил, а именно растерялся. Ну да ничего. Вот сейчас вернусь, тогда и посмотрим, кто от кого бегать бу-дет…
     Николай оборвал внутренний монолог, так как понял, что заблудился. Сбился с пути и не мо-жет найти дорогу! Дома, окружавшие его, казались похожими друг на друга, как огурцы с одной грядки. Насколько он помнил, здесь должна была находиться площадь.
     Ну да! Огроменная такая площадь, выложенная белым булыжником и окруженная живой изго-родью. Однако никакой площади не было. Выходило, что либо он свернул куда-то не туда, либо площади здесь возникают и исчезают сами собой, когда им заблагорассудится. Последнюю вер-сию Николай тут же отмел, свернул в один из переулков и побрел наугад, надеясь на счастливую случайность. Можно было бы разузнать все у кого-нибудь из прохожих, но улицы, как назло, со-вершенно обезлюдели.
— Вот черт, и здесь непруха.
     А вообще-то все верно, — продолжил он цепь своих измышлений, — нечего заниматься умст-венным онанизмом. Да, я струсил и поступил подло. Лисович конечно дрянь-человек, но ведь он принял меня, отдал свою одежду взамен испорченной. Да и вообще, какое я имею право осуждать его? Откуда мне знать что довело его до такой жизни, что сделало из него дрожащую никчемную тварь, к которой может врываться в дом кто ни попадя и которая не умеет за себя постоять. И мно-гим ли я лучше него, если испугался немытого придурка в вонючем трико? Нет, оправдываться бесполезно и глупо. Единственный способ доказать самому себе, что я еще чего-то стою, это вер-нуться и привести этого типа к одному, с его мерзкой сущностью, знаменателю. Объяснить ему, где его место. А место его, кого бы он там из себя ни корчил, у параши… (…или на параше?..)
     Николай остановился. Никакой площади искать ему было не надо. Сделав значительный крюк, он вышел к крыльцу лисовичьего дома. Ошибиться было невозможно. Вот и пенек, о который он треснулся головой, скатившись с крыльца; вон и церковь неподалеку. Забавно, правда, что церковь достроена и никаких лесов вокруг нее нет. Хотя, что тут забавного? Откуда мне знать в каком темпе они здесь работают. Это же не наши СМУ, это же Лабиринт.
— Ну, давай! — приказал он сам себе и, выдернув из забора штакетину, осторожно стал подни-маться по ступеням.
     Страха он не испытывал. Какой теперь мог быть страх? Было легкое волнение, были нетерпе-ние и злоба, только не страх. Он на цыпочках прокрался по темному коридору к двери квартиры, замер и прислушался. Дверь оказалась слегка приоткрытой. В комнате разговаривали. Причем раз-говаривали, по всей видимости, довольно мирно. А вот это странно, очень странно… Сжав штаке-тину покрепче, Николай распахнул дверь.
     Лисович и его недавний обидчик сидели, как ни в чем не бывало, за столом и спокойно беседо-вали. На Лисовиче был тот самый костюм, который он совсем недавно подарил Николаю, небри-тый мужчина сидел, завернувшись в простыню. Его мерзопакостные обноски сушились тут же, на веревке, протянутой через всю комнату. Оба вздрогнули и удивленно уставились на Николая. В первое мгновение Николай растерялся, однако злоба, не перестававшая бурлить в нем, неожидан-но выплеснулась наружу волной слепой ярости.
— Сидишь, сволочь! — заорал он не своим голосом. — Все тебе по хрену?!.
     И набросившись на завернутого в простыню человека, несколько раз хорошенько протянул его штакетиной по хребту. Завопив от боли и ужаса, мужчина заметался по комнате. Перепуганный Лисович тоже вскочил было с места, но что-то с ним приключилось и он без чувств рухнул на пол. Николай продолжал неистовствовать.
— Я тебе покажу, кто здесь быдло. Ты у меня попрыгаешь, с-сука!
     Изловчившись, он хрястнул мужчину по спине еще раз. Охнув, тот бросился к двери и прямо как был, в одних трусах, выскочил вон. Николай едва не пустился в погоню, но вовремя спохва-тился. Черт с ним, — решил он, — пускай катится. Должок я ему вернул. Опустившись на стул и отбросив штакетину в сторону, он расхохотался. Ему представилось как этот здоровенный детина несется сейчас по Городу. В одном исподнем, с вытаращенными глазами… Вот это, должно быть, зрелище! Все еще хохоча, он повернулся к хозяину квартиры.
     Лисович медленно приходил в себя. Растерянность с удивлением, переходящим в тихий ужас, застыли на его толстом, колыхающемся лице. Кое-как приподнявшись, он затравленно уставился на Николая.
— Кто вы такой? Что вам тут надо?
— Кто я? — Николай перестал смеяться. — Он вам что, совсем что ли память отшиб? Ответьте мне лучше, как это вы с ним так быстро спелись?
— Вам нужны деньги, вы от  них? — Лисович, кряхтя, поднялся и задом начал пятиться к двери. — Но я же говорил, что денег у меня сейчас нет. Все, что было, я уже отдал.
     Николай нахмурился.
— Вы что, в самом деле меня не узнаете?
     Лисович неистово замотал головой.
— Бросьте! Вы окатили меня краской на стройке, а потом притащили сюда. На мне и одежда ва-ша. Вы же сами предложили мне переодеться.
— Я?! — Лисович вытаращился. — На какой стройке? Здесь нет никаких строек!
— Как нет, а церковь?.. Вы же сами сказали, что она…
     Николай замолчал.
— Какая церковь? Кто вы такой?! — взвизгнул Лисович.
     Одного взгляда на него было достаточно, чтобы убедиться, что он действительно ничего не по-нимает. Николай смутился.
— Вот эта самая церковь, — он указал пальцем в окно. — Я подошел посмотреть и вы уронили на меня сверху ведро. Я, правда, не врубаюсь, как можно было за двадцать минут ее доделать… Но здесь была стройка, клянусь вам!
— Так, так, так, — Лисович подошел поближе. — Я вижу вы не местный. Рассказывайте, расска-зывайте. Это очень интересно. Значит, вы говорите, что на месте этого храма велось строительство?
— Велось! Всего полчаса назад. Вы опрокинули на меня ведро и пригласили к себе переодеться. Да вот, на мне ваша одежда!.. Впрочем, на вас тоже…
— Ага, ага. Кажется, я начинаю понимать. Зачем вы избили Жесткова? Вы что, знакомы с ним?
— Жесткова? А-а, этого... Ну, я же говорю вам, мы сидели и пили чай. Он ворвался, накинулся на вас. Я попытался вступиться, но… в общем я…
— Смылся! — Лисович хитро прищурился.
— Да, смылся. Виноват, каюсь. Именно поэтому я и вернулся. У него же был топор, он мог вас убить!
— Спокойнее, спокойнее, я все понимаю.
     Лисович присел на соседний стул.
— А в какую сторону, простите за любопытство, вы побежали?
— В какую сторону? Ну, не знаю в какую… Я никогда здесь раньше не был, откуда я могу знать!
— Вверх?
— М-м, да. Именно вверх.
— Так, так. И как далеко?
— Квартала на четыре, может на пять. Там еще есть такой парк…
— А потом вернулись?
— Ну, вы же видите что я здесь!
     Николай нервничал. Вся эта чертовщина начинала его раздражать. Он достал сигарету, закурил.
— Понятно, — Лисович добродушно рассмеялся, — все теперь понятно.
— Да что понятно-то? Может и мне объясните.
— Понимаете… — Лисович покосился на пачку, которую Николай держал в руке. — Можно си-гаретку?
— Пожалуйста.
     Лисович закурил.
— Прекрасный табак, — он зажмурился от удовольствия, — сразу видно, не наш самосад. Креп-кий и горло не слишком дерет.
— Честерфилд, — буркнул Николай.
— Вот как? Ни разу не слышал. Вы должно быть издалека?
     Обхватив голову руками, Николай захныкал.
— Что это? Объясните мне, наконец, что со мной происходит?
— С вами? Ровным счетом ничего, — Лисович выпустил дым и разогнал его ладонью. — На чем я остановился? Ах, да, вы вернулись. Понимаете, то, о чем вы мне рассказали, весьма интересно, но дело в том, что ничего этого не было.
— Как не было?
— Спокойнее, спокойнее. Еще не было. И я даже не знаю, когда оно будет и будет ли вообще. Храм начинает разрушаться, это верно. Идет объемное стирание информации. Вы говорите, последует восстановление? Хм… Зачем его восстанавливать? Рухнет и рухнет, и черт с ним! Никому он здесь не нужен.
— Городской Совет издаст постановление, — пробормотал Николай, — надо же вам где-то рабо-тать…
— А-а, — Лисович понимающе закивал, — если Совет, тогда понятно.
— Я что, перепрыгнул во времени?
— Во времени? Не знаю, — Лисович пожал плечами, — я в этих делах не разбираюсь. Просто Парк, это уже не наша территория.
— И что?
— Как что! Разве вы не знаете, что оттуда не возвращаются?! — лицо его озарилось. — Туда по-падают те, кто… Впрочем, не важно.
     Он махнул рукой.
— Это касается только нас. Откуда мне знать, кто вы такой, если смогли беспрепятственно прой-ти туда и вернуться обратно.               
— Понятно, — Николай поднялся. — Большое спасибо за разъяснение.
     На самом деле ничего ему понятно не было. Очевидно, на каждом из уровней время имеет свои законы, — тужилось его воображение, придумывая хоть какое-нибудь объяснение, — и эти зако-ны могут существенно различаться. При переходе с уровня на уровень время оказывается дис-кретным. Спускаясь сверху, я просто перескочил с одной временной ветки на другую…
     Тьфу ты, бред какой!
— Уже уходите? — поинтересовался Лисович, впрочем, довольно равнодушно.
— Да, но на прощанье один вопрос.
     Николай остановился в дверях.
— Кто такой, этот ваш… Жестков? Кажется, я правильно его назвал? Сегодня вы с ним мирно бе-седуете, а завтра он на вас с топором кидаться будет. Это что здесь, норма поведения или у вас с ним какие-то особые отношения?
     Николай кивнул на брошенную простыню. Лисович нахмурился.
— Какая вам разница? — ответил он злобно. — В том, что с нами происходит, виноваты мы сами. Можете считать себя счастливчиком, если последствия вашей деятельности избавили вас от необ-ходимости  отбывать свой срок вместе с нами. Будьте здоровы. Надеюсь, вы извлечете хороший урок из того, что увидели.
— Прощайте. 
     Николай подошел и крепко пожал ему руку.
— Искренне надеюсь, что и вы не задержитесь здесь слишком долго.
— Все дело во мне, — Лисович тяжело вздохнул, — все дело во мне…
     Николай вынул из кармана пачку «Честерфилда» и положил ее на стол.
— Так, небольшой сувенир на память.
     Лисович ничего не ответил. Окинув комнату взглядом еще раз, как бы желая «сфотографиро-вать» ее и сохранить в памяти, Николай вышел.


    …они сидели на берегу реки и ловили рыбу. Легкий ветерок поднимал на воде рябь, от чего по-плавки играли и прыгали. Николаю все время казалось, что у него клюет. Он выдергивал леску, проверял червяка и забрасывал удочку заново. Синг был гораздо спокойнее. Этот странный чело-век вел себя, как всегда, разумно и сдержанно. Подсекал только тогда, когда действительно клева-ло, на обычные же выкрутасы поплавка не обращал никакого внимания. Рыбы в его ведерке было раза в два, а то и в три больше, чем у Николая. Николай вздохнул.
— Что-то не везет мне сегодня, — сказал он позевывая, — этот дурацкий ветер разогнал всю ры-бу.
— Будь уравновешеннее, — нравоучительно изрек Синг, — следи не за поплавком, а за его пове-дением. Ветер тут ни при чем. У меня же клюет нормально.
— В том-то и дело. Что это за рыбалка! Мне за тобой никогда не угнаться. Пошли домой, чего здесь торчать?
     Он бросил удочку.
— Сейчас. Поймаю еще одну… или две. Если маленьких, то две.
— Почему это если маленьких, то именно две?
— Тогда у меня будет ровно три килограмма.
— Ты их на глаз что ли взвешиваешь?
— Конечно, — невозмутимо ответил Синг. — Настоящий рыбак должен уметь определять свой улов, не прибегая к помощи безмена.
     Николай презрительно фыркнул. Честно говоря, он немного завидовал Сингу. Завидовал его рассудительности, его постоянной сдержанности и наблюдательности. Завидовал безмятежности его духа. Нет, это была самая светлая зависть! Зависть, переходящая в почитание и чуть ли не пре-клонение. С тех пор, как они встретились, Николай не переставал восхищаться этим необыкно-венным во всех отношениях человеком. Больше того, Синг олицетворял для него Человека вооб-ще. Человека с большой буквы! Всеми чертами, которыми он обладал, Николай хотел бы обладать и сам. С Сингом он забывал обо всем на свете. Даже о времени, даже о том, где он и кто он. Ра-дость общения, наслаждение общением поглощали его без остатка. Сутки напролет они разгова-ривали, разговаривали, разговаривали …
     Поймав заветные две рыбины, Синг не спеша смотал удочку, (свою Николай так и оставил ва-ляться на берегу, до следующего раза), взял ведерко и они направились к дому.
— Ты знаешь, — воскликнул Николай, восторженно размахивая руками, — мне в голову пришла интересная мысль.
— Пришла в голову?.. — улыбнулся Синг. — Ну и какая же? Что-нибудь опять о субстанциально-сти Материи и Духа?
— Нет! — Николай досадливо отмахнулся. — Я подумал о человечестве.О будущем человечест-ва.Что с нами будет в процессе дальнейшего развития, во что мы разовьемся? Эволюция не стоит на месте, а потому считать человека «венцом творения» было бы глупо. Как человек развился из обезьяны, так и из человека должно развиться… нечто более совершенное, чем он сам. Как ты ду-маешь?
— Вообще-то, человек развился не из обезьяны, — задумчиво пробормотал Синг.
— Как не из обезьяны?! — удивился Николай.
— Люди и обезьяны, это два вида, имеющие общего предка.
— А-а, вон ты о чем. А я уж испугался, думал ты скажешь, что мы произошли от Адама и Евы. Дело не в этом. Я имею в виду, что человек не может оказаться последней ступенькой эволюцион-ной лестницы. Полагать так нелепо.
— Согласен.
— Несомненно, что вид Homo Sapiens есть лишь промежуточное звено между животным миром и…
— Чем?
— И чем-то еще. Чем-то, чего в природе никогда раньше не было.
— Пожалуй. Думаю, в твоих словах есть резон.
— Конечно, есть! Больше всего меня поражает, что столь очевидная мысль никому не приходит в голову. Мы так привыкли гордиться своим исключительным положением, что боимся даже по-мыслить о том, что когда-то и нам придется уступить свое привилегированное место кому-то дру-гому. Кому-то, кто придет к нам на смену.
— И каким же ты представляешь себе этого Сверхчеловека?
— Не знаю, — Николай рассмеялся. — В том-то и дело, что не знаю! Только термин «сверхчело-век» здесь совершенно неприемлем.
— Это еще почему?
— Ну, не называем же мы человека «сверхобезьяной», а обезьяну «недочеловеком». И то, и другое два совершенно разных существа. В чем-то схожих но, несмотря на это, очень далеких дуг от дру-га.
— Разве все дело в терминах? — усмехнулся Синг.
— И в терминах тоже, — совершенно серьезно ответил Николай. – Термин должен адекватно от-ражать обозначаемый им предмет. Если мы начнем называть вещи заведомо ложными именами, то запутаемся и никогда не доберемся до их истинной сущности.
— Хорошо, ну и как же ты хочешь назвать своё… «существо будущего»?
— Вот вопрос, назвать! Мы ведь даже отдаленно не знаем, что оно может собой представлять.
— В том-то и дело. Для того, чтобы адекватно характеризовать то, чего еще нет, нужно использо-вать наиболее близкое ему по свойствам понятие из тех, с которыми мы достаточно хорошо зна-комы. А потому термин «Сверхчеловек» подходит здесь как нельзя лучше.
     Николай досадливо отмахнулся.
— Черт с ним! Пусть будет Сверхчеловек, дело-то ведь не в названии.
— Виноват, — улыбнулся Синг, — «если мы начнем называть вещи заведомо ложными именами, то никогда не доберемся до их истинной сущности».
— Ой, ой. Тоже мне, остряк-самоучка. По существу-то что-нибудь сказать можешь?
— По существу? А что тут сказать по существу? Да, человеку предстоит эволюция. Да, что-то бо-лее совершенное примет от него эстафету первенства. Но что это будет такое, гадать бессмыслен-но. Бессмысленно для человека.
— Черта с два! — воскликнул Николай. — Не только не бессмысленно, но просто жизненно необ-ходимо. Это, я бы сказал, актуальнейшая из всех проблем. Я уж не говорю о необходимости пере-смотра в связи с этим наших мировоззренческих стереотипов, но ведь этот, так называемый Сверхчеловек, может нести угрозу существованию самого Человека. Всему человечеству! 
— Ну и что? — невозмутимо спросил Синг.
— Как ну и что?! — Николай растерялся. — Что же нам, сидеть сложа руки и ничего не делать?
— А что здесь можно сделать? Перечить эволюции невозможно. Цель Жизни – стремление к со-вершенству. Что же ты предлагаешь, застой, деградацию? И почему с возникновением Сверхчело-века человечество неизбежно должно исчезнуть? Ведь не исчезли животные, (в частности, та же обезьяна), с появлением человека.
     Некоторое время шли молча.
— Впрочем, скорее всего переход от человека к сверхчеловеку будет протекать незаметно.
— Как, например? — поинтересовался Николай.
— Откуда я знаю? Гадать бессмысленно. Можно предположить тысячи вариантов, а на самом деле все произойдет совсем иначе.
— Нет, а все-таки? — не унимался Николай. — Выдай хоть одну гипотезу.
— Зачем?
— Да не зачем. Просто так.
     Синг ненадолго задумался.
— Ну, скажем, довольно распространенная, в последнее время, версия, — произнес он с таинст-венной улыбкой, — возникновение кибернетической цивилизации.
— Война людей и машин? — Николай скривился. — Старо и нелепо. Избитый сюжетик, подкинь что-нибудь поновее.
— Ну почему же избитый и почему обязательно война? Проследим ход эволюции на Земле: НЕЖИВАЯ МАТЕРИЯ – БЕЛКОВЫЕ СТРУКТУРЫ – ПРОСТЕЙШИЕ и РАСТЕНИЯ – ЖИВОТНЫЕ – ЧЕЛОВЕК. Говоря другими словами:  неживое неразумное вещество, живое нера-зумное вещество, живое разумное вещество… Почему бы ни завершить эту цепочку и не предпо-ложить существование неживых форм разума? Все получается в строгом соответствии с основ-ным законом эволюционного развития. Завершается очередной виток эволюционной спирали и мы приходим все к той же неживой материи, но вобравшей в себя все лучшие качества живого, в первую очередь разум.
— Погоди, погоди. Вздор какой-то!
— Вздор конечно, — рассмеялся Синг, — но чем не гипотеза? Моделируя свои основные свойст-ва, человек изобретает Искусственный Кибернетический Разум. Сначала кибернетические меха-низмы, (еще не разумные), создаются для того, чтобы работать на человека. Они находятся под полным его контролем, не могут ни самостоятельно ставить перед собой цели, ни осознавать их. Происходит полная автоматизация производства. Исчезает тяжелый физический труд, свободные от него люди вне себя от радости. Все, что необходимо, для них производят машины. Сначала это лишь слепые исполнители, все находится под контролем. Но ведь и контролировать, это чертовски утомительно! А почему бы и это не переложить на плечи машин? На машины, обученные думать. Сначала, специально для этого созданные компьютеры, будут контролировать лишь незначитель-ную часть производственных систем. Затем под их мудрое руководство поступают целые заводы. И, наконец, появляется некий кибернетический монстр, которому поручают контроль и развитие всей системы производства на планете. Локальные цивилизации к тому времени уже давно будут слиты в единую планетарную цивилизацию.
     Итак, машины осуществляют и машины контролируют производство материальных благ. Человек свободен! Он отдыхает, наслаждается жизнью, занимается наукой и искусством. Все идет нормально. Машины послушны и какой бы то ни было контроль над ними полностью, (ну или почти полностью), исчезает. Вот тут-то и происходит «рождение» Сверхчеловека. Обученная ду-мать, Машина не может не совершенствоваться в этом процессе. Развитие ее умственных способ-ностей осуществляется в геометрической прогрессии. И вот однажды она начинает осознавать свою индивидуальность, обретает собственное «Эго». Никакой войны людей и роботов нет по той простой причине, что: а) производство больше не принадлежит человеку; б) поглощенные самосо-зерцанием и созерцанием Вселенной люди не осознают нависшей над ними угрозы; в) машины чертовски умны, они видят на двести шагов вперед и не подают человеку никаких поводов для беспокойства.
     Благодаря искусственной отбраковке, которой в косвенной форме занимается незаметно воз-никшая и прочно укоренившаяся цивилизация сверхразумных машин, численность человеческого поголовья поддерживается на строго заданном уровне. Отбраковка идет незаметно, «естественным образом», (собственно говоря, это и отбраковкой-то можно назвать лишь условно), например, че-рез снижение рождаемости посредством внедрения в сознание человека определенный идей и по-веденческих программ. Благо, вся информационная система планеты находится под контролем машин. А спешить им некуда, впереди у них вечность. Для остатков некогда могучего рода, но-сившего гордое имя Человека Разумного, создаются все условия искусственного рая, в котором он и доживает свои последние дни. Обеспеченная старость…
     А машинами, между тем, осуществляется Великая Космическая Экспансия. Информация с Центрального разумного компьютера, являющегося ядром этой новой сверхцивилизации, копиру-ется и рассылается в самые отдаленные уголки Вселенной. Там, из этих «разумных семян», вырас-тают новые сверхцивилизации, подобные материнской. Как в живом организме происходит деле-ние клетки и разрастание ткани, точно так же в масштабах Вселенной разрастается новая разумная сверхсистема. Вся материальная Вселенная становится, таким образом, единым разумным нежи-вым организмом.
     Как знать, возможно, биологическая эволюция есть лишь прелюдия эволюции другой, гораздо более величественной. Эволюции кибернетической. Ведь и биологической эволюции предшество-вала в свое время эволюция химическая, а той – эволюция вещества. Посмотрим вокруг: телевизо-ры, холодильники, телефоны, калькуляторы, компьютеры… Что это? Не «коацерватные ли капли» будущей кибернетической цивилизации?..
— Уф-ф, — Синг остановился и оттер со лба пот, — целый сюжет для научно-фантастического романа сочинил. Ну и как тебе моя гипотеза? Несколько сумбурно, но это дело техники. Если все как следует обмозговать и заняться детальным анализом, думаю, может получиться стройная и вполне научная «Теория Эволюционного Развития». Что скажешь?
— Коацерватные капли?.. — Николай поморщился. — Слушай, давай сменим тему. Что-то про-блема Сверхчеловека кажется мне не такой уж и интересной.
     Синг рассмеялся.
— Да что ты? Не принимай все всерьез, — он похлопал Николая по плечу. — Я лишь хотел ска-зать, что напридумывать можно чего угодно. Заниматься такими прогнозами дело неблагодарное. Все равно все будет не так, как ты думаешь. Пришли.
     Невдалеке на пригорке стояла избушка. Небольшой уютный деревянный теремок. Именно та-ким Николай представлял себе жилище современного отшельника. Когда он впервые увидел его, то не мог поверить собственным глазам. Словно кто-то проник в его сознание и воссоздал этот райский уголок по тем чертежам, тем образцам, которые в нем хранились. Создал специально для него.
— Я займусь ухой, а тебе придется сходить за глиной, — сказал Синг. — Что-то печь последнее время дымить стала.
— Все у тебя не как у людей, — буркнул Николай, — и печь не мазана и скотина не кормлена…
     Он взял лопату, ведро и нехотя поплелся к лесу. Возле сосняка был небольшой овражек. Та-щиться к глиняному карьеру не было никакого желания.
— Да скорее, скорее. Шевели задницей! — крикнул Синг уже с крыльца. — К ужину не успеешь, я тебя дожидаться не стану.
     Николай только досадливо отмахнулся.
— Я и за дровами, я и за глиной, а он только знай, покрикивает. Гостеприимный хозяин, нечего сказать.
     Впрочем, ворчал он лишь так, для приличия. Не сказать, чтобы работа по хозяйству, как он ее называл, доставляла ему неописуемое удовольствие, но и не скажешь, что она была ему в тягость. В Москве, в своем каменном муравейнике он чертовски истосковался по такой жизни. Возможно, именно этого ему и не хватало. И не будет хватать…
     До леса было чуть меньше километра. Николай шел, бодро помахивая ведерком. Лопату он за-кинул на плечо. Вечерело. Цепляясь за верхушки сосен, солнце отправлялось на отдых. Низко над землей носились полевые стрижи, однако Николай прекрасно знал, что никакого дождя это не предвещает. По словам Синга сезон дождей еще не наступил, а просто так здесь дождей не быва-ет. Выпадет утром обильная роса, этим все и ограничится. А жаль, — Николай вздохнул, — как было бы здорово, если б ночью разразилась гроза. Или нет, лучше буря! Дом крепкий, выдержит. Зато как приятно наблюдать вспышки молний за мутным от дождя стеклом, слушать раскаты гро-ма, рев ветра. Сколько же лет я не видел настоящей грозы? Черт его знает. Много. В городе грузы не те. И закаты не те, и рассветы. В городе вообще все не то. Черт подери эту урбанизацию!
     Он спустился в овражек, выбрал местечко поудобнее, уселся и, поставив ведро между ног, не-сколько раз ковырнул отвесную глиняную стену лопатой.
— Отличная глина, — удовлетворенно хмыкнул он, растирая в ладонях небольшой бурый комо-чек, — не глина, а золото. А в карьере дрянь. Правильно сделал, что сюда свернул.
     Он колупнул лопатой еще несколько раз, затем бросил ее и, заложив руки за голову, откинулся на спину. По небу плыли розовые облака. Солнце уже успело скрыться за горизонтом. Э-эх, — Николай вздохнул, — опять проворонил. Несколько раз на закате он видел зеленый луч. Фанта-стическое, ни с чем несравнимое зрелище! В городе такого не увидеть. Впрочем, ничего страшно-го. Здесь и без луча закаты великолепны. Такого чистого неба нет больше нигде. Сейчас из светло-голубого оно превратится в ярко-синее, затем ненадолго обретет оттенок морской волны, в счи-танные минуты переродится в чернильно-фиолетовое. На западе вспыхнет багровая полоса и сразу за этим наступит ночь. А уж какие здесь ночи! Такого Млечного Пути не увидишь даже в тропи-ках. Э-эх, навечно бы здесь остался!..
     Он потянулся, привстал и сколол в ведро еще несколько крупных глиняных комьев. Хорошая глина, — снова похвалил он себя, — для печки самое ту. Лопата опять легла в сторону.
     Как незаметно течет время, — думал он, глядя на зажигающиеся в небе звезды, — сколько я здесь? Дней семь, а кажется будто и родился и вырос тут. И Синг свой человек. Подумать только, знакомы всего неделю, а такое ощущение, словно друзья с пеленок. Кто он, интересно, такой? Го-ворит, что человек, но не больно-то верится. Не бывает таких людей. Впрочем, и мест таких не бывает… Забавно, а существую ли я сам?..
     Он не заметил, как уснул. Сон накрыл его мягко и нежно. Ему снился Андрей, снился Реаби-литационный Центр. Андрей ползал по полу своего кабинета, а за его директорским столом, заки-нув ногу на ногу, сидел Гында. Что-то недоброе было в этом. На столе перед Гындой лежала тол-стая пачка исписанных листов, которые он хватал и разбрасывал. Кружась и разлетаясь в разные стороны, бумаги мягко ложились на палас. Именно их и собирал Андрей, ползая по полу. Вдруг он поднялся, отшвырнул уже собранные листы и, набросившись на Гынду, начал его душить. Нико-гда этого не будет! — кричал он. — Никогда!!.
     А потом Николай понял, что это не Андрей душит Гынду, а Гында Андрея. Эй, эй! — закричал он и…
— Эй, да ты спишь! –—услышал над собой удивленный возглас. – Ну и ну, вот и посылай таких оболтусов.
     Перед ним стоял Синг. Дружище Синг добродушно скалился, укоризненно покачивая головой.
— Я за ним на карьер помчался, туда, сюда… А он вот где прохлаждается. Ну, блин, работничек.
— Уснул, — виновато улыбнулся Николай, — сам не заметил, как отключился. Климат у вас что ли такой? Выщелкивает в сон, и все тут!
— Ладно уж, климат, — Синг поднял лопату. — Бери ведро, пошли. Я за тебя тащить инструмент не намерен.
— Что-то мне жуть какая-то приснилась… — зевая, Николай поднялся на ноги, взял ведро. — «Мышиная жуть». Бр-рр…
     Он поежился.
— Прохладно.
— Дрянь-то эту вывали, — Синг кивнул на ведро, — чего зря таскать?
— Как вывали? — удивился Николай. — Зачем же ты меня посылал?..
— За глиной. А это не глина. Завтра схожу на карьер.
— А-а… — Николай снова зевнул, послушно высыпая содержимое ведерка на землю. — Ну схо-ди, сходи. Не все ж тебе командовать…
     Шутливо переругиваясь, они направились к дому.
     Ужинали этим вечером на веранде. Особенностью данного места являлось «общение» и где-то в глубине души Николай уже давно это понял. Он не знал как долго существующее положение продлится, а потому ловил мгновение. Что-то подсказывало ему, что скоро придется оставить Синга и двинуться дальше. Путешествие еще не закончено, это еще не Вершина.
     Поговорили о высших материях, коснулись темы Бога. Незаметно, как это обычно случается в застольных беседах, разговор перешел на политику. Обсудили плачевное положение дел в стране, (…в стране?..), попытались установить причины этого положения.
— Все беды идут от того, — возбужденно кричал Николай, — что подавляющее большинство лю-дей занимается не тем, чем им следует заниматься. Вот первопричина всех наших бед!
— Погоди, погоди, — замахал руками Синг, — объясни толком, что ты имеешь в виду. Что зна-чит: занимаются не тем, чем следует? Откуда ты вообще это взял?
— Как откуда, я же не слепой! Я же вижу, что происходит вокруг меня.
— Значит, все вокруг дураки и делают не то, что надо. А ты, уж не в белом ли фраке?
— Нет, — терпеливо пояснил Николай, — не дураки, а просто занимаются не своим делом. Глав-ным фактором в выборе профессии должно быть желание заниматься тем-то и тем-то, плюс спо-собность делать это сравнительно хорошо, лучше всего остального. У нас же, выбирая профес-сию, человек, в большинстве случаев, руководствуется тем, насколько она престижна, как оплачи-вается и так далее, и тому подобное. Само собой разумеется, что, выполняя работу, которая тебе либо не нравится, либо просто безразлична, ты выполняешь ее кое-как, что говорится «для галоч-ки».
— Согласен, — Синг задумчиво кивнул головой, — до ужаса банально, но верно. Однако ты упус-тил из виду еще кое-что.
— Что же? Назови.
— Предположим, я с детства мечтал стать оперным певцом,(заметь, не дворником, не чернорабо-чим!). Желания преуспеть в этом у меня хоть отбавляй, однако, ни слуха, ни голоса…
— Ни нюха, ни скорости, — перебил Николай. — Понял. Но я и не говорил, что желание быть кем-то должно ставиться надо всем остальным, что способности человека не играют здесь никакой роли. Я имел в виду лишь то, что, выбирая профессию, человеку следует, в первую очередь, заду-мываться над тем, будет ли она ему по душе, в том ли его призвание, и лишь после этого думать о деньгах, о престиже.
—  Создается такое впечатление, будто передо мной сидит представитель эпохи развитуго социа-лизма, — усмехнулся Синг, — а выражаясь более конкретно, какой-то махровый «совок». Можно подумать, ты совершенно незнаком с сущностью человеческой природы. Оптимизм, конечно, ка-чество хорошее, но лишь до тех пор, пока он не становится безрассудным. Практически все уто-пии являются следствием безрассудного оптимизма.
— Никакого утопизма в моих словах нет, — горячился Николай, — что ты меня, совсем за дурака что ли держишь? Выслушай все до конца, а потом выступай.
— Слушаю, — улыбнулся Синг, — целую неделю только тем и занимаюсь, что слушаю.
— Вот и слушай! А в «нашем социалистическом прошлом», кстати, не все было таким уж бес-смысленным или ложным. Не надо вместе с водой выплескивать ребенка. Я отлично понимаю, что помимо желания отдельного индивида стать кем-то, помимо его способностей, существует множе-ство социальных заморочек, определяющих в конечном итоге то, кем данный индивид становится, какое место он займет в обществе. В конце концов, именно из-за несовершенного функционирова-ния этой социальной машины человек и оказался совсем не тем, чем ему следовало бы быть…
— Я как-то не совсем понял, что ты имеешь в виду под «социальной машиной».
— Да? — Николай поморщился. — Я тоже.
     Оба рассмеялись.
— Если и нужно сейчас проводить какое-то реформы, — снова заговорил он, — то, в первую оче-редь, реформы, затрагивающие систему образования и воспитания. Так и только так, и никак ина-че! Никакие экономические преобразования не принесут ожидаемых результатов до тех пор, пока общий уровень духовного и интеллектуального развития людей будет оставаться таким же низ-ким, какой он сейчас. Можно издать тысячи, миллионы самых мудрых и правильных законов, но ни один из них не будет работать до тех пор, пока люди думают не о том, как их соблюдать, а о том, как бы половчее их обойти.
— Что же ты предлагаешь?
— Я уже сказал – образование.
     Синг рассмеялся. Он хохотал так долго, что Николай начал злиться.
— В чем дело, — сердито спросил он, — чего ты ржешь?
— Ничего, ничего. Это я так. Просто ты напомнил мне одного чеховского персонажа. Образова-ние, школы, больницы…
— А ты сейчас, подражая персонажам Тургенева или Достоевского, начнешь спрашивать, того ли голодной толпе надо?
— Нет, — Синг перестал смеяться, — не начну. Я только хотел сказать, что одни и те же пробле-мы встают перед вами из века в век.
— Конечно, встают. Если они не были решены в конце прошлого столетия, их придется решать на исходе нынешнего.
— Значит, в первую очередь – коренные изменения в системе образования?
— Разумеется. И хотя бы потому, что полноценного осуществления никаких других реформ в ближайшее время ожидать не приходится. Добиться же реального осуществления реформ в облас-ти образования будет несравненно легче.
— Так, так, продолжай. Наша беседа напоминает мне разговор Чичикова с Маниловым, (раз уж мы начали ссылаться на классиков), но все равно, это довольно занятно.
— Наша задача сейчас состоит именно в том, чтобы разработать соответствующую программу преобразований и всеми возможными путями донести ее до сознания людей. Нужно, чтобы каж-дый понял, что «быстро – хорошо не бывает», что сменится не одно поколение, прежде чем наша программа начнет давать результаты, но что, вместе с тем, иного пути у нас просто нет. Нам уже вряд ли чем поможешь, а вот смогут ли наши дети и внуки жить по-человечески, зависит только от нас.
— Опять пошел какой-то «совковый» бред… Ладно, — Синг улыбнулся, — всё, о чем ты гово-ришь, хорошо, но в чем же суть самой программы? Поясни.
— В чем суть?.. — на некоторое время Николай задумался. — Прежде всего, необходимо полно-стью изменить систему воспитания в детских дошкольных учреждениях и систему образования в школах и вузах. Организация детских кружков, клубов и тому подобной дребедени, все это ерун-да, совершенно бессмысленная, пока неизменным остается главное – детские сады и школы. С раннего детства мы не воспитываем человека, а калечим его психику. На словах мы учим детей добру и честности, а своими делами представляем ярчайший пример обратного. Это явное проти-воречие не только подрывает авторитет педагога, но и сводит на нет весь педагогический процесс. Нельзя обманывать ребенка! (…низя трахать чужую машину!..) С самого раннего детства ребенок должен знать, что в мире существуют зло и насилие. Причем не только в сказках, но и в реальной жизни. И к этому злу у него необходимо вырабатывать иммунитет, то есть желание исправить его, преодолеть, не допустить развития злого начала в себе, (что особенно важно в тот период, когда формируется личность маленького человека). Это первое. Второе – в воспитании каждого малыша необходим индивидуальный подход. Элементарная истина, известная еще со времен Песталоцци и Руссо, однако почему-то так упорно игнорируемая на практике. Бессмысленно заставлять ребен-ка делать то, к чему у него нет ни способностей, ни желания. Да что я говорю! Существует множе-ство систем воспитания и работы с детьми, разработанных лучшими специалистами в этой облас-ти, необходимо только внедрить их в жизнь. А для этого надо готовить воспитателей-профессионалов, нужно отбирать людей на эту должность, нужно лучше оплачивать их труд, по-степенно заменяя новыми специалистами «старую гвардию», состоящую из сопливых дилетанток и сварливых старух. Основными качествами человека, которому предстоит работать с детьми20, должны быть доброта и терпение. Без этого ни одного воспитателя на пушечный выстрел нельзя подпускать к детям…
— Очень нетривиальная мысль! — съязвил Синг.
— Из детского сада в школу ребенок должен приходить нравственно чистым и духовно развитым, — не слушая его, нес свое Николай. — Все, что я говорил о подготовке воспитателей, справедливо и для подготовки  педагогов, то есть тех, кому предстоит обучать детей в школах. В обучении так же необходим индивидуальный подход. С первого класса до выпускного! Посредством тестирова-ния на протяжении всего школьного курса можно определять то, к чему данный человек предрас-положен, выявлять его наклонности и в дальнейшем направлять обучение в соответствующее рус-ло. Если у ученика нет способностей к математике, ни к чему насиловать его интегральными уравнениями. Достаточно будет дать самое элементарное, жизненно необходимое. То же и в от-ношении любого другого предмета. Главное, чтобы человек понял, что быть плохим ученым или юристом гораздо хуже, чем быть хорошим лаборантом или рабочим. Хуже для него самого, во всех отношениях, (как в нравственном, так и в материальном). Никакого давления или принужде-ния! Подросток должен сам осознать кем он хочет стать и по силам ли ему это.
— Банально, но верно, — согласился Синг, — однако должно смениться два-три поколения педа-гогов, прежде чем твоя образовательная программа начнет давать плоды. Ты сам говоришь об этом. А кому хочется ждать? Да и откуда взять денег на ее осуществление?
— Да, все произойдет не сразу, — подхватил Николай, — на все нужно время. Именно поэтому чем раньше мы поймем, что только через гармоничное и духовно организованное развитие наших детей можно построить совершенное общество, что только это может вывести страну из той глу-бокой задницы, в которой она сейчас находится, тем будет лучше для всех для нас. Что же касает-ся денег… Ну, во-первых, можно ли жалеть их на такое святое дело? А во-вторых, вкладывать деньги в образование, в детей, в «наше будущее» гораздо выгоднее, чем тратить их на различные политические аферы. Да и так ли уж много надо? Быть может, хватит и тех средств, которые вы-деляются для этих целей сейчас, нужно только рациональнее их расходовать.
— Знаешь что, — Синг зевнул, — все это интересно, но… Кажется, я уже где-то слышат это. И вообще, по-моему, уже давно пора спать. Тебе так не кажется?
— Ну вот, — обиделся Николай, — как только начинается серьезный разговор, ты сразу спать! Завтра выспишься, куда тебе спешить?
— Мне-то некуда… — загадочно пробормотал Синг.
— Что? — не понял Николай. — О чем ты?
— Не о чем. Так... — Синг зевнул. — Ладно, ты как хочешь, а я ложусь. У меня от твоей болтовни даже башка разболелась. Спокойной ночи.
— Спокойной, — буркнул Николай.
     Он еще долго не ложился и сидя на веранде, задумчиво смотрел в темное небо. Что-то тоскли-вое закралось к нему в душу. Предчувствие чего-то неизбежного, рокового.
     Проснувшись утром и выйдя на веранду, он не обнаружил ни обычного завтрака, ни Синга. Не было Синга и в его спальне, и вообще в доме. Николай припомнил, что он собирался этим утром сходить на карьер за глиной, однако внутреннее чутье подсказывало ему, что ни в какой карьер Синг не ходил. Об этом же говорили ведро с лопатой, валяющиеся у крыльца в том самом месте, где Николай их вчера бросил. Накинув куртку, он побежал к реке. На самом краю спуска что-то заставило его оглянуться и бросить прощальный взгляд на дом. Прощальный, потому что избушка медленно растворялась в воздухе. Через минуту от нее не осталось совершенно никаких следов, словно ее здесь никогда и не было. Непримятой оказалась даже трава на поляне.
— Ну что ж, — Николай вздохнул, — рано или поздно это должно было произойти. Ничто не длится вечно, а много хорошего – тоже плохо. Значит, пора!
     Вздохнув еще раз, он зашагал в сторону леса. Искать Синга возле реки не было смысла. Все равно его там нет. И не будет. А в принципе и не было никогда раньше. Старина Синг. Неужели он взял и просто-напросто растворился в воздухе, так же как дом? Чушь! Никогда не поверю. Ни-колай поежился и ускорил шаг.

     Едва он вошел в лес, как повалил снег. Жирные белые хлопья мягко опускались на песчаную дорожку и тут же таяли. Было непонятно, как они вообще достигают земли, пробиваясь сквозь развесистые лапы сосен. В недоумении Николай остановился. В ту же минуту к нему подошел че-ловек. Высокий и тощий, облаченный в какие-то невообразимые лохмотья, он выскочил из чащи и, дико вращая глазами, спросил:
— Удивлены?
— Немного, — ответил Николай, давно успевший привыкнуть к странностям этого мира. — Дождь, знаете ли, был бы как-то уместнее.
— Я не об этом, — сказал незнакомец. — Я спрашиваю, удивлены ли вы моим появлением?
— Нет, от чего же, — Николай улыбнулся. — Конечно, лес место пустынное, но если я смог ока-заться здесь, то почему же нечто подобного не могло произойти с кем-то еще?
— Ба, да вы философ! — обрадовался незнакомец. — Мне вас сам бог послал!
— Бог? Хм… С кем имею честь?.. — поинтересовался Николай.
     Все происходящее несколько забавляло его. После вечности, проведенной с Сингом, встретить нового человека было занятно.
— Называйте меня просто: Отшельник. Своего настоящего имени мне как-то не хочется раскры-вать. У вас может появиться предубеждение, возникнет неловкость. Слишком уж оно известно…
     Мужчина смущенно кашлянул.
— По крайней мере, было известно.
— Хорошо. А меня можете звать Николаем, — он слегка наклонил голову. — Имя, смею вас заве-рить, самое настоящее, хотя особой известностью и не пользуется.
     Он отчетливо ощущал исходившую от его собеседника энергию. Веяло чем-то древним, арха-ичным и невероятно (…power…) сильным.
— Николай, Николай… — задумчиво пробормотал Отшельник. — Это не тот что… Впрочем, не важно. На чем мы остановились? Ах да, на снеге. Снег вызван вашим неожиданным появлением здесь. Вторжением, так сказать, в здешнюю среду. Он скоро пройдет. Так, легкая погодная мета-морфоза. Вы, наверное, спешите к Озеру? Пойдемте, мы сможем поговорить доругой.
     Вообще-то, ни к какому озеру Николай не спешил, однако возражать не решился. К озеру, так к озеру. Тропинка, в конце концов, здесь одна, свернуть с нее некуда. Пойдем, а там видно будет.
— Вообразите себе, — продолжал Отшельник, — только сегодня утром я размышлял о смерти, и вдруг гляжу – вы! Какое совпадение!!
— Я не совсем понимаю, — осторожно заметил Николай, — причем здесь Смерть*  и Я?
— Как причем?! Да разве не загадка смерти привела вас сюда; разве не затем вы здесь оказались, чтобы понять, что же это такое? Смерть**…  Разве есть что-то более важное на свете? Важное и до сих пор неразгаданное, окутанное мраком неведения.
— Не знаю, — Николай пожал плечами, — в моем понимании смерть***, это конец. Вот и все.
— То есть как конец?
— Так. Умер, распался на (…дхармы…) атомы и точка. Был и не стало. 
— У-у, да вы, я вижу, материалист.
— Пожалуй. Хотя нет!.. Да… Не знаю! Просто в жизнь души после смерти Тела я как-то не верю.
— Даже здесь? Даже сейчас?! — воскликнул Отшельник.
— З-здесь и сейчас.
     Николай поморщился. Что-то не то он говорил. Что-то совсем не то! Словно кто-то посторон-ний вещал его устами. Кто-то, вдруг завладевший всем его существом.
— И вы чем-то можете доказать свою точку зрения? — поинтересовался Отшельник.
— Эмпирически нет. А вы можете ее опровергнуть, можете доказать обратное?
— Нет, конечно, — Отшельник рассмеялся, — значит, шансы наши равны. Мы оба верим, но не знаем. Вы верите в то, что жизнь после смерти невозможна, я верю в обратное, но вот узнать(!) кто из нас прав, а кто заблуждается, мы сможем лишь тогда, когда, попросту говоря, откинем ко-пыта! Не раньше.
— Согласен. Знание о том, бессмертна ли человеческая душа, может открыться человеку только после смерти.
     Николай ненадолго задумался.
— Впрочем, может и не открыться.
— Может! — Отшельник даже взвизгнул от радости. — Если правы окажетесь вы, то может. В таком случае, умирая, мы оба перейдем в небытие а, следовательно, разрешить наш спор будет некому.
     Он захихикал и, потирая руки, продолжил:
— Однако, если верна моя точка зрения то, умерев, мы оба узнаем это! Как видите, у меня перед вами огромное преимущество.
— Странно как-то… — пробормотал Николай, не нашедшийся сказать ничего более вразумитель-ного.
    (…и не желавший! не желавший! не желавший говорить вообще!..)
— Ничего странного, — торжественным голосом провозгласил Отшельник, — просто ваша гипо-теза заведомо бессмысленна, вы проигрываете спор19 в любом случае. Если вы правы, то никогда об этом не узнаете, если же у вас будет возможность что-либо узнать, то лишь возможность узнать ошибочность своего мнения.
— Бред какой-то!
— Напротив. Но оставим это. Допустим, вы правы и душа человека погибает вместе с его телом. Поскольку вы верите в это, для вас так оно и есть. Однако, мне совершенно непонятно, как можно жить, проповедуя небытие? Веруя в небытие!
— Очень даже неплохо, — процедил Николай, — я же живу.
— Виноват, — Отшельник остановился и поднял к небу указательный палец, — либо вы не осоз-наете того, ради чего живете, (а это, простите меня, недостойно человека), либо же, просто-напросто, тешите себя иллюзиями.
— Материализм иллюзия? Да вы с ума сошли!
— Не материализм, — поправил его Отшельник, — а «смысл жизни» материалиста. Ну, какой можно видеть в жизни смысл, если исповедуешь небытие?
— Начнем с самого простого: богатство и слава.
     Николай говорил, но чем дальше, тем сильнее ощущал, что это не он разговаривает с Отшель-ником, это Отшельник ведет беседу с самим собой.
— Богатство и слава? Что за чепуха! — рассмеялся Отшельник. — К чему они вам, если вам пред-стоит исчезнуть? Исчезнуть навсегда! После смерти они вам уже ни к чему, так как воспользо-ваться ими вы будете не в состоянии. При жизни… Ну что такое жизнь, если смерть*  есть небы-тие?! Так, мгновение, случайная вспышка сознания. Миг, и вся она в прошлом. Нет, и богатство, и слава становятся совершенно бессмысленны, если тебе предстоит обратиться в ничто.
— Можно жить ради других людей. Ради своих детей, ради внуков…
— Что тебе до них, если самого тебя уже не будет? Да и их, в конечном счете, ожидает то же са-мое, то есть небытие. Где же здесь смысл?
— Можно жить просто ради того, чтобы жить! Жить и все!..
— И это говорит Человек Разумный, — Отшельник покачал головой. — Нет, друг мой, жизнь с верой в небытие бессмысленна, с какой стороны на это ни посмотри. Если же, веруя в небытие, ты все-таки видишь в жизни какой-то смысл, знай, что это иллюзия. Элементарный самообман!
     Николай промолчал. Возможно, ему только показалось, но он, как будто, начал чувствовать себя свободнее. Чужая воля покидала его. Очевидно диалог (…монолог?..) подходил к концу.
— Запомни, тебе это пригодится: из двух зайцев выбирают того, который жирнее. Мой образ мысли тем и хорош что, не отрицая материальной стороны существования, расширяет мировоз-зрение и наполняет жизнь смыслом, дает надежду ощутить бессмертие. Разве этого мало? (…разве реальной надежды обрести бессмертие мало?..) Запомни, тебе это пригодится…
     Отшельник вдруг резко остановился и показал рукой куда-то в сторону. Повернувшись туда, Николай, разумеется, не заметил ничего необычного. Отшельник же, воспользовавшись минутной заминкой, бросился в чащу и исчез так же неожиданно, как появился.
     Николай почувствовал невероятное облегчение. Звуки леса, яркость красок, свежесть летнего воздуха, все это навалилось на него. Он словно очнулся после глубокого транса.
— Вот черт, — он сглотнул и машинально схватился за горло, — что ему было надо?..
     Повертев головой в разные стороны, он вдруг припустил вверх по тропинке, подальше от этого места.
     Какая сволочь, — думал он. — Одиночество что ли его заело? Устроил мне «демонстрацию Силы». Мог бы и по-человечески поговорить, зар-раза!..
     Мало-помалу он успокоился, сбавил темп, а затем и вовсе перешел на шаг. Лес вокруг посте-пенно менялся. Сосны уступили место каким-то другим, по всей видимости, субтропическим де-ревьям, стали появляться цветы. Дважды дорогу перебегал пятнистый олень. Дурными голосами из чащи орали попугаи. Как бы там ни было, людей за весь остаток дня он больше не встретил. Когда на землю начали ложиться сумерки, Николай вышел к озеру. Очевидно, тому самому (…Озеру!..), о котором упоминал Отшельник. Это было весьма кстати. За день он порядком устал, хотел есть и пить. В наступившем полумраке Озеро слабо мерцало.
     Наклонившись к самой воде, Николай зачерпнул и выпил несколько полных пригоршней. На вкус вода была чуть солоноватой, но пресной. Пить можно. Странно но, утолив жажду, он почув-ствовал, что больше не хочет есть. То ли вода оказалась настолько питательной, то ли дело было в чем-то еще. Раздумывать над этой загадкой он не стал, так как почувствовал, что за ним наблюда-ют.
     Метрах в пятидесяти от того места, где он стоял, находилась небольшая поляна. В самом ее центре возвышалось что-то вроде громадной каменной глыбы, (перевернутого тетраэдра). И от этой глыбы исходило… нечто непонятное. Мощный энергетический поток, невидимый визуально, но прекрасно воспринимаемый интуитивно. Кто-то находился там. За глыбой ли, возле нее ли. И этот «кто-то» пристально следил за Николаем.
     В первую минуту он испугался, (вспомнилась недавняя встреча с Отшельником), но очень ско-ро понял, что скрывающийся во тьме наблюдатель настроен весьма дружелюбно. Волны, исхо-дившие от камня, не несли в себе абсолютно ничего негативного. Тепло, покой, легкое любопыт-ство и… что-то еще. Что-то не совсем привычное. Словно кто-то хотел вступить в контакт и… по-делиться знанием. Да-да, именно поделиться Знанием! Иначе этого не назовешь. Подстегивае-мый любопытством, Николай направился к поляне.
     Не доходя до камня нескольких шагов, он вдруг на что-то наткнулся. Дорогу преграждала сте-на. Влажная и вязкая, но совершенно невидимая. Потоптавшись на месте, он попытался обойти ее, но скоро понял, что этого ему не удастся. И тут он услышал голос.
— Не надо. Ближе подходить не надо. Это может оказаться опасным.
     Голос звучал ниоткуда. Николай отчетливо слышал его, но слышал не ушами. Звук рождался непосредственно в его голове. Пристальнее всмотревшись в ночную темноту, он, наконец, различил очертания человеческой фигуры. Скрестив на манер индийских йогов ноги, человек, (если только это был человек), сидел у основания камня. Из-за темноты и сравнительно большого расстояния, ни его лица, ни деталей его одежды разобрать было невозможно.
— Присаживайтесь, нам предстоит разговор, — снова прогудело у Николая в мозгу. — Я тот, ради кого вы проделали весь свой путь, (хотя, вероятно, и не догадывались зачем и куда идете). Време-ни у нас немного, с рассветом вам предстоит возвратиться обратно. Усаживайтесь прямо на траву.
     Николай сел.
— Кто вы? — спросил он.
— У меня много имен, — прозвучало в ответ, — так много, что фактически я остался без имени. Просто задавайте вопросы, а я буду отвечать.
— Вы – Бог?
— Нет, — казалось голос смеется, — ты Бог, а я – Ты. А ты на Вершине. Спрашивай.
     Николай растерялся. Только теперь он начал осознавать всю необычайность своего положения. С того момента, как он спустился в пещеру, и до самого последнего мгновения на это как-то не было времени. Всю дорогу его словно кто-то подталкивал, заставляя двигаться вперед, и только теперь он спросил себя: а что я, собственно говоря, тут делаю? И где это тут?.. И как я сюда по-пал?!.
— Где я? — голос его дрогнул. — Что это за место?
— Озеро, на берегу которого вы сидите, называется Моэрис. Вернее, это его прототип. Вы пере-секли Небесный Лабиринт и сейчас находитесь на самом высшем его уровне. Дальше для вас до-роги нет. Это предел.
— Ничего не понимаю. Я что, умер?
— Разумеется, нет. Вы ведь продолжаете мыслить, разве не так?
— Я в другом измерении, да? Или в компьютерной игре?.. Где я?!
— Вы там же, откуда начали путь. В недрах горы Мóриа.
— Понимаю… — Николай кивнул. — Значит, тело мое осталось в пещере, а душа поднялась на Небо. Ведь так? А где же ангелы? Что-то на рай не похоже…
— Примитивно мыслите.
— Ну, так объясняйте по-человечески! И оставьте этот дурацкий тон. Я сюда не ребусы разгады-вать пришел. Где я и кто вы такой? Отвечайте!
— Хорошо. Вы находитесь на высшем Плане Мировой субстанции, олицетворяющем для вас Её духовный полюс. Я являюсь Индивидуальной живой Душой, вашей сущностью, вашим высшим «Я», если так будет угодно. Вы, Николай Андреевич, есть лишь моя очередная инкарнация, не больше. Когда вы умрете, то растворитесь во мне. Сольетесь со мной, дополняя меня собою.
— Стоп! Стоп! Стоп! — Николай замахал руками. — Какая инкарнация, какая субстанция, какой, черт возьми, «план»? Я ничего не понимаю!
     Происходящее никак не укладывалось в голове. Не хотело, не могло укладываться.
— У нас нет времени на препирания. Успокойтесь, — повелительно прозвучал голос. — То, что вы до сих пор знали о Вселенной, ее устройстве и законах, есть лишь ничтожная частичка того знания, которым обладаю Я. Забудьте то, чему вас учили и слушайте. Примите то, что Я скажу, как аксиому. Как приняли вы в свое время, что Земля – шар и что в мире нет ничего, кроме вечно движущейся материи. Потом, когда вы вернетесь, у вас будет достаточно времени все вспомнить, детально во всем разобраться и все осмыслить…

    ...6.371. Вселенная, которая окружает нас, есть единство Материи и Духа. Ничто не первич-но! Одно из данных начал необходимо обусловливает существование другого, одно не существует без другого. Отсюда: «вечность» одного из начал необходимо приводит к «вечности» другого на-чала.
     6.372. Деление Вселенной на материальную и духовную условно. Материя есть «кристаллизо-вавшийся» Дух, дух есть «разреженная»  Материя. Одно плавно переходит в другое. И Материя, и Дух — это два полюса одной и той же Субстанции.
     6.373. Периодически данные полюса стираются и Вселенная обретает свойства однородной Первичной субстанции. Затем вновь происходит «разделение» на Материю и Дух, Вселенная наделяется свойствами Мировой субстанции. Данные субстанциальные изменения называются  П е р е р о ж д е н и я м и  Вселенной.
     6.374. Перерождение, то есть периодическое деление Субстанции на Мировую и Первичную, есть понятие условное(!). Объективно Субстанция обладает свойствами той и другой одновременно!!!
     6.375. Пространство и время есть качества, характеризующие Мировую субстанцию; суб-станции Первичной присущи качества беспредельности и вечности.
     6.376. Мировая субстанция, имеющая ограничение в пространстве и времени, имеет основным своим свойством – развитие. Субстанция Первичная пространственно-временных ограничений не имеет; свойства «характеризующие» её, есть «завершенность» и «совершенство».
     6.377. Мировая субстанция состоит из нескольких взаимопроникающих друг в друга Планов, каждому из которых присущи свои пространственно-временные и субстанциальные свойства.
     6.378. Для каждого данного Плана, Планы, находящиеся «выше», то есть более разреженные, будут являться выражением Духа; Планы же, находящиеся «ниже», то есть более плотные, явятся выражением Материи. Ограничение «движения» вверх или вниз устанавливается полюса-ми Мировой субстанции.
     6.379. Атрибуты материального полюса мировой субстанци: инертность и бессознатель-ность; атрибуты полюса духовного: сознание и подвижность. Именно благодаря гармоничному взаимопроникновению высших и низших Планов Мировой субстанции осуществляется ее непре-рывное развитие.
     6.380. Абсолют (Бог) есть «единство» Мировой и Первичной субстанции. На уровне Мировой субстанции Его личностные свойства выражены духовным полюсом, а свойства безличные полюсом материальным.
     6.381. Человек подобен Абсолюту качественно, но отличается от Него количественно. Разли-чие, в данном случае, есть степень проявленности.
     6.382. Человеческий Дух, (так называемая «душа»), есть «частица» Абсолютного Божествен-ного Духа. Сохраняя свою индивидуальность, он в то же время принадлежит к индивидуальности Абсолютной и по сути дела является Ею.
     6.383. Кроме Человека во Вселенной существует множество других форм одухотворенных су-ществ, как менее развитых, чем он, (минералы, растения, животные), так и стоящих на эволю-ционной лестнице выше него, (так называемая «Иерархия Высших Сущностей»), души которых так же являются «частицами» Абсолютного Духа, но сохраняют при этом свою индивидуальность.
     6.384. Абсолютный Дух находится в непрерывном движении, развитии и самосовершенствова-нии. Процесс самосовершенствования Абсолютного Духа выражается в самосовершенствовании Индивидуальных живых Душ, и осуществляется благодаря гармоничному взаимопроникновению духовных и материальных Планов Мировой субстанции.
     6.385. В процессе развития Абсолютного Духа, (условно!  начало этого процесса можно счи-тать с «момента» разделения Первичной субстанции на Материю и Дух), Его составные части-цы, — Индивидуальные живые Души, — «отделяются» от Него и, облекаясь в различные формы Материи, проходят цикл индивидуального развития.
     6.386. В результате этого «отделения» Индивидуальные Души перестают сознавать себя Аб-солютным Духом, Абсолютный же Дух сознает их Собою всегда!
     6.387. Первым этапом индивидуального развития «отделившихся» Душ является инволюция, то есть нисхождение в Материю; второй – эволюция, то есть восхождение обратно. (Эволюцией, — с заглавной буквы, — будем называть весь процесс Индивидуального Развития в целом, от начала до конца).
     6.388. В начале Эволюции Индивидуальные живые Души «полностью» лишены какого бы то ни было сознания и проходят весь инволюционно-эволюционный цикл в качестве элементарной эссенции Мировой субстанции.
     6.389. Начиная «второй» цикл Эволюционного процесса, Индивидуальные живые Души облада-ют зачаточным, еще не пробужденным сознанием. В процессе инволюции второго цикла Эволюции их сознание постепенно пробуждается, а к моменту ее (инволюции) завершения Индивиду-альная живая Душа обретает самосознание.
     6.390. Точка обретения Индивидуальной Душой самосознания является так называемым «Эво-люционным Апогеем». В этот момент Индивидуальная Душа как бы противостоит Абсолютной Мировой Душе, полностью осознавая свою индивидуальность но, еще не осознавая в себе индиви-дуальности Абсолютной (Божественной).
     6.391. С момента обретения самосознания, Индивидуальная живая Душа начинает заключи-тельную часть своего Эволюционного процесса. Начинается ее обратное «восхождение» в Сфе-ры Духа, то есть эволюция.
     6.392. По мере эволюционного продвижения Индивидуальной Души её сознание и самосознание расширяются. Исчезает противопоставление личностной индивидуальности индивидуальностям других душ своей Эволюционной Волны; затем наступает стадия отождествления своего «рас-ширенного Я» с объединенными и расширенными «Я» других Эволюционных Волн. И, наконец, Ин-дивидуальная живая Душа сливается с Душой Абсолютной, полностью обретая тем самым свое «изначальное» истинное самосознание и расширяя свое сознание до сознания Божественного.
     6.393. В Эволюционном отношении существуют макро- и микроциклы развития индивидуаль-ных живых Душ. По завершению каждого макроцикла Мировая субстанция «перерождается» и обретает свойства субстанции Первичной, в которую и погружаются Индивидуальные живые Души. Условно можно считать, что «по времени» каждому макроциклу Эволюционного развития Индивидуальной Души в Мировой субстанции соответствует такой же точно макроцикл пребы-вания Индивидуальной Души в субстанции Первичной, во время которого она сливается с Абсолютом до следующего погружения в Мировую субстанцию.
     6.394. Микроциклы «перерождением» Мировой субстанции в Первичную не сопровождаются.
     6.395. Первый, (и наибольший), макроцикл – это прохождение определенной Эволюционной Волной полного инволюционно-эволюционного цикла. Второй макроцикл, (гораздо менее продолжительный), — это так называемые Мировые Периоды, то есть определенные этапы постепен-ного погружения в Материю и обратного восхождения в Сферы Духа данных Эволюционных Волн во время их инволюционно-эволюционного цикла. И, наконец, третий макроцикл, (самый корот-кий), соответствует циклическим переходам развивающейся Эволюционной Волны с Плана на План во время того или иного Мирового Периода. Всем макроциклам соответствует «перерож-дение» Субстанции.
     6.396. Субстанциальное «перерождение» происходит в условные промежутки времени, неза-висимо от того, пройдены ли отдельными Индивидуальными Душами той или иной Эволюционной Волны соответствующие макроциклы полностью или только частично. Индивидуальные Души, успевшие продвинуться в своем развитии за период данного макроцикла лишь частично, возобновляют свою «работу» после «перерождения» Субстанции обратно, в Мировую, с того момента, на котором эта «работа» была прервана. Такие Души будут считаться отставшими, а их Индивидуальное Развитие с каждым «отставанием» будет все более замедляться и затрудняться. В итоге это может привести к отрыву Индивидуальной живой Души от своей Эволюционной Волны и присоединению ее к Волне следующей, более поздней.
     6.397. Микроциклами считаются: периодические изменения космического порядка; системные и планетарные периодические изменения; реинкарнация Индивидуальной живой Души, и т.д. «Пе-рерождением» Субстанции микроциклы не сопровождаются.
     6.398. На данном этапе Эволюции Человек, в его нынешнем виде, развивается «находясь» на самом плотном (для него) физическом Плане Мировой субстанции. Процесс инволюции во втором цикле Эволюции для него закончен. Человек обрел самосознание и находится в точке «Эволюцион-ного Апогея». Далее ему предстоит эволюционное восхождение в Сферы Духа, расширение уже обретенных сознания и самосознания, обретение принципиально новых качеств, а в далекой пер-спективе – слияние с Абсолютом и обретение всех Его свойств. Минералы, растения и живот-ные, окружающие Человека, есть подобные ему Индивидуальные живые Души, самосознания (животные) и сознания (растения, минералы) еще не обретшие…

     Светало. По Озеру стелился легкий туман, траву покрыла обильная роса. Ощутив утреннюю прохладу, Николай поежился. Где-то рядом заквакала лягушка. Этот звук вывел его из оцепене-ния. Он вздрогнул, протер глаза и с удивлением заметил, что возле камня никого нет. Его ночной собеседник пропал. Резким движением поднявшись на ноги, Николай подошел к каменному тетра-эдру. Невидимая преграда, помешавшая ему сделать это вчера, исчезла вместе с таинственным гуру. Вблизи камень не представлял собой ничего необычного. Так, всего лишь кусок гранита. То, что у его основания трава оказалась не примята и так же обильно смочена росой, как на всей поля-не, Николая не удивило. Скорее бы он удивился, если б обнаружил обратное.
     Он обернулся, чтобы посмотреть на Озеро. Моэрис. И в пещере Моэрис, и на месте Глаховско-го пруда – Моэрис. С той лишь разницей, что здесь Моэрис-прототип, в пещере озеро-форма, энергетическое клише, а Глаховский пруд – его конечное проявление. Туман над озером порозо-вел. Багрянцем окрасился восток и через несколько мгновений из-за горизонта показался дрожа-щий малиновый диск. Нестройный лягушачий хор, не на шутку разошедшийся к утру, почтитель-но смолк, словно приветствуя появление дневного светила. Душу Николая переполняло чувство восторга. Что-то новое обрел он за эту ночь. Что-то невероятно сильное и умиротворяющее, все-ляющее в сердце покой, но подталкивающее к действию. Он встал на колени, нагнулся к воде. На-пившись, еще раз окинул взором поляну, неприступную стену деревьев, окружавшую озеро и, подмигнув восходящему все выше и выше солнцу, двинулся в обратный путь.
     Он бодро шагал по тропинке, насвистывая что-то веселое. За ночь в окружающем его пейзаже произошли изменения. Лес несколько поредел, тропинка заросла сорной травой и колючками. Не было слышно пения птиц. Недобрые предзнаменования, — решил он. — Не лично для меня, для всех нас. Впрочем, особо сильного беспокойства по этому поводу он не испытывал. Все будет хо-рошо! Как бы плохо наши дела ни обстояли, все переменится к лучшему. Все происходящее – всегда к лучшему, даже если на первый взгляд оно и плохо. Замечательная мысль! Ничего более правильного еще не было сказано.
     В том месте, где вчера на него наскочил Отшельник, Николая догнал человек. Маленький за-росший мужичонка в черной рясе, с выпученными как у рака глазами и всклокоченной бородой. По всей видимости, он тоже был на Озере, а теперь, как и Николай, возвращался обратно.
— Погодите! Постойте! Куда вы так несетесь? — закричал он.
     Николай остановился.
— Я уже целый час иду по вашим следам, а вас все нету и нету. Уф-ф!.. Глаховский дьякон, Тро-стников Виктор Николаевич. Доцент математики, кандидат философских наук, а так же действи-тельный член Американского научного общества… — он схватил Николая за руку и изо всех сил принялся ее трясти. — А вы, должно быть, друг Сандалова? Я видел вас с Андреем Николаевичем в Реабилитационном Центре.
     Представившись, Николай спросил доцента-священника каким образом он здесь оказался.
— Каким? — удивился тот. — Очевидно тем же, что и вы.
— Вам известен вход в пещеру?!.
— В Пещеру? Не знаю что вы называете «Пещерой». С такой системой я не знаком. Наверное, что-нибудь новенькое. Я проецировался по Акаши до низшего Ментального уровня, а затем уже поднялся сюда. За шестнадцать лет это первая удачная попытка! Раньше выше Ментального Пла-на меня не пускали. И, скорее всего, больше никогда не пустят.
— Погодите, погодите. Какая еще Акаши? Вы что, хотите сказать что не спускались в пещеру?
— Говорю вам, я не знаю о какой пещере идет речь.
— Так, — сообразил Николай, — где сейчас ваше тело?
— Какое? — спросил священник.
— Что значит какое? У вас их дюжина что ли?!
— Какое именно тело: ментальное, астральное, эфирное, физическое… Какое?
— Хм… Физическое.
— Физическое – у меня дома. Там, откуда я и начинал проекцию.
— Wow!!. — Николай был потрясен. — Вы хотите сказать, что можно проникнуть сюда, не выхо-дя из квартиры? Откуда угодно и когда угодно?!.
— Ба, да вы, я вижу, новичок! Странно, — так же озадаченно пробормотал священник, — ничего не понимаю. Вы неофит и уже допущены до высшего уровня. Но как?! Это же невозможно!!.
     Некоторое время шли молча.
— Скажите, — спросил Николай, — а что вы делали у Озера?
— У Озера? — не сразу понял дьякон, который все еще не мог оправиться от удивления. – Ах, у озера. То же, что и вы, очевидно. Общался со своей высшей сущностью.
— Хм… И что вы узнали? — осторожно поинтересовался Николай.
— Я получил «Пятнадцать Заповедей». Новых заповедей! О которых мне и предстоит поведать миру.
— Вот как. И что же это за заповеди?
     Священник остановился, пристально посмотрел на него.
— Извольте, — ответил он после минутного колебания, — вы будете первым посвященным в Но-вую Веру.
     С этими словами он достал откуда-то из-за пазухи небольшой свиток и протянул его Николаю.
— Прочтите сами. Если уж вы здесь, значит вам можно.
     Осторожно развернув пергамент, Николай быстро пробежал его глазами. Весь текст состоял из пятнадцати коротеньких фраз:
 

1.Всегда думай о Господе!
2.Делай только по Слову Господа!
3.Делай только для Господа!
4.Принимай все, как одно.
5.Отрекись от материальной деятельности.
6.Отрекись от стремления обладать.
7.Отрекись от желаний.
8.Отрекись от семьи.
9.Отрекись от себя.
10.Стань Собой.
11.Уединись в Себе.
12.Будь умерен.
13.Будь скромен.
14.Будь честен.
15.Познавай!



— Довольно занятно, — пробормотал он, возвращая пергамент дьякону, — только, скорее всего, проповедовать вам придется недолго. Ваши же прихожане вас и распнут.
— Почему? — священник был искренне удивлен.
— Ну, не распнут, конечно, это я так… А вот побить могут, это уж наверняка. И Церковь изгонит вас из своего лона, а то и анафеме предаст.
— Но почему? Ведь эти заповеди – от Бога! Здесь не отрицается ни одна библейская истина. На-против, они становятся более понятны…
— Отрекись от семьи, отрекись от деятельности, уединись в себе. Может сразу одеться в рубище, посыпать голову пеплом и уйти в пустыню? Это же нелепость, абсурд!
     Некоторое время священник в задумчивости стоял на месте, затем, не спеша, двинулся дальше. Николай пошел рядом. Было немного неприятно огорчить этого несуразного, но очень даже симпатичного человека.
— По всей видимости, мне предстоит нелегкий труд, — произнес дьякон, — если даже вы, здесь не в состоянии осмыслить написанного, то что говорить о тех, которые в миру. Теперь я понимаю Моисея, разбившего принесенные им скрижали. Необходимо будет каждой заповеди дать подроб-ное толкование.
— Не знаю, поможет ли это делу, — усомнился Николай, — как ни толкуй, но если сказано: «от-рекись от семьи», это значит только одно – отрекись от семьи.
— Отречение бывает разным. Нельзя забывать, что Истина никогда не лежит на поверхности. Ее нужно искать. «Отрекись от семьи» не значит – не имей семьи, или не люби свою семью, или же брось ее. «Отрекись от семьи» означает – будь свободен от привязанности к «семье», то есть к другому человеку, а в более широком смысле к той или иной человеческой общности. Ибо, привя-зываясь, ты привязываешься не к душе человека, которая сокрыта от тебя, но к тем или иным ка-чествам, которыми данный человек обладает в данном воплощении, к его телесной оболочке, тленной и временной. Такая привязанность иллюзорна. Это материальная зависимость, влекущая за собой напрасное и противоестественное страдание. Соблюдающий заповедь «отрекись от се-мьи», освобождается от иллюзии и распространяет свою любовь не только на мать, жену, дочь, но и на любого человека вообще, на любое живое существо! Здесь не говорится: «люби свою мать, как какую-нибудь зверушку или травинку», но подразумевается, что необходимо любить каждую травинку, каждую животную тварь как родную мать.
— Занятно. Несколько банально, но все же занятно, — воскликнул Николай. — Не без церковного словоблудия, но в чем-то верно…
— Простите, — спохватился он, — я не хотел обидеть ни вас, ни Церковь!
— Ничего страшного, — улыбнулся священник, — я понимаю. В нашей Церкви действительно много лишнего, много бессмысленной мишуры. Но никуда от этого не денешься. Такова традиция.
— Еще раз прошу прощения. А как по поводу заповеди, гласящей: «отрекись от работы»?
— Отрекись от материальной деятельности? — уточнил дьякон.
— Да, кажется так.
— Что ж, и с этим все просто. Отречься от материальной деятельности не значит отречься от ра-боты, перестать трудиться. Все дело в том, что любая деятельность, лишенная духовной основы, гибельна, суетна а самое главное бессмысленна!! Человек не может не трудиться, для этого мы и нисходим в материю, однако людям необходимо одухотворить свой труд, поднять его на более высокий уровень. И первый шаг на пути к этому – сознательный отказ от результатов своего тру-да. Отказ не в прямом смысле этого слова, но отказ как понимание того, что все, в конечном ито-ге, принадлежит Богу. А потому, работая, работай не ради удовлетворения своих потребностей, но для Господа. На первый взгляд нет никакой разницы будешь ли ты думать, что работаешь для се-бя или же, что делаешь это для Бога, но это только на первый взгляд. На самом деле все гораздо сложнее. Я воочию убедился в этом, побывав здесь. Мы слишком увлеклись производством мате-риальных благ и стали, по сути дела, заложниками своего увлечения. А ведь материальные блага это не самоцель. Они лишь средство, благодаря которому человек может осуществлять свое ду-ховное развитие с минимальными затратами и максимальной отдачей.
— У кришнаитов это звучит так: «равно не стремись к плодам своей деятельности, но и не призи-рай их». У кришнаитов!..
     Николай двусмысленно подмигнул.
— Что ж, кришнаиты правы, — бесстрастно парировал дьякон, — жалко, что я не кришнаит.
     Николай хихикнул.
— Отречение от «желаний» и «стремления обладать» подразумевает умение контролировать свои мысли и чувства, а так же освобождение от привязанности ко всему материальному.
— Очевидно из того же разряда и загадочное «принимай все, как одно»?
— Принимать все, как одно значит принимать с одинаковым беспристрастием и желаемое и не желаемое. Кто из нас не хочет быть счастливым? А между тем далеко за счастьем ходить не надо. Путь к нему лежит в спокойствии и безмятежности духа. Счастье не есть нечто объективное, сча-стьем называется наше восприятие окружающего мира. Правильное восприятие!
     Дьякон улыбнулся. Теперь он больше походил именно на доцента математики или кандидата философских наук.
— А как с девятой, десятой и одиннадцатой заповедями? — спросил он. — Мне почему-то каза-лось, что именно их будет труднее всего понять.
— Я не запомнил нумерации, — ответил Николай.
— Отрекись от себя. Стань Собой. Уединись в Себе.
— Ну-у… если воспользоваться вашей логикой, то пожалуй… «Отрекись от себя» – пойми, что ты не есть материальное тело. Не отождествляй себя с ним.
— Не пренебрегай им, но и не уделяй ему слишком много внимания, — тут же подхватил дьякон.
     (…именно дьякон!..)
— Тело есть инструмент, необходимый для работы в материальном мире. Это очень важно! Как всякий инструмент, его нужно содержать в порядке. Но нужно и соответственно использовать его, а не просто на него любоваться.
— «Стань Собой» может означать лишь познание своего высшего начала, а «уединись в Себе»…
— Познай свою Сущность! Не отгородись от внешнего мира, не замкнись в себе, а именно познай Себя!! Стань, что называется, святым в миру!
— А все-таки я был прав, — неожиданно сказал Николай.
— В чем? — не понял священник.
— В том, что вас распнут или побьют камнями. Причем сделают это свои же, то есть попы и про-чий церковный… сброд! В сотый раз прошу прощения, но, черт побери, это же настоящие фари-сей! Откройте свое Евангелие. Все, что Христос говорит о книжниках, на сто процентов справед-ливо по отношению к вашему… к нашему(!) духовенству.
— Возможно. Конечно, вы несколько преувеличиваете. Допускаете непозволительную, с точки зрения формальной логики, ошибку – поспешное обобщение. Но, несмотря на это, в ваших словах есть доля истины.
     Дьякон скорбно улыбнулся.
— Сожалею, но это действительно так. Церковь больна и именно от нас, священнослужителей за-висит, выздоровеет ли она или погибнет.
— С такими ее представителями как вы, думаю, дела очень скоро пойдут на поправку.
— Если не распнут?
— Да, если не распнут!
     Оба рассмеялись.
— Кстати, — встрепенулся дьякон, озабоченно завертев головой в разные стороны, — вам тут не встречался, случайно, один такой прыткий молодой человек? Высокий, в джинсовом костюме, с рюкзаком и деревянным посохом.
— С посохом? Н-нет, — Николай покачал головой, — с посохом не встречался. Хотя… А как его звали?
— Тагесом его звали, — досадливо отмахнулся дьякон. — Александром Тагесом.
     Лицо его сморщилось в невыразимо скорбной гримасе, как яблоко в компоте. Бороденка заше-велилась.
— Спор у нас с ним вышел, — вздыхая и охая, заговорил он. — Какой-то бессмысленный и бес-принципный… Я попытался объяснить ему несостоятельность современной «научной картины мира», выявив ложность трех основных философских презумпций, на которых она построена – редукционизма, дарвинизма и рационализма. Он же обвинил меня в том, что все мои логические построения сами основаны на махровом редукционизме и каком-то «расхожем знании». Я попы-тался произвести разделение Науки на науку-исследование и науку-мировоззрение и объяснить ему в каком противоречии находятся две эти, по сути своей совершенно различные области, на что он возразил, будто мировоззрение я трактую только как нечто навязываемое идеологами массам, тогда как есть еще  мировоззрение самих ученых-исследователей…
— Хм, это интересно… — рассеянно пробормотал Николай.
— Я – математик! — расходился все больше и больше дьякон. — И как сведущий в своей области, я попытался опровергнуть рационализм, то есть утверждение о безграничных возможностях чело-веческого разума, при помощи ряда математических теорем, в частности, ссылаясь на теоремы Геделя и Тарского. На что он со смехом возразил, будто теоремы эти относятся к системам так называемой формальной математики, где используется понятие формального доказательства, и что из данных теорем следует только лишь ограничение возможностей формальных доказательств, но никак не ограничение познавательных возможностей человеческого Разума. По его словам выходило, что вера во всемогущество разума подорвана самой историей, но математикой пределов для человеческого ума пока не обнаружено! Когда же речь зашла о биологии… Впрочем, достаточно! Этот мальчишка разнес меня в пух и прах, а затем сказал, что если я не возражаю, то он использует некоторые из моих «доказательств» в качестве примера на какой-то там конференции…
— И что? Для чего вы  все это рассказываете?
— Не знаю, — смутился священник. — Просто, пока мы с ним спорили, я буквально возненавидел его, этого… Тагеса! Все мои стройные концепции он рушил с такой легкостью, что меня обуял ужас. Однако теперь…Теперь я начинаю понимать, что во многом он был прав. Существование Бога не надо доказывать. В Него нужно верить!..
     Николай ничего не ответил. Своей простотой и детской открытостью священник ему опреде-ленно нравился. Что еще за Тагес такой? — подумал он, заранее испытывая к этому человеку не-приязнь.
— Не переживайте, — сказал он, дружески похлопывая дьякона по плечу. — Много их тут шаста-ет, разных умников. (…называйте меня просто: Отшельник…) Так, выскочка какой-нибудь. Вот увидите, когда вернетесь домой и проанализируете весь ваш разговор с этим всезнайкой, всё вста-нет на свои места.
— Да нет, — вздохнул дьякон, — не думаю. То, что выходит за пределы логики, лежит вне науки, хотя именно оно может играть первостепенную роль для человека… В этом Тагес был прав… Из века в век мы повторяем одну и туже ошибку. Мы напрочь отрицаем ту часть Вселенной, которая нам еще неизвестна и сильно упрощаем, (порой до абсурда), ту ее область, которую изучили более или менее сносно. Мы либо ставим Землю центром мироздания, либо низводим ее до ничтожной пылинки в безбрежных просторах Вселенной, вращающейся вокруг сбмой, что ни на есть зауряд-ной звезды и ставшей «колыбелью разума» лишь по воле случая. Господи, до чего же мы еще примитивны!..
     Между тем лес кончился. Они вышли к овражку в котором Николай совсем недавно набирал глину. Прямо на земле возле оврага лежало два тела. Не без удивления Николай узнал в одном из них себя, а в другом – своего спутника. По спине у него пробежал холодок.
— Ну вот, — как ни в чем не бывало, воскликнул дьякон. — Это мое, а то ваше. Одевайтесь.
     Он подошел к своему телу, лег и… слившись с ним, тут же поднялся на ноги. Теперь он выгля-дел более четко.
— Ну что ж, давайте прощаться, — священник протянул руку. — Надеюсь, еще увидимся.
     Николай попытался ее пожать, но его рука свободно прошла сквозь руку дьякона.
— Ну, где же вы? — воскликнул тот. — Я ведь вас не вижу. Входите в себя, у нас мало времени.
     Сообразив что нужно сделать (…когда ж оно с меня слезло?..), Николай опустился на землю и воссоединился со своим двойником. Ощущение, которое он испытал при этом, было похоже на пробуждение после легкого сна. Он поднялся, чувствуя странную тяжесть в руках и ногах, впро-чем, не слишком обременительную.
— Ах да, я же забыл что вы новичок. Ну и как вам «погружение»? Вы делаете это впервые?
— Да, впервые, — Николай встряхнулся, помотал головой. — Мистика какая-то! Может я все-таки сплю?
— Бросьте. Неужели вас еще гложут сомнения?
— Иногда… Я ведь раньше пытался отрицать все это… — забормотал он. — От того, чем жил столько лет, отказываешься не сразу.
— Еще освоитесь, — священник подошел и крепко стиснул ему ладонь. — Прощайте. Вам пред-стоит возвращаться своим путем, мне своим.
— До свидания. Мы ведь еще встретимся?
— Да-да, не исключено. Хотя и маловероятно. Ну все, довольно! Время уходит.
     Резко развернувшись, он зашагал краем сосняка в сторону глиняного карьера.
— Время, — задумчиво пробормотал Николай, — существует ли оно здесь вообще? Время…
     Он двинулся дальше. Вниз. Теперь его главным ориентиром будет направление вниз. Как бы там ни было, а невидимые ниточки, крепко связывающие Его и разбросанные по разным Планам его тела, не дадут сбиться с пути. Главное быть спокойным. Главное всегда и во всем сохранять спокойствие. Это главное!

     Не останавливаясь, он миновал поляну на которой еще сутки назад стояла хижина Синга. Воз-никло мимолетное желание вернуться к реке, но он быстро подавил в себе это чувство. Для развлечений не было времени.
     Весь день Николай шел гречиховым полем и только ближе к вечеру вышел на пыльную просе-лочную дорогу. Здесь он нашел еще одно свое тело и воссоединился с ним. Как он отметил, по-гружение в Материю несло в себе две особенности: во-первых, им с невероятной силой овладевала жажда деятельности, преобразования окружающего мира, а во-вторых, он чувствовал, что начина-ет забывать то, что происходило с ним на Планах, расположенных выше. После очередного вос-соединения приходилось напрягать память, чтобы вспомнить и закрепить в сознании все ранее увиденное и услышанное. До Города теперь оставалось совсем немного. На закате он увидел пер-вый пограничный столб, а кольцевую дорогу пересек уже в сумерках.
     Улицы были пусты. Николай знал, что эту местность населяют скучные унылые люди. Все, чем они жили, осталось для них в прошлом, а к новой жизни, к новому образу мысли, к новой обстановке они не были готовы. (…самое стойкое в человеке – его профессиональная привычка…) В дом к себе, конечно, его никто не пустит. Единственное место, где можно было надеяться получить ночлег, находилось тремя кварталами ниже, у Безымянного парка. Это была центральная, (и единственная), Городская библиотека.
     Поднимаясь, Николай случайно зашел туда и провел там почти трое суток. За ненадобностью здание библиотеки было готово вот-вот рассыпаться, а потому каждый, даже самый случайный посетитель, забредший туда, продлевал его существование еще на несколько дней. Надя, библиоте-карша, без сомнения не только пустит его, но и накормит. В любом случае, идти больше некуда. Он своим присутствием поможет библиотеке, библиотека поможет ему. Если только за время его отсутствия она еще не распылилась, (вполне могло случиться и такое).
     Спустившись на три квартала, Николай облегченно вздохнул. Громадное серое здание стояло на месте. Несущая стена дала трещину, штукатурка по всему фасаду осыпалась, но оно упорно не хотело сдаваться. Как ни ничтожен был волевой импульс обитавшей в нем девушки, но и его ока-залось достаточно, чтобы продержать эту серую громадину в течение девяти дней в относитель-ной целости и сохранности. Ничего, — улыбнулся Николай, — сейчас я тебе помогу. Толкнув ни-когда не запиравшиеся двери, он вошел внутрь.
     Как он и предполагал, Надя очень обрадовалась его появлению. Он нашел ее в книгохранили-ще, что-то разбиравшей и систематизирующей.
— Николай Андреевич! — радостно воскликнула девушка. — Глазам своим не верю. Как вы здесь очутились? Неужели возвращаетесь? Так скоро…
— Да, — улыбнулся Николай, — уже возвращаюсь. А вы, я вижу, все в трудах, в заботах. Неуто-мимы, как пчелка. Неужели все еще надеетесь спасти свое святилище?
— Ох, и не напоминайте. После вашего ухода было только три человека. И те забрели совершенно случайно. Кое-как записала их, но чувствую, что больше они здесь никогда не появятся.
— И не надоело вам обманывать себя? Ну, кому тут нужны ваши книги?! Это же болото! Это же царство мертвых! Помните, как у Жана Кокто. Э-эх, не здесь ваше место, совсем не здесь…
— Оставьте. К чему этот разговор?
     Девушка отвернулась, подняла с пола высоченную стопку книг и потащила ее в соседнюю ком-нату.
— Вы же знаете, что это бесполезно. Вам никогда меня не переубедить.
— Давайте помогу, — предложил Николай, — тяжело, наверное.
— Еще чего. Совсем не тяжело.
— Ну, как знаете.
     Николай усмехнулся. Он видел, что ей действительно тяжело и что она вот-вот все уронит на пол. Ну и девчонка, — подумал он, не переставая улыбаться, — до чего упрямая.
     А вслух добавил:
— В том-то и беда, что пытаться переубедить вас – напрасный труд. Умная взрослая девушка, а (…как ребенок, тащит в рот всякую гадость…) ведете себя… Просто слов нету! Напридумывали себе проблем, а теперь строите из себя мученицу за правое дело, за какие-то высшие идеалы. Не глупо ли? Вы же видите какие люди вас окружают. Все, чем они жили, кануло для них в небытие, а признать своих заблуждений они не в состоянии. Ну, какие им теперь библиотеки?
     Надя с трудом дотащила книги до стола и тяжело опустила на него громадную стопку.
— Я точно такая же, как они, — твердым голосом произнесла она, повернувшись к Николаю, — и верить в существование потусторонних миров я не намерена.
— Значит, по-вашему, мы находимся на земле и переживаем последствия какого-то глобального катаклизма?
— Зачем вы спрашиваете? Мы же с вами достаточно говорили на эту тему.
— Э-эх!!. — Николай махнул рукой. — Вы неисправимы.
— Знаете что, — улыбнулась Надя, — пойдемте лучше ужинать. Я же вижу как вы проголодались. Вы мне расскажете о своем путешествии, о том, что нового увидели и узнали.
— На ужин согласен, но рассказывать я вам ничего не буду.
— Почему? — удивилась девушка.
— Не буду и все! — с напускной сердитостью отозвался Николай.
— Все равно вы ничему не поверите. А то и, как в прошлый раз, назовете меня вруном.
— Фантазером.
— Какая разница! Лучше пойдите и посмотрите на все сами. Пограничная зона находится в двух шагах отсюда.
— Я ходила, — спокойно ответила Надя.
— Как ходила?.. — удивился Николай, на этот раз неподдельно. — Ну и что же? Что вы видели?!
— Ничего. Сразу за Городом течет река. Не знаю какое у нее название, но очень широкая. Как на-ша Волга. Лодки, моста или какой другой переправы я не нашла. Целый день бродила по берегу и все зря. За рекой сосновый бор.
— Река? Бор?!. Но там нет ни того, ни другого! По крайней мере, сразу за Городом. До ближайшей реки отсюда полдня ходьбы. И то, если идти без остановок.
— Ну вот, — обиделась девушка, — выходит, я вру?
— Фантазируете, — мягко поправил Николай.
     Он улыбнулся. Говорить на эту тему ему расхотелось.
— Ладно, пойдемте ужинать. Это будет действительно лучше.
     Он подошел к ней и осторожно обнял за плечи.
— Ты знаешь, как я по тебе соскучился? — шепнул он ей на ухо.
     Удивительно, но в этот раз она даже не пыталась снять его руку со своего плеча. Черт побери, — усмехнулся про себя Николай, — какой она стала шелковой…

     Когда он проснулся, было еще темно. Рассвет только-только забрезжил, предметы в комнате казались неясными и расплывчатыми. Осторожно, чтобы не разбудить Надю, он встал с постели и поплотнее укрыл девушку одеялом. Она пошевелилась, вздохнула, но не проснулась. Слава богу. Николай взял со стула брюки, рубашку и на цыпочках вышел из комнаты. Пока он собирался, пил кофе и завтракал, за окнами совсем рассвело. Выйдя из библиотеки, он тихонько прикрыл за собой дверь. Отошел на несколько шагов, обернулся, чтобы бросить прощальный взгляд на здание. В лучах восходящего солнца серая громадина казалось с благодарностью улыбалась ему. Ничего, — Николай улыбнулся в ответ, — выстоишь. Может неделю, может месяц. Ведь простояло же ты столько лет… Он озадаченно почесал затылок. Хм, а, в самом деле, сколько?..
     Поймав себя на том, что напрасно медлит, Николай круто развернулся и, больше уже не обора-чиваясь, зашагал вниз по улице. Разумеется, ему хотелось остаться. На недельку-другую он, пожа-луй, задержался бы здесь. Какие тут книги, просто уму непостижимо! А тишина. А Надя… Самое главное Надя! Но оставаться было нельзя. Подъем и спуск – две совершенно разные вещи. Если в первом случае ты еще как-то можешь располагать своим временем, то погружаясь в Материю времени на отдых и развлечения у тебя нету. Что-то с непреодолимой силой тянуло его вниз, что-то (…ты – Бог, а Я – Ты…) звало и подталкивало.
     Когда солнце взошло окончательно, он пересек еще одну пограничную линию и воссоединился еще с одним из своих тел. А ближе к полудню вышел, наконец, к дому Лисовича. Поднявшись на крыльцо, он в нерешительности потоптался на месте, затем перешагнул через порог и, пройдя темным коридором, постучал в лисовичью дверь. Уже одно то, что дверь оказалась запертой, показалось ему несколько странным. Конечно, с хозяином квартиры он был знаком недостаточно хо-рошо, но и этого поверхностного знакомства вполне хватало, чтобы понять, что это за человек. На стук никто не ответил. Николай постучал еще раз, сильнее и увереннее. Затем еще. Результат ока-зался тем же. Квартира безмолвствовала. Он уже махнул рукой, собираясь уходить, когда откры-лась дверь соседней квартиры и в узкую щель высунулась лохматая старушечья голова.
— Чего тебе? — неприязненно осведомилась она. — Чего тарабанишь?
— Мне бы… М-мм… — Николай замялся, пытаясь вспомнить имя и отчество, которых (…Василий Иванович?..) никогда раньше не слышал.
— Лисовича? — догадалась бабка. — Нету его. Выбыл.
— Как выбыл? — удивился Николай. — Куда?
— Сгинул и все, распылился. Не проживает здесь больше такой.
— Но куда?
— Куда, куда… Откуда я знаю куда?! — прошамкала старуха и уже с нескрываемой злобой доба-вила. — Выше! А то не понимаешь куда отсюда выбывают. Иди, иди, давай. Нечего шуметь.
     Несколько сбитый с толку, Николай вышел на улицу, чувствуя на своей спине пристальный ядовитый взгляд. Выбыл, вот те раз! — думал он, медленно шагая по улице. — Выбыл выше. Вы-брался, значит, из этой задницы. Выкарабкался! Что ж, хорошо. Очень хорошо! Рад за тебя, при-ятель…
     Церковь, мимо которой он в этот момент проходил, все еще строилась. Причем если в прошлое его появление нижний ярус у нее был почти выстроен, теперь рабочие только принимались за его возведение. В первое мгновение Николай решил, что это как-то связано с его переходами с уровня на уровень, но очень скоро сообразил, что временные парадоксы здесь ни при чем. Скорее всего, за время его отсутствия храм был-таки восстановлен, но потом, как все ненужное, вновь распы-лился и теперь его строят заново. По распоряжению городского Совета. Николай усмехнулся.
     На границе низшего Астрального и Эфирного Планов, он воссоединился со своим энергетиче-ским двойником. До выхода из Города оставалось теперь совсем немного. Вдалеке уже виднелись башни крепостной Стены, стал типичным окружающий пейзаж, (кирпичное небо и общий полу-мрак). Дом, где жил (…или работал?..) доктор Юдин, Николай отыскать не смог, хотя и очень хо-тел этого. Их знакомство произошло таким странным образом а, уходя, он был настолько потрясен всем происходящим, что оказался просто не в состоянии ничего запомнить.
     На рыночной площади, той, где он непосредственно наткнулся на Юдина, тоже никого не ока-залось. Пустой ящик из-под водки стоял на своем прежнем месте, а вот самого доктора, увы, не было. А жаль, — подумал Николай, — очень жаль. Вот теперь нам было бы о чем поговорить…
     В глубокой задумчивости покинув Город, он направился по тропинке к пещере. Кактус у входа в нее рос, как ни в чем не бывало. Словно и не рассыпался никогда в труху. Для «высших» Планов такой фокус был бы в порядке вещей, но уж никак не для этого. Вот вам, пожалуйста, еще одна загадка, — покачал он головой.
     В пещере царил полумрак. Мерцало озеро, где-то журчала вода. Звук падающих капель гулким эхом отдавался от стен, разносясь по подземному гроту. Поднявшись на возвышение, Николай оказался на той самой площадке, с которой около двух недель назад начинал свое путешествие. Костер слабо тлел. Рядом с ним стоял пустой котелок и, важно распушив хвост, сидел большой полосатый котище. Он, — почему-то подумалось Николаю. Как и в прошлый раз, при его появле-нии кот зашипел, изогнув спину, и сгинул во тьму. Николай внимательно обвел площадку взором, но напрасно. Ни Сухощавого, ни Маленького нигде не было.
— Сбежали, сволочи! — восторженно констатировал он. — Все-таки сбежали. А этот драный придурок даже кота своего забыл!..
     И сам удивился своему восторгу.
     Тело он обнаружил в точности там, куда его перетащили стражи. Сильно исхудавшее, со здоро-венной шишкой на лбу, оно лежало накрытое грязным лоскутным одеялом. Уступить серое вонючее варево своему товарищу Маленький не пожелал. Раздел-таки его Сухощавый, — хмыкнул Ни-колай, — заставил мерзавца померзнуть. Он спихнул с себя поганые цветастые лохмотья и, воссоединившись с собой, с огромным трудом приподнялся. Во всем теле чувствовались невероятная усталость и недомогание. Резкой пульсирующей болью отзывалась шишка на лбу.
     Николай поморщился.
— Черт побери, — пересохшими потрескавшимися губами пробормотал он, — до чего же прият-но!..
     В наступившей непроглядной темноте глаза его ничего не могли разобрать. Не было больше ни тлеющего костра, ни лоскутного одеяла. На мгновение он подумал, что все приключившееся с ним, только сон. Видение, вызванное падением с лестницы и обмороком. Но только на мгновение!
— Ты обратился к ЧАЙНИКУ  С   ВОДОЙ , — пошутил он, — я из ТЕБЯ  ТЕБЯ  налью?..
     Пошарив по полу, Николай нашел свой рюкзак, кряхтя встал и осторожно начал подниматься по каменным ступеням. Так же ощупью он крался по туннелю, благо тот был совершенно прямым и не имел никаких ответвлений. Так же на ощупь разыскал  конец веревки и пристегнул карабин к поясу. Сколько на это ушло времени, он не заметил. Наверное, много. Впрочем, теперь время для него имело совершенно иную цену.

     Когда он выбрался из пещеры наружу, была теплая летняя ночь. Легкий ветерок шуршал кус-тарником на склоне горы. В лесу ухал филин. На бледном небе искрилось несколько звездочек. Белые ночи. Глахов находится несколько севернее Москвы, но южнее Петербурга. Странно, рань-ше я об этом как-то не задумывался…
     Он окончательно вылез наружу, встал и отряхнулся. Принялся было сматывать веревку, но вскоре бросил ее. «К чортям собачьим!» Им овладел восторг. Это было новое, совершенно необъяснимое чувство. Быть может так чувствует себя человек, похороненный заживо, а потом вновь извлеченный из могилы на свет божий. Хотя вряд ли. То, что узнал Николай, не откроется ни в какой могиле. Он вдруг опустился на землю и заплакал, сам не зная почему.
     Заплакал и все!
     Близился рассвет. Восточная часть неба стала совсем белой. В воздухе чувствовалась утренняя свежесть. На глаза Николаю попался маленький черный камешек. Точно такими же, только гораз-до более крупными, был вымощен пол в туннеле. Он поднял его и положил в карман. Ни о чем больше не думая, каждую секунду рискуя сорваться и кубарем полететь вниз, он быстро начал спускаться по склону.





















































3


Пред смертью жизнь мелькает снова,
Но очень скоро и иначе.
И это правило – основа
Для пляски смерти и удачи.

                Велимир  Хлебников


     Две белые бумажные полосы с расплывшимся на них фиолетовым оттиском, было первым, что он увидел, когда поднялся на нужный ему этаж. После всего случившегося Николай был твердо уверен, что нет больше на свете ничего, что могло бы смутить или удивить его. Оказалось это не так. Он подошел ближе. Дверь квартиры была опечатана.
— Чепуха, — он подковырнул одну из бумажек и, сорвав ее,30 бросил на пол, — быть того не мо-жет!
     Звонок работал прекрасно. Переливчатую соловьиную трель было слышно даже здесь, на лест-ничной площадке. Выдержав продолжительную паузу, Николай нажал на кнопку снова. Как и следовало ожидать, дверь ему никто не отпер. В глубокой задумчивости он опустился на холодную лестничную ступеньку, достал сигарету и закурил.
     Странно, что же могло случиться?.. — мысли в голове сменяли одна другую с быстротой банк-нот, угодивших в машинку для счета денег. — Глотт… Гында… А может с ним произошел несчастный случай? Самоубийство! То-то последнее время он был сам не свой. Какой-то подавлен-ный, нервный. Эта история с Реабилитационным Центром… — Николай поморщился. — Впрочем, почему обязательно самое худшее? Может он просто взял и продал квартиру. Сколько време-ни я отсутствовал? Недели две…
     Резким движением отбросив сигарету, он вскочил и, подобрав с пола сорванную им бумажную ленточку, принялся разглядывать фиолетовую размазню на ней. Черт, ни хрена не разобрать! Скомкав бумажку, он взялся названивать снова. Настойчиво, даже сердито. Еще немного и Нико-лай, наверное, принялся бы ломать дверь.
     К счастью, щелкнул замок в квартире напротив. Металлическая дверь с отвратительным скре-жетом приоткрылась и на площадку вышла женщина. Сморщенная, с бесцветными реденькими волосами, невероятно напудренным лицом и размалеванными яркой красной помадой губами. Ос-тавив кнопку звонка в покое, Николай выжидательно уставился на нее. Женщина уставилась на Николая. Подозрительно, но не без затаенного любопытства.
— Вы к Андрею Николаевичу? — спросила она, медленно отступая обратно в квартиру.
     Дверь захлопнулась, (что-то залязгало), затем приоткрылась вновь. Над массивной цепочкой в узком темном проеме Николаю были видны лишь ее глаза. Блестящие, с невероятной быстротой бегающие туда-сюда. Он сообразил, что выглядит, мягко говоря, странновато. Грязный, обросший, с подбитым глазом и здоровенной шишкой на лбу…
— Да-да, я к Андрею Николаевичу, — поспешно ответил он, и сам удивился своему голосу.
     Таким надорванным и хриплым, (словно после недельной пьянки), прозвучал он в без того на-пряженной тишине. Женщина вздрогнула и даже как будто хотела захлопнуть дверь. Впрочем, любопытство пересилило. Она осталась стоять на месте.
— Извините за внешний вид, я только что вернулся из экспедиции… — попытался объяснить Ни-колай. —  Одним словом…
     Он смущенно кашлянул.
— А вы кто ему будете? — поинтересовалась соседка.
     По всей видимости, объяснение удовлетворило ее. Она сделала движение, словно намереваясь снять цепочку, но в самый последний момент почему-то передумала.
— Вы его знакомый? — в голосе ее все еще улавливалось легкое недоверие.
— Да-да, знакомый, — Николай неистово закивал головой. — Он жив? С ним все в порядке?!.
     Искренность его порыва окончательно ее успокоила. Сняв с двери цепочку, она высунулась на площадку и, понизив голос до шепота, сообщила:
— Жив, жив. Только… — сделала короткую паузу. — В бегах он. Милиция его ловит. Говорят, завели уголовное дело. Дверь-то вон, сам видишь…
     Она заговорщицки подмигнула и так тряхнула головой, что с лица у нее посыпалась пудра.
— Как в бегах?.. — нижняя челюсть у Николая отвисла.
     Все, что угодно, могло прийти ему в голову, только не это. Андрюха и вдруг милиция, уголов-ное дело…
— Ничего не понимаю! — он стоял, обалдело хлопая глазами.
— А вы не этот… Не Савельев, случаем? — женщина хитро прищурилась.
     Николай кивнул и, не зная, чего еще ожидать, выдавил из себя замогильное:
— Да, я Савельев.
— Тогда у меня для вас есть послание, — обрадовалась она.
     И понизив голос, добавила:
— От Андрея Николаевича.
     Николай разогнал ладонью повисшую в воздухе белую пыль.
     Женщина проворно, как кобра, исчезла в глубине квартиры, а через пару секунд уже неслась обратно, держа в вытянутой костлявой руке небольшой конвертик.
— Вот!
     Она торжественно вручила конверт Николаю.
— Он как предчувствовал все. За день до этого забежал ко мне, извинился за беспокойство, сказал что надолго уезжает и попросил передать письмо. Вот это самое, для вас. На тот случай, конечно, если вы здесь объявитесь. Савельев, говорит, Николай Андреевич. Если, Марья Петровна, будет меня тут такой разыскивать, так вы уж не сочтите за труд, передайте…
— Большое спасибо, — нетерпеливо перебил Николай, — а вы не знаете, где он сейчас может на-ходиться? Ну… Может быть он адрес какой оставил?..
— Адрес! — всплеснула руками женщина. — Человека милиция отлавливает, а он адрес!..
     Николай напряженно кашлянул.
— Нет, нет, — спохватилась она, — вы ничего такого не подумайте. Человек он хороший, и отно-шения у нас с ним добрые. Так, знаете ли, соседи… Вот и письмо передать он меня попросил, а ни  кого другого. Ну а где он сейчас?..
     Она пожала плечами.
— Не знаю, не знаю. Да вы письмо-то вскройте. Может там все написано.
     Еще раз поблагодарив соседку, Николай начал спускаться вниз по лестнице, провожаемый при-стальным взглядом. Милиция, милиция, — вертелось у него в голове, — что ж он натворил-то та-кое?.. А может за квартирой следят? Может и дуру эту наштукатуренную оттуда подослали?.. Тьфу ты, черт! Свихнуться от всего этого можно.
     Завернув за угол, он разорвал конверт и достал из него серый глянцевый лист, на котором крупным нервным почерком было написано:

ЛЕНИНА 120, кв. 4.

— Т-твою мать! — процедил Николай сквозь зубы. — Час от часу не легче…
     Он перевернул листок на другую сторону. Смешно, но это был бланк Реабилитационного Цен-тра.

     Дом и квартиру, указанные в записке, он нашел без труда. Дверь ему отпер здоровенный детина и, благодушно улыбаясь, поинтересовался, какого дьявола ему тут нужно. В правой руке он сжимал ополовиненную бутылку водки, а левую чуть ли не по самый локоть запустил в густую чер-ную бородищу. Как мог, Николай изложил суть своего визита. Он еще что-то продолжал бормотать, когда хозяин квартиры, совершенно его не слушая, пророкотал:
— Паспорт!
— Простите, что? — не понял Николай.
— Паспорт гони. Откуда я знаю, что ты на самом деле Савельев?
     Делать было нечего. Николай полез во внутренний карман, на ощупь отыскал среди прочих до-кументов паспорт и передал его бородатому.
— О! Это другой базар, — ответил тот, широким жестом распахивая дверь. — Проходи, распола-гайся! Адрес его у меня есть. Выпьем и сразу поедешь дальше.
— Благодарю вас, (…дальше?!.), — ответил Николай, не двигаясь с места. — Давайте адрес. Я ус-тал и очень спешу.
     Через десять минут он уже мчался в вызванном специально для него такси на другой конец го-рода.

     Когда в дверь позвонили, Андрей лежал на грязной тахте, тупо уставившись в потолок. На-строение у него было приотвратительнейшее, голова раскалывалась, а мысли в этой раскалываю-щейся голове вертелись вокруг одного и того же: все глупо! все бессмысленно! жизнь – дерьмо и жить, следовательно, абсолютно незачем. На первый звонок он не отреагировал никак. Не дошли до его сознания и второй, и третий. Только когда дверь начала сотрясаться от мощных ударов, он нехотя поднялся и, еле волоча ноги, поплелся открывать. Долго припадал к глазку, пытаясь раз-глядеть в выпуклом полумраке хоть что-нибудь. Наконец, махнув рукой, отпер. Если это менты, то дверь все равно вынесут. Да и какая теперь, в самом деле, разница?..
     На пороге стоял Николай. Грязный, обросший, даже как будто немного побитый, но без сомне-ния он. Странно, но его появление не произвело на Андрея абсолютно никакого впечатления.
— Явился? — хмуро спросил он. — Ну заходи, раз явился.
     Николай шагнул внутрь и уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Андрей поспешил предупредить его реплику:
— Только не надо читать мне лекций. Закрывай дверь, проходи. Если хочешь, можешь принять душ. Горячей воды, правда, нету но, скажи спасибо, что хотя бы холодную не отключили.
     Круто развернувшись и не говоря больше ни слова, он заковылял обратно в гостиную, кряхтя, опустился на тахту, отвернулся к стене. Николай остался в коридоре. Было слышно как он снимал с себя верхнюю одежду, а затем сразу прошел в ванную комнату. Щелкнул дверной шпингалет, зашумела вода.
     От удивления Андрей даже рот разинул и, приподнявшись на локте, медленно перетек в сидя-чее положение. Сию же секунду голова отозвалась резкой болезненной пульсацией. Андрей поморщился. Что это с ним такое? — он почесал покрытый колючей щетиной подбородок. — Неу-жели действительно моется? Холодной водой?!. От этой мысли стало неуютно и по коже побежа-ли мурашки. Нащупав сбоку от себя бутылку, Андрей сделал несколько глотков. Ну и хрен с ним, — поставив бутылку на прежнее место, он снова улегся на спину, намереваясь продолжить созер-цание солнечных зайчиков, метавшихся по потолку, — пускай моется. Главное, чтоб идиотских вопросов не задавал.
     Выйдя из ванной, Николай первым делом зашел на кухню и поставил на огонь чайник. Зубы у него постукивали, с головы капало. Чашка-другая горячего чаю были просто необходимы. Да и побриться бы не мешало, и зубы почистить. Так, так, — он взглядом окинул кухню, — ничего се-бе, притончик. В раковине громоздилась высоченная гора немытой посуды. Несколько тарелок уже упали на пол и их осколки украсили его замысловатым узором. На обеденном столе,  впере-мешку с остатками еды, целой кучей окурков и несколькими использованными шприцами, валя-лись мятые бумажные листы, бюстгальтер, чей-то носок и перевернутый вверх дном цветочный горшок.
     (…разве что не насрано…)
     Подоконник, стулья и газовая плита были вымазаны то ли сливочным маслом, то ли жиром. Дальше – все в том же роде. Не дожидаясь, пока вода в чайнике закипит, Николай накинул на голое тело халат, как нельзя кстати оказавшийся в ванной комнате на гвоздике, и вышел в зал. Вы-брав кресло почище, он устало опустился в него, с наслаждением вытягиваясь и хрустя при этом суставами. Андрей продолжал валяться на диване, уставившись в потолок. Выждав минуту-другую, Николай поинтересовался:
— Ну и как прикажешь все это понимать?
     Андрей безмолвствовал.
     Покопавшись на заваленном разным хламом столике, Николай отыскал пачку «Marlboro», вы-нул сигарету и так же, не говоря ни слова, удалился на кухню. Когда же, выбритый и причесан-ный, он вернулся назад, Андрей уже спал. Вернее, притворялся что спит.      
— Где моя сумка? — спросил Николай, тронув его за плечо.
— Я надеюсь, ты ее захватил. Или мне придется через весь город тащиться обратно и,  нарушая закон, — он особенно выделил эту фразу, — проникать в опечатанную квартиру?..
— Я не нарушал закона, — монотонно отозвался Андрей.
     Не выдержал и взорвался:
— Не нарушал! То, что сучилось, так или иначе должно было случиться. Я оказался козлом отпу-щения, понимаешь? Никакого закона я не нарушал, черт тебя подери!!
     Он закашлялся и, свесившись с дивана, принялся шарить по полу.
— Где сумка? — повторил Николай. — Мне нужно переодеться.
     Андрей яростно ткнул пальцем в направлении соседней комнаты. Отыскав бутылку, он принял-ся поглощать ее содержимое большими глотками.
     Николай вернулся через пару минут. Вместо чужого халата на нем теперь были спортивные штаны и та самая майка с загадочным  DUMB PROMPTER.
— Итак, из Центра тебя вышибли, я прав? — спросил он, усаживаясь в кресло. — Причем не про-сто вышибли, но еще и уличили в чем-то. В растрате? В злостном уклонении от уплаты налогов? В убийстве коммерческого директора? В чем?
— О, если бы в убийстве коммерческого директора! — в сумасшедшем восторге взревел Андрей. — Если бы в этом! Да за такое на меня не дело заводить, за такое мне памятник из бронзы отлить следовало бы. В полный рост! И выставить на Центральной площади.
     Он рывком поднялся и сел, скрестив ноги.
— Все гораздо прозаичнее. Веришь ли? Я присвоил деньги, выделенные мэрией для нужд города. На них я организовал подпольное производство и снабжал автоматическим оружием все ближнее зарубежье. Я нажил на этом миллиарды! Нет, десятки миллиардов!..
     Он вдруг размахнулся и саданул пустой бутылкой о стену. Сноп стеклянных искр брызнул в разные стороны.
— Не шуми, — Николай поморщился, — хочешь чтобы соседи милицию вызвали?
— А-а!.. — Андрей махнул рукой.
     Откинувшись на спину, он уставился в потолок.
— Гында? — поинтересовался Николай.
— Да.
— Разумеется, не без участия Глотта?
— Да.
— Держу пари, что если бы ты не запаниковал и не дал деру, никакого дела на тебя никто бы за-водить не стал, а ордер на твой арест был выписан только после того, как ты смылся.
— Да! Да!! — в бешенстве заорал Андрей. — Только теперь-то поздно. Теперь это не имеет ника-кого значения. Я в бегах!
     Он вскочил, дико вытаращивая глаза.
— Успокойся, — не повышая голоса, ответил Николай, — думаю, когда очухаешься, сам пой-мешь, что все не так страшно, как тебе сейчас кажется. Пойдем на кухню. Я там немного при-брал…
     Из продавленного кресла он вылез с огромным трудом.
— Кстати, чья это квартирка?
— Одного знакомого… Тебе-то какая разница?!
     На кухне негромко бормотало радио. Пока Николай жарил картошку, Андрей сидел в дальнем углу и хмурился. Что-то в поведении Николая показалось ему странным и не совсем обычным. Его интонации и манеры были совершенно иными, не такими как прежде. Словно совсем не он это был, а кто-то другой. Кто-то совершенно чужой и далекий, похожий на «старого» Николая только внешне. Андрей почти физически ощущал таинственную перемену, происшедшую с его другом. Что именно произошло, он не знал, потому и сидел в своем углу нахмуренный, недовольный, уничтожая одну сигарету за другой и каждые пять минут подливая себе в стакан из стоявшей пе-ред ним бутылки.
     А Николай, как ни в чем не бывало, колдовал над дымящейся сковородкой. Насвистывая себе под нос что-то веселое, беззаботно орудуя кухонной лопаточкой, он выглядел человеком, которого совершенно не трогают жизненные неурядицы. Так продолжалось минут десять. Наконец Андрей не выдержал.
— Как съездил? — спросил он.
— Спасибо, нормально, — ответил Николай, не поворачивая в его сторону головы. — Вход в пе-щеру долго искал, потом исследовал Лабиринт.
— Что, все полтора месяца? — усмехнулся Андрей.
— Полтора месяца?!. — на мгновение Николай замер, затем как-то странно хмыкнул и покачал головой.
— Издеваешься?
— И в мыслях не было!
     Помолчали. Андрей (…нет издеваешься!..) насупился еще больше, Николай продолжал безмя-тежно посвистывать.
— Все твои беды происходят от того, — шутливо начал он, устанавливая сковородку в центр сто-ла, — что ты совершенно не отдаешь отчета в своих действиях. И не только в действиях. Вся твоя жизнь не более чем сон. Ты ощущаешь, но восприятие отсутствует, переживаешь, но не чувству-ешь, мыслишь, но не контролируешь. Тобой управляют, тебя ведут по жизни. Это же сон наяву. Ты спишь!
— А ты нет? — огрызнулся Андрей.
— А я нет. Я проснулся.
     Николай смущенно улыбнулся, сам себя поправляя:
— Или, по крайней мере, начинаю просыпаться.
— Что ж, приятного тебе пробуждения.
— Большое спасибо.
     Андрей взял вилку, равнодушно принялся ковыряться в сковороде.
— У тебя депрессия? Тебе плохо? — Николай подался вперед. — Бедненький. Это означает лишь одно – твой внутренний мир нахoдится в дисгармонии с миром внешним. Где доктор? Нужно срочно позвать доктора!
     Он откинулся на спинку стула и захохотал. Андрей замер с открытым ртом.
— Ты что, совсем рехнулся? —  спросил он. — Это не заразно? Что ты там делал в этих пещерах?
     Николай перестал смеяться и как ни в чем не бывало, принялся за еду.
— Все в порядке, — ответил он с набитым ртом, — все идет как нельзя лучше! Мир мудрая и со-вершенная штука. Тебе так не кажется? Нет?! Значит, ты искаженно воспринимаешь действитель-ность. Говорю же тебе, ты спишь.
— Я тебя не понимаю! — Андрей швырнул вилку на стол. Что ты всем этим хочешь сказать? Пе-рестань выкаблучиваться, тебе это не идет.
— Андрюха, я же вижу что с тобой происходит, — Николай хлопнул его по плечу. — Только не нужно искать причину всех своих неудач вовне. Окружающие тебя люди ни в чем не виноваты. Да, они обманывают тебя, да, среди них много мерзавцев и сволочей. Но смею тебя заверить, что все твои неприятности проистекают исключительно от тебя самого. И пока ты не поймешь этого, пока ты не примешь это как аксиому, пока не перестанешь злиться на окружающих, ненавидеть и мстить, ты будешь ударяться лбом об одну и ту же стену, снова и снова. Ты – Вселенная, и это не просто красивая фраза, не просто какая-то там аллегория. Это факт! Так разберись в себе, наконец. Разберись! А все, что с тобой произошло, сущий вздор.
— Вздор?! — взревел Андрей, глаза его налились кровью. — То, что меня вываляли с ног до голо-вы в дерьме и выставили на всеобщее обозрение, вздор? То, что Гында извратил все мои идеи, присвоив себе результаты моего труда, вздор? Ну, знаешь ли… О чем нам тогда разговаривать!..
     Он хотел сказать что-то еще, но только досадливо отмахнулся, налил себе еще полстакана, вы-пил, сморщился и погрозил кулаком в пустоту.
— Знаешь, — заговорил Николай спокойным ровным голосом,  — раньше меня всегда поражало, как это люди могут интересоваться чем-то, (наукой, искусством, политикой… не важно!), зани-маться обыденными житейскими делами, любить или ненавидеть, совершенно не понимая, кто они? что они здесь делают? откуда появились, зачем живут и куда отправятся после смерти? Это же так невероятно – жить, не пытаясь разобраться в себе самом. «Покорять природу», нажи-вать миллионы, наслаждаться, воевать, изучать Вселенную… Словом жить(!), совершенно не прилагая усилий для того, чтобы проникнуть в нечто, находящееся гораздо ближе к тебе, чем все остальное. В то, что является Тобой, что составляет твою сердцевину. Согласись, это довольно странно. Но еще невероятнее то, что, поражаясь этому, понимая все это и размышляя над этим, сам я не делал абсолютно ничегошеньки для того, чтобы проникнуть в свой внутренний мир и ис-следовать эту основную реальность. Единственное, на что меня хватало, это трепать языком, раз-глагольствуя на данную тему с глубокомысленным видом!.. Вот ведь какая штука. Очевидно, по-нимать и принимать, это не совсем одно и то же. Мало осознавать, нужно еще желать и де-лать...
     Он говорил тихо и монотонно, словно разговаривал сам с собой. Впрочем, Андрей и в самом деле его не слушал. Он тупо пялился на дно пустого стакана, размеренно покачивая головой и время от времени громко икая.
— Каким все казалось сложным и запутанным, — продолжал бормотать Николай. — Где она, Ис-тина, что это такое, как ее отыскать? Вокруг столько людей, столько всевозможных мнений. Тысячи, миллионы различных теорий, зачастую просто несовместимых друг с другом, противореча-щих одна другой. Кто же прав, а кто заблуждается?
     Он улыбнулся самому себе.
— И как все (…на самом деле?..) на самом деле оказалось просто! Нет ни правых, ни заблуждаю-щихся; ни умных, ни глупых; ни плохих, ни хороших; ни добра, ни зла… Каждый человек пред-ставляет собой определенную ценность и каждый ценен именно на своем месте! Валяется под за-бором пьяница, смотришь на него и думаешь: ну на кой черт он живет, кому и для чего нужен? А через пару месяцев у этого пьяницы родится дочь, которая спустя пару десятилетий произведет на свет гения, который своим талантом продвинет человечество в его развитии лет на сто вперед! А если и нет, то откуда нам знать какую роль на самом деле играет в природе этот самый пьяница в эту самую минуту? И почему он обязательно должен быть нужен кому-то и жить для кого-то, кро-ме самого себя?! Знаем ли мы, какая внутренняя работа совершается в нем и для него? Человеку видно лишь то, что лежит на поверхности, да и это каждый видит по-своему…
— Изучай мир! Наслаждайся жизнью! Преобразуй Землю! А что бы ни случилось, все ништяк!  — ни с того, ни с сего изрек уже совсем было заснувший Андрей.
     Икнул и добавил:
— А мне эти суки всю жизнь поломали!
     Он вдруг захныкал, повалился на пол и, пару раз тяжело вздохнув, затих. Николай еще некото-рое время сидел за столом, молча таращась в пустое пространство перед собой, затем так же молча встал, подхватил Андрея за подмышки и, дотащив его до зала, аккуратно уложил на тахту. Лицо его при этом оставалось абсолютно безучастным ко всему происходящем и только в глубине глаз светился живой огонек – то новое, что приобрел он в пещерах Моэриса.

     Проснувшись на другое утро, Андрей обнаружил, что Николай исчез. Испарился самым нату-ральным образом! Отсутствовал он сам, отсутствовала его одежда, отсутствовала сумка с его ве-щами. На кухне, среди остатков вчерашнего ужина, Андрей  нашел записку, (тетрадный лист, сложенный треугольником), и маленький черный камешек, (кристалл правильной геометрической формы), скорее всего какая-то разновидность кварца. Сбежал-таки, сволочь! — подумал он, тяже-ло опускаясь на стул. Верный друг, нечего сказать… — взял в руки камень, чтобы рассмотреть его поближе, грустно улыбнулся. На ум пришла частушка, услышанная вчера, в очереди за водкой:

Отдалась я ему при луне,
А он взял мои белые груди,
И узлом завязал на спине –
Вот и верь после этого людям!

— Да, — пробормотал Андрей, тоскливо улыбаясь, — вот и верь после этого…
     В лучах солнца камень слабо мерцал. Маленькая черная пирамидка, по всей видимости, не представлявшая собой ничего сколь-нибудь необыкновенного или ценного. Однако то, что Андрей почувствовал, взяв камень в руку, заставило его насторожиться. Страшная головная боль и тяже-лейшее похмелье, с которыми он проснулся, неожиданно начали затихать и в течение нескольких минут буквально сошли на нет. Помимо чисто физиологического облегчения, Андрей ощутил не-вероятный эмоциональный подъем. Депрессия, в которой он пребывал последние два-три месяца, сменилась вдруг состоянием покоя, а затем чуть ли не эйфорией. Крайне пораженный такими пе-ременами, он взял со стола бумажный треугольничек.
   
     «Дорогой Андрей, — говорилось в записке, — извини за столь поспешный отъезд, но дольше оставаться в Глахове я не могу. Это ни коим образом не связано ни с тобой, ни с тем, что с то-бой приключилось, (пойми меня правильно!). Просто, я должен немедленно возвратиться домой, иначе время, потраченное на мои исследования, пропадет для меня даром. Так, по крайней мере, мне кажется. Таковы мотивы, по которым я вынужден оставить тебя одного в столь трудное для тебя время. Когда-нибудь позже, я думаю, ты сумеешь не только простить меня, но и пой-мешь, что поступить иначе я не мог. Кроме того, нам ведь ничто не мешает возобновить нашу переписку. Правда, в твоей помощи я больше не нуждаюсь, однако думаю, что тебе может по-надобиться моя. Не в делах, касающихся Реабилитационного Центра, с этими пустяками ты и сам как-нибудь разберешься, а вот… В том, что касается твоего индивидуального поиска… Вряд ли ты сейчас в состоянии понять меня. Прости за некоторую бессвязность изложения, тороп-люсь. Вечерний поезд на Москву отправляется через час, а следующий будет только послезавтра утром. Так что проститься по-человечески нам не придется. Как доберусь, сразу же попытаюсь связаться с тобой. Не падай духом!

     P.S. А эту мышиную возню с Центром я бы тебе советовал как можно скорее бросить. Для Гынды это может и подходящее занятие, но уж никак не для тебя. Идея вечной жизни, мягко говоря, абсурдна. Ведь, согласись, один из законов этого мира гласит, что ничто в нем не вечно, даже он сам. Более того, когда ты, наконец «проснешься» и начнешь видеть вещи в их истинном свете, подобная перспектива, (я имею в виду физическое бессмертие), не только рассмешит те-бя, но и… приведет в ужас. А теперь прощай!
                Николай».

     Прочитав письмо дважды, Андрей аккуратно сложил лист в прежний треугольничек и положил в ту самую тарелку, в которой его обнаружил. Что-то с ним произошло, теперь он знал это совер-шенно точно. Какая-то внутренняя перемена, какой-то психофизический сдвиг или черт знает что еще. Он ощущал необыкновенный прилив сил и оптимизма. Он полностью пришел в себя, опра-вившись от недельного запоя в считанные минуты. И, самое главное, он больше не чувствовал се-бя затравленным зверем, на которого объявлена охота и который забившись в нору с ужасом ожи-дает, что с минуты на минуту погоня его настигнет. Все это вдруг куда-то пропало. Все нехорошее и ненужное. Всё!
     Крепко зажав камешек в кулаке, он вышел на балкон. Солнце, зелень, пение птиц и крики иг-равших внизу детей навалились на него как-то вдруг, словно все это он видел и слышал впервые. Андрей засмеялся.
     Смерти нет! Смерти не существует!! — думал он, вдыхая утреннюю свежесть полной грудью. — Смерть* , это всего лишь тайна, постичь которую нам не дано до тех пор, пока мы живы. Разве мог бы человек дорожить жизнью, зная, что смерти нет? Первая же трудность, первое же разоча-рование заканчивались бы для большинства из нас суицидом. И только тайна смерти, только страх неизвестности заставляют человека жить, невзирая ни на что. Жить, преодолевая трудности, боль и разочарование. Терпеть, бороться, а в итоге – развиваться и совершенствоваться. Настанет мо-мент и человек поймет – смерти нет! Но только тогда, когда он созреет для этого, только тогда, когда он «проснется». Не раньше! А к тому времени он уже научится дорожить жизнью, любить жизнь во всех ее проявлениях. Тех же, для кого смерть** все еще остается тайной, концом сущест-вования, тех, кто испытывает страх смерти, ни в коем случае нельзя лишать этого страха. Лиши их его, пообещай им бессмертие и тогда…
     Андрей рассмеялся. Он так хохотал, что не услышал как в дверь позвонили. Только когда зво-нок повторился и к нему присоединился настойчивый стук, он очнулся и побежал открывать, за-ранее зная, кто это и что им нужно.
— Сейчас, сейчас! — он как мог, пытался подавить одолевающий его приступ веселья. — Да не тарабаньте так, открываю!..
     Дверь распахнулась рывком, пребольно ударив его по лбу и опрокинув на пол. Коридор тут же наполнился людьми, началась возня. На Андрея накинулись сразу несколько человек, руки ему заломили, а голову придавили к полу. Щелкнули наручники  и надменный голос, с чувством не-скрываемого превосходства, победоносно изрек:
— Ну, вот и все. Попался!
— Попался, — подтвердил Андрей, покатываясь со смеху, — ох, попался!..         
     У подъезда, когда его выводили и усаживали в фургон, он заметил знакомую фигуру. Толстый маленький человечек в очках с выпуклыми линзами и в желтой детской панамке, прятался за бе-тонной колонной. Ну, конечно! — усмехнулся Андрей. — Кто же еще мог меня выследить, как не этот...
— Эй! — крикнул он, пытаясь состроить зверскую рожу. — Ты завещание написал?..
     Ему хотелось добавить что-нибудь еще, но его несильно пихнули в бок и затолкали в машину.

     Была ночь. Медленно набирая скорость, поезд покидал маленький, никому неизвестный полу-станок. Размеренно постукивали колеса на стыках рельс, вагон мягко покачивался. Николай лежал на нижней полке и остановившимся  взглядом смотрел на тусклую лампочку под матовым полу-шарием. Спать ему не хотелось. Да и какой мог быть сон, когда до дома оставалось часа полтора, не больше. Поезд набирал ход. Народу в вагоне было немного, но стояла невыносимая духота. Не-сколько раз в течение дня Николай пытался открыть окно, однако фрамуга, намертво сросшаяся с рамой, не поддавалась никаким усилиям. Не принесла облегчения и ночь. Казалось, духота только усилилась.
     Николай достал сигарету. Хотел выйти в тамбур, но передумал и закурил прямо здесь. Все три места рядом с ним пустовали, а проводник, наверное, уже давно спит. Он сделал несколько глубо-ких затяжек и, выпустив дым, разогнал его рукой. За перегородкой слева разговаривали. Два мо-лодых человека, ехавших там, днем не произвели на него абсолютно никакого впечатления. Про-ходя по коридору, он бросил на них рассеянный взгляд и тут же забыл об их существовании. Од-нако теперь, прислушиваясь к доносившемуся из-за перегородки разговору, он испытывал стран-ную смесь любопытства и легкой растерянности. Какими-то невероятно знакомыми показались ему голоса говоривших, (или, по крайней мере, одного из них). Чем-то до боли пугающим и в то же время интригующим отдавались они в его душе. Не отрывая взгляда от тусклой желтой лам-почки, Николай внимательно слушал. Поток мыслей в его голове остановился, внутренний голос смолк. Тело вдруг стало невероятно легким и словно раскололось надвое.
     Николай слушал…

    …нет, честное слово, это забавно! Как же в таком случае вы живете?
— Так и живу. Вы же видите – живу. А есть у меня мировоззрение или нет, кому какая разница?
— Не кипятитесь, я просто пытаюсь понять. Для человека обычного, погруженного в бездну жи-тейских забот, отсутствие какого бы то ни было мировоззрения вещь вполне понятная и естест-венная. Весь круг его интересов именно этими заботами и ограничивается, а знать больше того, что непосредственно касается его работы, семьи и досуга ему просто не нужно. Но как вы, человек такого интеллекта, могли настолько зациклиться на себе и своих проблемах, что перестали заме-чать окружающий вас мир?.. Не понимаю. Честное слово, не понимаю!
— Да что тут понимать, нелепое вы существо! Все, что мне нужно знать, все, что меня интересует, я знаю. Знаю, пожалуй, даже сверх того. Земля имеет форму эллипса и вращается вокруг Солнца, Мельбурн – столица Австралии, Бога нет, Души нет, а все, что есть, можно расчленить и изме-рить. Ну, чем это не мировоззрение? Или, по-вашему, я должен забивать себе голову разной идеа-листической чепухой, отягощать свой и без того уставший разум вопросами морали и веры, но-ситься с идеей Вселенской любви?..
— Канберра – столица Австралии.
— Что?..
— Столица Австралии Канберра, не Мельбурн.
— Какая разница! А жить-то, жить я когда буду?! Мне тридцать пять, половина жизни уже позади. И прожита эта половина, надо заметить, далеко не лучшим образом. Я же вам говорил, я же вам обо всем рассказывал! Да и откуда мне знать, что прожита только половина жизни? Разве человеку известно, когда он умрет? Хорошо, если впереди у меня еще лет сорок, а что если только десять или того меньше?.. Нет, вашего мировоззрения мне не надо. Боже меня сохрани! Я знаю, что смертен и что жизнь у меня только одна. А значит и прожить я ее должен по-человечески, значит и взять от не надо максимум того, что возможно взять. И плевать я хотел на вашу мораль, на ваше-го Бога, на вашу идею любви всех ко всем… И на Канберру, кстати, тоже. Вот вам мое мировоз-зрение!
     (Николаю почему-то показалось, что говоривший сделал при этом неприличный жест).
— Все это я уже слышал, меня интересует другое. Откуда у вас такая уверенность в том, что навя-занная вам когда-то установка на однобокое восприятие жизни единственно верная и абсолютно истинная? Заметьте, я говорю «установка», а не «мировоззрение», потому что мировоззрение, как таковое, у вас отсутствует. У вас есть ничем не обоснованная, намертво впечатанная в вашу голо-ву такими же зомбированными людьми догма, с которой вы, неглупый и хорошо образованный человек, носитесь как дурень с писаной торбой и ни за что не хотите расстаться.
— Да почему я должен с ней расставаться?!
— Да потому, что (…с ней, с торбой что ли?..) это догма! Потому, что вы приняли ее совершенно бездумно и потому, что такой взгляд на вещи не принес вам ничего, кроме тщетных попыток уст-роиться в этой жизни получше и горьких разочарований, обретенных как следствие ваших бес-смысленных действий.
— Хм, а с чего вы, собственно говоря, это взяли?
— С чего?! Да вы же всю дорогу только и делаете, что стонете, как больная курица и поносите всех направо и налево, очевидно ища у меня какого-то сочувствия.
— И вижу, что напрасно.
— Ваша абсолютизация собственного мнения и пренебрежение мнением других, ваша фанатиче-ская приверженность к огульному материализму и боязнь, (именно боязнь!), глубокого всесторон-него осмысления противоположных идей просто поразительны! Вы совершенно упускаете из ви-ду, что материализм, как и любая другая концепция, начинается с аксиомы, а аксиома эта произ-вольна и недоказуема. Вы забываете, что в процессе познания человек занимается интерпретаци-ей чувственных восприятий и данных эксперимента, а интерпретировать одни и те же факты можно сотней различных способов, и общественная практика, в данном случае, далеко не всегда выступает критерием истинности. Вы не принимаете в расчет и то, что человеку, как бы высоко он себя ни ставил, доступна лишь относительная истина, а степень этой относительности весьма и весьма неопределенна. Вы… вы много еще чего не замечаете или забываете! И вместо того, чтобы разобраться, почему ваша жизнь не складывается так, как вам хотелось бы, вы кидаетесь из край-ности в крайность, и в то же время остаетесь все там же, откуда начали свою погоню за удачей, ибо из раза в раз повторяете одни и те же ошибки!..
     На некоторое время воцарилось молчание. Затем что-то негромко щелкнуло, (очевидно, в со-седнем купе закурили), и тот же голос, (до боли знакомый, но еще не узнанный), произнес:
— Вот так. А вы говорите Мельбурн, столица Австралии…
— И в чем же вы усматриваете мою ошибку?
     (поинтересовались осторожно, но не без некоторого цинизма).
— В чем? Я ведь уже сказал: в абсолютизации и превозношении бытующих в данное время, в дан-ном обществе понятий; в боязни мыслить независимо и самостоятельно; в бездумном отрицании мнений, противоположных вашему; но самое главное, в нежелании идти своим собственным пу-тем. Страх увидеть больше, чем видят окружающие вас люди – вот ваш главный враг!
     (короткая пауза).
— Пожалуй, пойду, прогуляюсь. Надеюсь, вагон-ресторан уже открылся. Большое спасибо за лек-цию, — (довольно ехидно), — попытаюсь обнаружить в буфете больше, чем обнаруживают все остальные.
— Смешно. Очень смешно.
     Было слышно, как один из говоривших вышел. Спустя несколько мгновений хлопнула дверь, ведущая в тамбур.
     Николай приподнялся и сел. Нащупывая ботинки ногами, он мельком взглянул на часы. Если поезд не опаздывает, до Москвы теперь оставалось совсем немного. Он не спеша встал, поправил воротник рубашки и вышел в коридор. Из-за жары дверь соседнего купе была открыта. За столи-ком, полусогнувшись, сидел человек и перебирал разложенные перед ним карты. Сердце у Нико-лая екнуло.
— Синг? — он нерешительно шагнул внутрь. — Синг!!.
     Молодой человек поднял лицо от карт и посмотрел на Николая. Взгляд его был равнодушен и холоден.
— Извините, — в голосе звучало удивление, — Что вы сказали? Я не расслышал.
— Черт побери, Синг! Откуда ты здесь взялся?..
     Молодой человек нахмурился. Лицо его оставалось все таким же бесстрастным.
— Прошу прощения, но очевидно вы принимаете меня за кого-то другого.
— Перестань, Синг. Это не смешно! Как я могу принимать тебя за кого-то другого?..
— Повторяю, вы заблуждаетесь. Я не знаю никакого Синга.
     Молодой человек улыбнулся.
— Это ошибка.
     Несколько секунд Николай оставался на месте, переваривая услышанное, затем пристально по-смотрел на свои ладони, рассеянно пробормотал:
— Извините, — развернулся и вышел.
     Вернувшись к себе, он быстро собрал вещи, аккуратно свернул постель и, окинув купе взгля-дом еще раз, не забыл ли чего, направился к выходу. Стоя в тамбуре, он достал сигарету. Светало. Появился заспанный проводник, хмуро взглянул на него и, пытаясь побороть зевоту, недовольно заметил:
— Рано еще. Вернитесь в свое купе. Еще целых десять минут…
     Не договорил. Махнул рукой и вернулся обратно в вагон.
     Николай улыбнулся. Прямо перед ним, на уровне глаз левитировал огромный кусок металла. Переливаясь всеми цветами радуги, разбрасывая разноцветные искры, металлическая глыба шипе-ла и таяла. Распахнув дверь поезда, Николай вытолкнул ее прочь, на улицу. На душе вдруг стало необыкновенно легко. За окном проплывал сонный город. Фонари, гаражи, коттеджи…
     До дома теперь оставалось совсем немного.