ВОР маленькая повесть Часть первая

     " Здесь   везде  на  стенах  прибиты  надписи:
       "Vor Taschendieben wird verwarnt" ".
       (По-немецки:  "Остерегайтесь  воров")
                Анна Григорьевна Достоевская
                Из дневника 1867 года.


     Подобные истории следует всегда начинать так: "В нашем
небольшом, но всё-таки весьма важном городе..."  И мы напи-
шем подобным образом,  тем более, что и сам город наш отве-
чает этому описанию:  действительно, сейчас он совсем неве-
лик и вся его основная важность может только в его прошлом,
когда караваны,  полные узорчатых шелковых платков,  жгучих
пряностей и магических камней Востока,  останавливались  на
здешних постоялых дворах на своем долгом пути в Европу.  Но
это - давным-давно,  когда отсюда ещё вели  куда-то  важные
дороги  и  не было нынешней тишины и патриархальной замкну-
тости.
     Я часто  думаю  о том,  что же вот именно сейчас можно
было бы найти в нашем городе  интересного...  Всё,  что  он
заслужил в конце концов, так это несколько тюрем, построен-
ных во время начиная от первых Романовых  и кончая недавни-
ми коммунистами. Воистину, тезис о заточённости современно-
го человека становится здесь вполне зрим,  поскольку мы уже
не  воспринимаем  эти тюрьмы,  как нечто навязанное нам,  а
совсем наоборот - это может быть и есть то, что придает на-
шему городу и интерес и важность. Никому и в голову не при-
ходит мысль, что тюрьмы заняли места, предназначавшиеся для
чего-то  другого.  Но  это и естественно.  Здешний ландшафт
особенно подчеркивает их тяжесть и их неумолимость. Если бы
я  и желал видеть где-нибудь хрустальный дворец,  то только
не здесь,  а в противном случае решил бы,  что архитектор -
совершеннейшая бездарность.
     Для чего я рассказываю вам всё это?  Очень просто: для
меня этот город - его пыльные улицы, уродливые тополя, зда-
ния - противоестественный гибрид ржавого  железа  и  серого
кирпича - есть своеобразное окружение, особая рама для кар-
тин дальнейших событий.
     Кстати, пора бы мне и представиться, если мы уже заго-
ворили о картинах.  Я - местный Художник. Пусть буду просто
так  - без имени и фамилии,  что они могут сказать обо мне?
По моему глубокому убеждению,  время деления на  русских  и
евреев,  немцев и французов,  богатых и бедных,  постепенно
уходит.  Также проходит время разделения на Художников, Пи-
сателей  и тому подобное - на мой взгляд,  скоро между нами
пролягут совсем иные границы,  робкие следы  которых  можно
почувствовать  прямо здесь,  сейчас,  в нашем городе,  если
только пристальнее присмотреться к людям.
     Но это будет потом, а пока разрешите мне именовать се-
бя вот так,  по-старомодному - просто Художник,  хотя  если
быть откровенным, то свою первую картину я ещё только соби-
раюсь создать.  Я очень волнуюсь - получится ли?  Будет  ли
ясно?  Будет ли похоже? Передаст ли она вам те чувства, ко-
торые испытываю я сам, размышляя обо всем этом?
     Итак, я  окунаю первую кисть в синюю краску и рисую
над землей и крышами небо. Для этого как раз подой-
дёт синий цвет. Конечно, можно подсмотреть, как рисуют небо
в той же Европе - чёрным и багрово-красным, но мне, живуще-
му здесь, всё видится совершенно по-другому.
     Я создам  для  вас  эту синеву,  пустынную местность -
только травы и холмы до горизонта и,  в отдалении,  гигант-
ское ослепительно белое здание, уходящее далеко ввысь и как
бритва режущее небо - такова  одна  из  наших  тюрем.  Близ
неё-то  и нахожусь сейчас я,  предлагая вашему вниманию эти
скромные наброски и заранее прося  извинения  за  некоторую
шероховатость  стиля и возможную вульгарность моего провин-
циального ума...

                *        *        *

     В не столь давние времена у меня было  двое  друзей  -
Андрей и Свирид.  Жили мы бедно и плохо - за оформительские
работы платили мало, а родители мои, одно время помогавшие,
уже умерли. Я устроился в местный дом культуры, где рисовал
декорации к детским спектаклям, Андрей подрабатывал дворни-
ком, а Свирид учился в какой-то художественной школе: успе-
вал плохо, поэтому стипендию получал мизерную.  Приходилось
брать его с собой - он, как мог, помогал мне,  да к тому же
вдвоём было значительно веселее.  Родителей  Свирида  я  не
знал - он никогда не рассказывал о них,  хотя частенько уп-
рекал за своё старомодное и не подходившее  внешности  имя.
Свирид был тёмно-рыжим,  лицо полное и в неправильной формы
пятнах,  похожих на оспины.  Одевался он всегда очень неоп-
рятно и,  по моим наблюдениям,  ему было глубоко плевать на
всё - я только удивлялся,  почему  же  его  так  беспокоило
собственное имя.  Впрочем, справедливости ради, сразу заме-
чу, что мы со Свиридом схожи - в силу этого он и стал позже
моим сообщником. Увы! Я до сих пор стыжусь содеянного...
     Андрей, а о нём разговор нужен особый, был из нас тро-
их  самым одаренным человеком - в те смутные времена талант
его оказался мало кому полезен и он что-то тихонько малевал
у себя в каморке между перерывами на работу, вино и женщин.
Женщины - особая статья нашей тогдашней жизни. Именно с по-
мощью  Андрея  они  появлялись и исчезали в нашем замкнутом
мире:  Андрей обладал пикантнейшей внешностью и был популя-
рен у здешних весьма неизбалованных дам.  О!  Знал бы он (а
он разумеется знал),  как это не давало нам скучать!  О се-
мейной  жизни не могло быть и речи,  а душа и сердце,  если
они вообще у меня когда-либо были, требовали коротких и по-
бедоносных  развлечений.  Кроме  всего  этого великолепия у
Андрея бывало весьма много денег. Больше, чем у нас со Сви-
ридом вместе взятых:  то,  что он создавал,  спрятавшись за
высохшей растрескавшейся дверью под лестницей,  производило
порою прямо-таки волшебное действие на людей.  Его картины,
через десятые-сотые руки,  удавалось продавать в  Европу  и
даже дальше - мы,  как и он сам, не переставали этому удив-
ляться и мигом растворяли оказавшиеся в руках деньги. Буду-
чи же на мели,  он снова много работал, иногда целыми неде-
лями где-то пропадал,  ездил куда-то в Москву, возвращался,
однако, неизменно веселый, недорого, но даже щегольски оде-
тый,  и с неизменной пачкой купюр в кармане. Мы обрадованно
орали,  покупали сигарет и вина,  приглашали его уступчивых
подруг - и всё, вы сами понимаете, начиналось сначала.
     Серьёзно в нашем городе Андрей выставлялся только один
раз.  И это было весьма важным событием,  чтобы его не про-
пустить.  Но даже после выставки,  после того как я увидел,
что делают его работы с людьми, я не сумел придать его лич-
ности большего значения,  я, наверное, многого не понял, не
почувствовал - это и легло в основу всего, что позже случи-
лось.
     Пожалуй, я должен больше рассказать вам об этих карти-
нах.
     Воспроизводить в словах изображённое на них  не  имеет
никакого  смысла,  но их кажущаяся однотонность и примитив-
ность задевала какие-то тайные  струны  человеческой  души,
или, как я думаю сейчас, заставляла эти струны угасать, за-
тихать и не мучить.  Это была симфония во славу Великой Ти-
шины.  Перед его картинами люди замолкали,  но не для того,
чтобы лучше слышать себя или лучше  воспринимать  какой-ни-
будь там скрытый смысл,  скорее они вообще ничего не хотели
видеть и слышать. Андреево искусство заставляло их умирать,
соединяться с той тайной,  что лежит в основе всего, но не-
надолго - на одно короткое мгновение. Мгновение проходило и
люди просыпались,  снова обретая способность видеть, думать
и говорить,  но лица и слова их пустели, в них более не от-
ражалось ничего,  кроме этой таинственной плавности и тиши-
ны.  В этом было для меня что-то непостижимое,  недоступная
мне тайна.
     Кроме обыкновенности Свирида и гениальности  Андрея  я
владел  ещё одной незаменимейшей в нашей обстановке вещью -
это был мой собственный дом, одна из основ нашего тогдашне-
го существования.  Дом этот,  а точнее половина едва живого
деревянного дома,  досталась мне случайно и почти  задаром:
дом предназначался под снос, хозяевам нужно было срочно ку-
да-то уезжать.
     Старый городской квартал, в котором находился дом, был
очень любим мною - на самой вершине одной из двух  гор,  на
которых построен город, в тиши, в каких-то непроходимых за-
рослях кустарника - не шучу: вы могли бы основательно запу-
таться  в его цепких ветках,  сойдя хоть на шаг с тропинки,
ведущей от калитки к двери.  С вершины горы я хорошо  видел
окружавшие нас со всех сторон современные городские кварта-
лы - словно мертвое и холодное  море  простиралось  у  моих
ног.  Во  дворе мы с друзьями освободили от диких трав пло-
щадку,  установили деревянный стол со скамейками (на старый
манер)  и  летом пили там вино,  разговаривали или играли в
карты.
     Что ж, дома, подобного моему не было ни у кого, поэто-
му и Андрей и Свирид, да ещё и многие другие, часто собира-
лись  у  меня,  иногда даже жили по нескольку недель,  пока
беспокойная натура не звала их куда-то дальше.
     В моей половине дома была одна комната, кладовка и не-
кое подобие кухни. В общую стену, как это обычно и бывает в
подобных домах,  была встроена большая русская печь - тоже,
кстати,  достопримечательность. Окно упиралось в самые неп-
роходимые  дебри - единственное,  что ещё можно было сквозь
них разглядеть - это кусочек соседского забора.  Кладовку я
посещал редко - там водились крысы и было очень темно и сы-
ро:  лампочка перегорела, вставить же новую у меня никак не
находилось времени.  Крысы шуршали и где-то в стенах - даже
будили меня по ночам.  Я сначала опасался,  а потом  махнул
рукой  -  воевать  с мировым тлением у меня не было никаких
сил.
     Андрею же  эти  крысы  очень нравились - он прижимался
ухом к стене и выслушивал их  движения.  Странный  человек!
Мог  очень долгое время проводить за этим...  У меня он ни-
когда не писал, только отдыхал или жил, когда в его каморке
было слишком холодно или сыро. Странно говорил, что желает,
чтобы это тихое и святое место оставалось все таким же свя-
тым и тихим.
     Вот так мы и жили,  каждый обладая  своим  собственным
даром - нам было тяжело,  но и в то же время просто.  Как я
сейчас понимаю всю прелесть этого "просто"! Мы были свобод-
ны  - как бы это выразиться ?!  О!  Как осенние листья!  Мы
кружились вокруг берёзового ствола и этот  воздушный  танец
постепенно приближал нас к земле.


                *        *        *

     В тот день я проснулся около десяти часов утра, угадав
время  по  расположению  солнечных  бликов на стене.  Блики
плавно разгорались и потухали,  небо, по-видимому, было об-
лачным.  Только-только начался апрель. Мне сейчас так дума-
ется, потому что эти первые дни были первыми днями тепла. Я
не любил тепло,  не любил также и влагу - сказывалась пере-
несенная в детстве лёгочная болезнь,  в такую погоду  очень
тяжело  дышалось и почти ничем невозможно было заниматься -
разве что, действительно, лежать на диване. Кроме ненависти
к  теплу и влаге у меня была своя собственная особенная не-
нависть к весне.  В тот же год тепло наступило головокружи-
тельно быстро - мир размок,  как бумажная кукла, стал блек-
лым, студенистым и жалким на вид. Меня, я думаю, просто бе-
сило, что природа вновь и вновь повторяется.
     Когда-то в детстве мне очень  нравилась  весна  -  мне
удавалось  углядеть в ней очертания нового мира,  новых до-
рог,  которые мы по молодости постоянно пытаемся себе отыс-
кать.  Но постепенно,  с возрастом,  новизна теряется,  мир
становится устойчивым,  зрелым, что натурам, подобным моей,
совершенно недопустимо.  Я чувствовал, как весна издевается
надо мной,  как она дразнит меня,  как она смеётся над моим
бессилием,  над моей абсолютно естественной ограниченностью
- как Арлекин когда-то смеялся  над  бедным  Пьеро,  будучи
хоть и весёлым,  но бездумно жестоким.  Что же,  можно ска-
зать,  что весна так же жестока, как и он.
     Кстати, прелюбопытная деталь - Андрей не понимал меня,
когда я говорил обо  всём  этом  -  он  удивлённо  поднимал
бровь,  когда  упоминался  Арлекин,  будто бы услышал инте-
ресную мысль,  но затем сердито махал на меня рукой и отве-
чал, что совершенно не может разобраться, что тут такого. Я
думаю,  что для него внешнего мира просто не  существовало.
Он был постоянно погружен в себя и если что-то занимало его
по-настоящему,  то он был способен думать об этом  в  любых
условиях  - хоть растянувшись у меня на диване,  хоть стуча
зубами у себя под лестницей.  Я завидовал  этому  -  Андрею
предстояло  мириться  только  с самим собой,  а мне ещё и с
внешним миром. Я повторяю - мы были с ним совершенно разны-
ми людьми.
     Итак, я открыл глаза и поднялся в кровати, весь напол-
няясь отвращением к тому,  что  творилось  снаружи:  я  уже
знал,  что  вечер  мне придется провести в кромешней тьме -
провода оборвались под тяжестью налипшего снега. Из-за это-
го я лёг вечером необычно рано для себя,  часов около девя-
ти, когда мне надоело курить и бродить в темноте, натыкаясь
на вещи. Была суббота - на работу идти не нужно, уходить из
дому также некуда.  Занять светлое время суток  можно  было
рисованием,  но руки у меня не поднимались, словом, обычная
моя весенняя хандра.  Я умылся,  завёл свои старые наручные
часы, в который раз подумал, что неплохо бы скопить денег и
купить электронные,  посидел за столом,  занимавшим едва ли
не четверть всей комнаты,  бросил в печь дров, зажёг огонь,
согрел чаю и выпил его безо всякого удовольствия.  В  конце
концов  отправился  обратно  на  диван  и пролежал часов до
одиннадцати.  Ни о чём особенном не думал, перебирал старые
встречи,  недавние разговоры.  Признаться, был все же среди
них один любопытный.  Позже я даже записал его  на  бумагу,
чтобы не забыть.  По-видимому с этого разговора всё и нача-
лось.
     Это был один из последних разговоров между мной и Анд-
реем.  Мы виделись где-то дня четыре назад - Андрей  пришёл
около  девяти  вечера,  один,  без всегдашних девушек,  чем
сильно меня расстроил. Впрочем расстройство это очень скоро
прошло: Андрей насторожил меня своей удручённостью, чрезвы-
чайно усталым видом.  Мне  иногда  даже  казалось,  что  он
чем-то  напуган  или  взволнован - он порывался что-то ска-
зать, но каждый раз останавливался, задумывался, погружался
в себя.  Он был похож на человека,  попавшего в безвыходную
ситуацию,  прямо-таки в какую-то западню: я осторожно пере-
бирал в голове всё,  что случалось раньше и всё больше при-
ходил к выводу,  что подобное происходит с ним  впервые.  И
вообще - прежде он быстро ходил по комнате, что-нибудь бор-
мотал себе под нос, иногда громко восклицал, иногда выгонял
нас,  наблюдавших,  с  дивана  и растягивался во весь рост,
закрыв глаза.
     Я не спрашивал Андрея ни о чем, и он тоже ничего конк-
ретного не говорил,  я думаю он и сам плохо понимал, что же
именно  его беспокоит.  В тот момент в нём были только одни
чувства -  беспокойные,  параноидальные,  ещё  не  успевшие
оформиться в слова.
     Кончились сигареты и,  попив чаю,  мы решили выбраться
до  ближайшего  киоска - невзирая на всё то,  что творилось
снаружи. Я и сейчас хорошо помню: шел необычный, очень мел-
кий дождь, ветер был влажный и будто бы даже липкий - стало
трудно дышать, в груди захрипело. Я зябко передернул плеча-
ми и произнёс:
     - Такое ощущение, что всё вокруг просто гниёт...
     Андрей шел молча, сосредоточенно разглядывая землю под
ногами, как будто боялся, что она вдруг исчезнет.
     - Пускай  бы  гниёт,  - ответил он наконец и несколько
устало взглянул на меня.  - А то у меня в  последнее  время
появилось очень странное чувство. Мне кажется, что мир пус-
теет.
     Он немного помолчал. Мы свернули за угол.
     - Не знаю, как это лучше объяснить, - он сосредоточен-
но  потер лоб и вздохнул.  Я почувствовал,  как успокоилась
его аура, видимо нужные слова всё-таки нашлись. - ... Исче-
зают люди,  исчезают предметы,  всё остается вроде бы преж-
ним,  но в то же время становится проще.  Вчера был дом,  а
сегодня одни только его контуры. Возможно, что скоро я уви-
жу вокруг себя разрывы, как между рассеивающимися облаками,
а в разрывах - окна бездонной пустоты.
     Я машинально замотал головой.
     - Что, - насторожился Андрей, - Непонятно?
     Я подумал и  пожал  плечами.  Действительность  вообще
давно потеряла для меня всякий смысл,  но вот исчезать - не
исчезала. Разумеется, я его не понял. Я всё время был занят
только одним.
     Андрей внимательно посмотрел на меня - он любил  заме-
чать, как меняются от его слов человеческие лица, в этом он
видел знаки того,  насколько  воспринимались  сказанные  им
слова.  Моё же лицо,  он сам об этом часто говорил,  всегда
хранило особенное тупое равнодушие - Андрея  это и путало и
сбивало,  но он всё равно любил разговаривать со мной, объ-
яснять мне свои мысли, словно бы тренируя своё восприятие.
     - Говори,- повернулся я к Андрею. - Ты ещё слишком ма-
ло сказал.
     Андрей робко улыбнулся, снова взглянул на меня и я ус-
лышал вздох,  полный горькой досады.  Он подумал минутку  и
всё-таки решил продолжать.
     - Это выглядит довольно странно,  - говорил он, уже не
рассматривая моего лица. - И дело здесь не только в упроще-
нии.  Я очень примитивно выразился.  Вот посмотри -  раньше
весь мир был заполнен множеством ярких и больших предметов:
там,  допустим, стол, небо, тот же дом, ты вот сам. Но пос-
тепенно эти предметы стали разрушаться,  становиться пылью,
песком.  Небо превратилось просто в пространство.  Стол - в
какой-то мой инструмент.
     - А я? - меня заинтересовало его восприятие, но, задав
вопрос,  я спохватился,  испугавшись, что Андрей ещё больше
расстроится или рассердится на меня. Но Андрей рассмеялся.
     - Да хотя бы в те сигареты, которые мы сейчас идём по-
купать...  Это,  понимаешь, какой-то всеобщий распад! После
этого разрушения образуются части,  которые я уже  не  могу
осмысленно соединить,  я воспринимаю каждую как завершённое
и единственное целое, удивляясь, как же этого всего не про-
исходило  раньше.  Это с одной стороны...  С другой стороны
это похоже и на расширение твоего  взгляда,  подобно  тому,
что думает о городе человек, живущий в нем или видящий этот
город из окна поезда. Каждый из них видит своё, недоступное
другому.  Я  бы  сравнил сейчас себя и с тем и с другим,  я
словно вижу свой город из окна поезда и удивляюсь той мимо-
летной новизне,  что открывается мне при движении.  Я часто
думал о том, что вековое, размеренное, величественное может
потерять весь свой блеск,  стоит только увеличить скорость.
Жизни миллионов и миллионов людей станут  историей,  заклю-
ченной в книге на твоём столе. Рассматривая убыстренную ки-
нопленку со снятыми на ней облаками,  увидишь  только  один
пар. Наверное, я сумбурно говорю?
     - Да нет... Вполне сносно. Только что-то мрачновато, -
я пожал плечами,  слегка удивленный: Андрей очень редко вы-
ражался подобным образом.  Даже,  по-моему, совсем не выра-
жался.
     - Да?  - Андрей прищурился. - Мрачновато? А мне всегда
казалось, что тебе это знакомо..
     Я снова пожал плечами.
     - Знакомо,  знакомо,  -  он  легонько похлопал меня по
плечу.  - Ты же рисуешь все эти шариковые  ручки...  горшки
цветочные...Отдельно. На большом чистом листе.
     - Рисую, - чуть улыбнулся я.
     Андрей, очевидно,  даже  в  таком состоянии не упускал
повода подшутить.  Но тем не менее я подумал,  что он прав.
Мне  нравилось  отделять вещи одну от другой:  это было для
меня интересной,  но опасной забавой. Почему, не смогу объ-
яснить - это обыкновенное ощущение скрытой опасности не по-
кидало меня всё время,  пока я обдумывал  каждую  из  своих
картин.
     Какими бы мы ни были разными людьми, но в этой области
мы похоже,  соприкасались.  Я согласился, сказав, что он по
всей видимости прав,  и спросил, как же объясняются все эти
его странные образы и ощущения.
     Андрей ответил далеко не сразу и даже не  потому,  что
вдруг задумался - навстречу нам шёл очень странный человек.
Он был невысокого роста,  грязно и плохо одет и лет ему бы-
ло, видимо,  около пятидесяти.  Он шёл прихрамывая и как-то
механически, будто испорченный робот. Когда он проходил ми-
мо  нас,  я даже почувствовал,  как скрипят шарниры под его
верхней одеждой.  Андрей взглянул на меня,  прочитал в моих
глазах  бессознательный  испуг  (иногда в моих глазах можно
что-нибудь прочитать) и неопределённо повел плечом:
     - Да... И это тоже...
     Сказал, когда шаги незнакомца стихли за спиной:
     - Я  не  знаю,  как всё это объяснить.  Да это в конце
концов и не важно.  Мне больше  нравиться  переживать,  чем
объяснять - переживание всегда ново.  А что касается объяс-
нения, то я что-то подобное уже читал. Или слышал. Да и бог
со  всем этим.  Ты лучше подумай,  что мне придется делать,
когда вокруг ничего не останется.  Это сейчас более  важный
вопрос.  У  меня нет ни памяти,  ни фантазии - сначала буду
рисовать дома, затем - камни из которых состоят дома, затем
- песок из которого состоят камни. А потом? Всё бросить и в
петлю лезть что ли?
     - Зачем в петлю? - я решил ему слегка отомстить.- Вод-
ка есть. Будем пить водку...
     - Всё тебе ерунда ! - разозлился Андрей и замолчал. Он
ещё  глубже  вдвинул голову в воротник и пробормотал что-то
невразумительное и сердитое.  Я в свою очередь похлопал его
по плечу:
     - Не ерунда. Не обижайся...
     Мы ещё раз повернули и  вышли  на  большую  освещённую
улицу,  уходящую вниз,  к реке. Мимо пронёсся размалёванный
рекламой трамвай - огни в салоне были погашены и только  на
короткий  миг я сумел различить внутри,  в темноте,  чьё-то
лицо,  совсем не страшное,  даже не равнодушное, а просто -
нарисованное.
     Мы перешли пути, подошли к киоску, немного потоптались
у витрин, взяли пачку "State Line" и повернули обратно.
     Снег таял настолько быстро, что во многих местах, ког-
да  мы  возвращались,  оказались глубокие и холодные лужи -
твердь исчезала прямо на глазах.  Я вспомнил  эти  недавние
человеческие части - прохожего и лицо за трамвайным стеклом
и понял,  почему Андрей выбрал именно этот вечер для разго-
вора.
     - Занятся вот,  что ли, музыкой ? - неожиданно спросил
он и вновь принялся рассматривать моё лицо, ожидая ответа.
     - Музыкой?!  - переспросил я.  - Но ведь ты никогда не
умел играть даже на барабанах!
     - Если  мне захочется жить - придется научиться,- рас-
судил Андрей и отвёл глаза в сторону.- Я уже, кстати, начи-
наю понемногу. Это как... Знаешь... "Слепой музыкант"...
     - Что-что?!
     - "Слепой  музыкант",  говорю,  есть такая книга.  Она
по-моему для детей, но это не важно...
     Сигарета кончилась,  и  я достал другую.  Манера выра-
жаться подобным образом мне чрезвычайно  претила. Возможно,
такое определение себя и было в чём-то верным, но к здраво-
му зерну примешивался оттенок совершенно неуместного  само-
любования,  даже какого-то мученичества. Как бы это ни пор-
тило Андрея,  но и то и другое частенько проявлялось в нем.
Я  улыбнулся  чрезмерно ядовито  и бросил сигарету, даже не
поджигая.
     Странное настроение,  данное  мне  Андреем,  вдребезги
разбилось о его последние слова.  Ну не умел человек гармо-
нично выражать свои мысли,  ну что тут поделаешь?  В другое
время я бы плюнул и забыл, но в этот раз не получилось. Но-
вое впечатление,  словно заноза засело в моём мозгу, вызвав
если не злость,  то раздражение - это точно.  Внутри Андрея
всё было цельным, но отражение во мне не смогло быть таким.
И я почувствовал себя просто обыкновенным идиотом. Мои руки
наполнились силой, мне захотелось хотя бы врезать по фонар-
ному столбу,  послушать, как он зазвенит. В сознании возник
образ незнакомой,  растрёпанной девушки. Она протягивала ко
мне руки (почему-то ладонями вверх) и зло говорила: "Я тебе
покажу... Я тебе когда-нибудь покажу, как обстоит дело...Ты
это очень скоро узнаешь..." "Да...  И это тоже..." -  вдруг
вспомнил я слова Андрея, тряхнул головой, пытаясь избавить-
ся от этого тяжелого сумашествия,  которое,  признаться,  и
раньше  часто  посещало  меня.  Иногда оно давало темы моих
размышлений,  моих картин,  но чаще всего просто подавляло,
прижимало к бессмысленности,  пугало хаосом.  Вещи поднима-
лись со своих мест,  взлетали в воздух,  ударялись  друг  о
друга, стираясь в порошок - у меня рябило в глазах и кружи-
лась голова. Я очнулся: мы шли вдоль длинного чёрного забо-
ра.  Доски гнили,  стоял влажный, сладковатый древесный за-
пах.  Сверху, с тополиных ветвей, летели (и иногда попадали
за ворот) большие,  тяжелые, тёплые капли. Небо было белым,
несмотря на поздний час - облака нависали настолько  низко,
что город ярко освещал их.  Было хорошо видно,  как эта ог-
ромная  душная  масса пара медленно перемещается к юго-вос-
току.
     Андрей меланхолически топал рядом по лужам и,  смущён-
ный долгим молчанием, старался не смотреть в мою сторону. В
этот раз моё лицо его не обмануло. "Интересно," - мелькнула
мысль.  - "Скажи я ему сейчас о том, что скоро в мире нару-
шится существующий порядок вещей, поймёт ли он меня? Скорее
исполнится омерзения от недостатка художественности. Что ж,
мой хаос сродни его пустоте."
     - Что?  -  громко,  заставив меня вздрогнуть,  спросил
Андрей. - Ты что-то говоришь?
     "Нет! Это надо кончать!"
     - А...
     Андрей понимающе кивнул.
     - Для моего рассудка вредны твои разговоры,  - пояснил
я. - Даже не сам их смысл, я конечно пытаюсь тебя понять, а
больше - твоё настроение, хотя во многом виновата эта пого-
да...
     - Ужасная погода, - согласился Андрей.
     Мы уже почти вернулись обратно.
     Именно в этот момент,  я увидел как в окне погас  свет
(уходя  ненадолго,  я  всегда оставляю его включённым).  Я,
признаться,  даже немного испугался - что вы! совсем не во-
ров:  воровать было нечего. Просто в тот момент первое тре-
вожное предчувствие осторожно кольнуло меня.
     Как бы то ни было, но я обрадовался тому, что мы нако-
нец-то вернулись.  Андрей тоже слегка ожил, больше не фило-
софствовал.  Мы затопили печь,  оставили дверцу,  чтоб было
светлее,  снова разогрели чайник и поговорили ещё  час  или
полтора,  я уже точно не помню.  Затем Андрей ушёл, сослав-
шись на обычные для него обстоятельства,  а я улёгся на ди-
ван и,  глядя на шевелящиеся сухие огни,  задремал, заснул,
почти успокоился.  Мысли затихали,  течение их  становилось
ровнее,  сумашествие удалилось, хаос был побеждён наступаю-
щей усталостью. Мысли постепенно начали сливаться с настро-
ением, перевоплощаться одно в другое - медленно, уверенно я
исчезал из этого мира,  чтобы на следующий день,  как и  во
все предыдущие,  проснуться на том же диване, у погасшей за
ночь печи, в холодной, выстывшей комнате.

                *        *        *

     Я перевернулся на другой бок,  лицом  к  стене.  Перед
глазами  оказалась  трещина  в  штукатурке - я видел её уже
бесчисленное количество раз.  Каждый её поворот, каждое от-
ветвление были знакомы мне и любимы мною:  они принадлежали
мне,  они не изменялись, как не изменялась уже долгое время
моя жизнь,  они, наконец, были частью моей собственной ком-
наты.  Солнце выглянуло из-за облаков - я увидел как метрах
в полутора над диваном засветился расплывчатый жёлтый блик,
комната наполнилась неярким светом, будто ожила. Я обернул-
ся - я любил,  когда в окно заглядывало солнце.  Теперь все
вещи выглядели отчетливо, ясно: я снова увидел андрееву ак-
варель  на стене - гармоничное,  я бы сказал,  музыкальное,
сочетание теплых летних тонов; на столе ярко светился, пря-
мо сиял, оставленный мною стакан с недопитым чаем - луч по-
падал прямо на него.
     Вне всякого  сомнения,  комната  была  для меня живой,
точнее она оживала,  когда я находился  в  ней.  Отсутствуя
долгое  время  и возвращаясь,  я замечал,  как тускнело всё
вокруг - вещи словно замирали в напряжении и ожидании. Пер-
вые  дни после таких возвращений всегда очень тяготили меня
полным упадком сил:  наверное, это часть моей жизни перехо-
дила вещам.  Зато после я чувствовал себя спокойно, умирот-
воренно,  мне казалось,  что я окружен друзьями,  всё  было
приятно глазу, ничто не раздражало.
     Солнце погасло, солнечные блики увяли, превратившись в
неясные пятна,  а затем исчезли совсем. Я поднялся с дивана
и пробрался  к окну - сквозь загрязненное стекло (протереть
не доходили руки) увидел голубого цвета просвет между обла-
ками - между двумя черными частями неба.  Наверное  в  этот
просвет и заглянуло солнце. Просвет быстро двигался и вско-
ре скрылся за переплётом.
     Я вернулся  на  диван,  причём с большим трудом - свет
ослепил меня.  Полежал ещё немного - поворочался с боку  на
бок  и  решил  попытаться уснуть - во мне скользнула робкая
надежда на то что,  возможно,  кто-нибудь зайдёт  в  гости:
пускай бы даже Андрей или Свирид.  Сон был бы лучшим время-
препровождением до этого радостного момента. Со Свиридом мы
могли  бы закончить взятую "на дом" работу - дорисовать не-
большой,  но ответственный кусок декораций, который стоял в
сенях. С Андреем мы могли бы курить, пить чай, молчать или,
в крайнем случае,  продолжить наш странный недавний  разго-
вор.
     Окончательно стемнело. Я снова отвернулся к стене, ещё
раз скользнул взглядом по трещине и закрыл глаза. Минут че-
рез десять я уже спал.
     Мне снился сон:  в комнате,  в дальнем углу, образова-
лась какая-то черная Пустота,  разрыв  в  действительности,
именно то,  о чём четыре дня назад говорил Андрей.  Я видел
её неясно - часто сознание совсем  покидало  меня.  Пустота
исчезала и наступало просто Небытие.  В то же время, пока я
её видел,  меня охватывало беспокойство и раздражение - ка-
залось  в  земле подо мной раскрывается бездонная трещина и
скоро я,  со всем домом, а может быть даже и городом, рухну
в неё. Несколько раз я просыпался и в наступившей совсем не
дневной темноте мне мерещилось что-то чёрное расплывчатое в
дальнем углу.
     "Это просто тень...  Это тень... Тень...", - трещали в
голове догоравшие угли. "Это тень... Оглядись... Вокруг ещё
много таких теней..."
     Я очень  беспокоился,  засыпал на некоторое время,  но
через несколько минут просыпался вновь - угли совсем  пога-
сали  и замолкали - тень обволакивала меня.  Отдельные пус-
тотные пятна шевелились,  как тёмные блики на  речном  дне,
расползались,  как  пролитые  чернила,  сливались  в ловчую
сеть.  Её клетки, которые хранили полустёршиеся изображения
знакомых  мне предметов - кусок малахита на тумбочке,  цве-
точный горшок,  стакан на столе, андреева акварель - клетки
эти заплывали,  предметы,  заполнявшие их, исчезали. Вокруг
медленно устанавливалось единство тьмы, единство Пустоты.
     Иногда мне  являлось  далёкое и смазанное лицо Андрея,
он что-то говорил,  но я не слышал - он начинал сердиться и
махать  руками,  но изображение словно слизывала набежавшая
ночная волна,  оно чернело и стекало за пределы моего  поля
зрения и я снова видел вокруг эти то ли пятна,  то ли дейс-
твительно тени - их становилось с каждой минутой всё больше
и больше.
     Этот болезненный сон доконал меня ещё в то время, ког-
да я спал. Я проснулся на своём диване спустя час с головой
хоть и не больной,  но истерзанной и вновь вспомнил об Анд-
рее и его разговоре - сон говорил мне, что слова, сказанные
тогда, не забылись, а притаились где-то глубоко внутри меня
и тема, затронутая в том разговоре, по-прежнему меня волну-
ет.
     Снова показалось, что скоро кто-то прийдёт. Я сосредо-
точился, но так и не смог угадать - кто. Мне очень хотелось
увидеть Андрея: я ждал, но Андрей не приходил. Собственно в
этом моём ожидании не было никакого смысла,  оно просто яв-
лялось  следствием  моего страха,  моего кошмара.  Только и
всего.  Я заставил себя ждать Андрея,  ища вокруг и в  себе
самом признаки того,  что он придёт. Это, вне всяких сомне-
ний и породило странный и неожиданный мне самому сон. Боль-
ше никаких знаков не было. В комнате, как я чувствовал, со-
вершенно ничего не изменилось.
     Двенадцать (или даже больше) часов лёжа на диване! Это
было похоже на тюремное заключение и я,  решившись, уже по-
чувствовал себя графом Монте-Кристо. "Вот сейчас",- подумал
я.-"Резко, немножко нервно встану с дивана, взгляну послед-
ний раз сквозь зарешеченное окно на серое влажное небо. По-
том осторожно,  чтобы не услышали охранники,  разберу пол и
буду долго,  неделями,  рыть подкоп под  крепостную  стену,
каждый  раз  после  не  забывая ставить доски на место." Со
временем я докопал бы свой ход до ближайшего сквера  и  од-
нажды  вынырнул из под земли прямо в какой-нибудь раскисший
сугроб,  в грязную воду,  в ледяную снежную жижу.  Потом бы
мне пришлось возвращаться обратно...
     Протестуя против  бессмысленности,  можно  бы было всё
разрушить - я мысленно вздыбил землю катастрофическим  зем-
летрясением, разметав в песок многоэтажки, асфальтированные
улицы, трамвайные рельсы. Моему взгляду предстало печальное
зрелище  - дымящиеся городские развалины,  такие же сырые и
унылые, каким был и сам город. Я расстроился - в развалинах
смысла не стало больше.  Может быть для историка они соста-
вили бы какую-нибудь загадку или тайну,  но для самого раз-
рушителя - абсолютно никакой. Таким образом я пришёл к мыс-
ли о том,  что надо лежать  смирно  и  оставить  всё таким,
каково оно есть.
     Прошел ещё час в полутьме: окно едва светилось, воздух
снаружи наверное снова отвратительно наполнился влагой. И я
снова стал засыпать,  оправившись от видения Пустоты и раз-
веселившись мыслями о Побеге.  К счастью, Сумашествие оста-
вило меня - предметы не двигались, не имели своей дороги, а
имели только предназначение,  которое хорошо было  мне  из-
вестно.  Но стоило бы им чуть сдвинуться с места, как Сума-
шествие тотчас бы явилось и тогда день был бы  окончательно
испорчен.  Но  я  засыпал  -  а начало сна всегда порождает
частичку этого Сумашествия.  Предметы поплыли у меня в гла-
зах, показалось лицо Андрея, опустошённое унынием, лицо де-
вушки, протягивавшей мне руки, и длинный чёрный гниющий за-
бор, за которым просматривался кособокий силуэт моего дома.
Но я не боюсь такого  проявления  Сумашествия.  Оно  быстро
угасает, растворяется в Небытие, превращается в Сон.
     Наверное в этот момент что-то и произошло с миром. Так
представляется мне сейчас.  Почему именно в этот,  а  не  в
другой - сказать невозможно. Причиной тому может быть прос-
то цепочка упущенных из виду случайностей, но так или иначе
действительность  и сон вдруг поменялись местами.  То,  что
происходило во сне - случилось в жизни,  а то, что бывало в
жизни  - пришло позже во сне.  Как бы то ни было я вернулся
туда,  куда меньше всего хотел - перед моими глазами  снова
появились   пустотные  пятна,  они  по-прежнему  сливались,
всплывая откуда-то из  глубины,  заполняли  потолок,  окно,
стены... Я уже не в силах был ни пугаться, ни сопротивлять-
ся - я просто наблюдал.
     Разбудил меня  стук  в дверь.  Я встал,  вышел в сени,
спросил "Кто?", обрадовался пришедшему Свириду, механически
вернулся в комнату и упал обратно на диван.
     Лёжа, я слышал,  как Свирид вошёл в  прихожую,  что-то
бурча себе под нос и изредка ругаясь на погоду, а потом ос-
тановился на пороге и будто замер.  Не было слышно ни дыха-
ния, ни звука.
     Я приоткрыл глаза и увидел его - действительно: стоит,
как жертвенный столп, пристально вглядывается в окно.
     - Это что у тебя за разгром?  - спросил он встревожен-
но. - Что ещё стряслось?
     Его голос прямо дрожал. Я испытал некоторое беспокойс-
тво: "Что могло случиться?"
     - Ничего, - сказал я, приподнимаясь и пытаясь сесть. -
Всё вроде в порядке. Андрея вот недавно видел. Странные ре-
чи водили. Рассказать?
     - Не надо, - плавно покачал головой Свирид, не отрывая
взгляда от какой-то полюбившейся ему точки в комнате. Инто-
нация и выражение его лица говорили, что он ожидал услышать
нечто совершенно иное.  Он вытянул руку перед собой, указы-
вая куда-то.
     - Что это? - столь же странно спросил он.
     Я улыбнулся  - едва не рассмеялся.  Что же это его так
напугало?  И какой такой разгром? Я сел на диване и, проте-
рев глаза, взглянул туда, куда он показывал.
     В первые несколько секунд я вообще ничего не  мог  по-
нять. Я не мог узнать место, где находился. Это была НЕ МОЯ
комната!  Впрочем нет,  я понемногу узнавал  принадлежавшие
мне вещи:  я узнал печь, часть стены, стол, стулья, я пере-
вел взгляд дальше и мне показалось, что я всё ещё сплю.
     Я медленно  поднялся,  почувствовав  как быстро сердце
заколотилось в груди - я разволновался так,  что почти  что
задохнулся. Подошёл к столу, не сводя глаз с дальней стены,
а точнее с того, что оказалось вдруг вместо неё. Взял сига-
рету,  закурил,  чтобы прийти в себя и успокоиться.  Но это
всего лишь отвлекло меня.  Именно отвлекло, а не успокоило,
потому что в дальнем углу моей комнаты,  расплывшись на по-
ловину стены и едва не добравшись до окна (свет сейчас  был
особенно серым и тусклым),  зияла та самая Пустота,  словно
кошмарный призрак - чёрное,  расплывчатое  пятно  из  моего
сна.
     - Что это, что случилось? - снова спросил Свирид. Лицо
его было мертвенно бледным и ничего не выражало.
     Я не ответил ему.  Я был потрясён. Мне казалось, что я
всё ещё сплю.

                *        *        *

     Мы молчали.  Мы не просто молчали. Мы очень долго мол-
чали. В голове застрял вопрос: "Как это могло произойти?" и
крутился там, как испорченная пластинка. Откуда я мог знать
как? Это свойство моей натуры - ещё не примирившись с появ-
лением  вещи спрашивать о том,  как она могла появиться.  Я
ответил:  "Не знаю" и мне стало по-настоящему жутко. Я, пя-
тясь,  отошёл  к дивану и забрался на него,  подобрав ноги.
Внимательно присмотрелся - пятно Пустоты  не  изменялось  в
размерах  - в этом можно было видеть добрый знак,  означав-
ший,  что Пустота больше не распространяется. Кроме того, я
не  чувствовал  с её стороны никакой опасности,  пусть даже
скрытой. Если что-то мне могло угрожать, то я всегда ощущал
это прежде.
     "Она есть Ничто,  - рассуждал я,  - следовательно  как
она может на меня повлиять?"
     Сигарета обожгла пальцы - наверное,  эта боль  и  была
для меня спасительной - я вздрогнул, очнулся, безрезультат-
но попытался унять сердце,  которое так и  рвалось  наружу.
Что делать? Я решил пока сидеть и наблюдать.
     - Да скажи хоть что-нибудь, наконец, - истерично отоз-
вался Свирид. - Что произошло?!
     Я пожал плечами,  слегка вздрогнув от его неожиданного
голоса (краем сознания отметил,  что акустика комнаты изме-
нилась - стены словно оклеили звукопоглощающей плиткой).
     - Садись рядом,  - я хлопнул рукой по дивану. - Я, ка-
жется знаю,  что это такое. Не пугайся. Думаю, самое плохое
уже случилось.
     Свирид, не говоря ни слова,  сдвинулся с места и  сел,
куда я ему указывал - скромно так сел,  словно первокурсник
на экзамене (а он по-моему и был первокурсник). Рыжие пятна
на его лице побледнели - их почти совсем не было видно.
     Я снова вгляделся в Пустоту: она была абсолютно чёрной
каковым, наверное, и подобает быть всему абсолютно пустому.
Края её были не ровные,  но и не рваные, а скорее оплавлен-
ные - пятно захватило часть дальней стены, потолка, и оста-
новилось метрах в полутора от оконной рамы. Мне сразу захо-
телось  пойти и посмотреть,  цела ли наружная сторона дома.
Но я не пошёл - почему-то был совершенно уверен, что цела.
     Пустота не  обладала  никакой выраженной поверхностью,
не было никаких бликов или деталей.  Пожалуй,  я не смог бы
даже определить, где точно она начинается - вровень со сте-
ной,  чуть ближе или чуть дальше. Оттуда, изнутри (или сна-
ружи?), казалось дует ледяной космический ветер, но, сосре-
доточившись,  я легко установил причину этого ощущения - то
был обыкновенный психический эффект.
     Свирид, похоже,  не занимался подобным анализом - он с
каждой минутой становился всё бледнее и бледнее, я испугал-
ся,  что он упадёт в обморок.  Я протянул руку и дотронулся
до его локтя. Свирид медленно, как загипнотизированный, по-
вернул голову. Взглянув ему в глаза я понял, что ещё ни ра-
зу в жизни не видел столь испуганного человека.
     - Это Пустота, - сказал я ему. - Это абсолютное Ничто.
Не бойся, от него вряд ли может быть какой-то вред. Там ни-
чего нет - даже пространства, иначе оно тут же стало бы за-
полняться воздухом (последнее мне только что пришло в голо-
ву).  Поэтому давай пока посидим, посмотрим и подумаем что,
делать. Лучшего, увы, не остается...
     Свирид слушал меня как оракула.  Нервно (очень нервно)
кивнул. Однако немного всё же успокоился, взгляд стал более
осмысленным и пятна вновь проступили на лице.
     - Уф-ф, - он с шумом выдохнул.  Я ободряюще  кивнул  и
вновь  погрузился в размышления.  Точнее,  я бы желал в них
погрузиться - не вышло.
     Я достал  новую сигарету,  протянул Свириду пачку.  Мы
закурили,  продолжая молчать. Время медленно текло - ничего
не случалось. Мы закурили снова. "Попробую всё-таки подойти
и посмотреть поближе," - решил я наконец и поднялся с дива-
на.  Свирид вопросительно посмотрел на меня.  Конечно,  я и
сам понимал,  что выгляжу весьма неважно - по крайней мере,
когда мои руки оказались без привычной опоры,  я почувство-
вал,  как они дрожат.  Я сделал несколько шагов к  столу  и
настолько пристально смотрел вперёд, что зацепил ножку сту-
ла - простительная рассеянность в подобной ситуации. Стул с
грохотом рухнул на пол.  Прежде чем сознание моё помутилось
от нахлынувшего страха я заметил - честное  слово,  мне  не
показалось !  - как по поверхности Пустоты пробежала легкая
световая зыбь,  словно тюлевая занавеска,  шевелящаяся  под
ветром.
     Я замер и, придя в себя, выругался,  решив щадить свои
нервы и впредь внимательнее смотреть по сторонам. На Свири-
да я даже не стал оглядываться - и так было ясно, что с ним
творилось.
     Я обошел стол и оказался совсем рядом с  Ней. Медленно
протянул вперёд руку.
     - Стой! - почти что закричал сзади Свирид.
     - Спокойно, - отозвался я, хотя спокойно мне, конечно,
не было, да и быть не могло. - Я же говорил - абсолютно ни-
чего не чувствую...
     "Может быть попробовать что-нибудь  туда  бросить?"  -
мелькнула мысль. - "Но что?" Я осмотрелся вокруг, но не за-
метил никакого подходящего предмета - нужно было что-нибудь
маленькое. На первый раз. Наконец, глубоко раз затянувшись,
я решил использовать сигарету: я выкурил её почти полностью
и она вот-вот должна была погаснуть.
     Я ещё раз взглянул в Пустоту - безмолвная, чёрная, она
тоже будто напряглась, ожидая моего поступка. Я с удивлени-
ем отметил, что уже не боюсь так, как боялся прежде - я да-
же немного привык к ней и  теперь  испытывал  что-то  вроде
опасливого  интереса.  Свирид  поднялся  с дивана и подошёл
поближе, видимо догадавшись, что я собираюсь сделать.
     Я же набрал полную грудь воздуха и,  щёлкнув пальцами,
отправил сигарету в Пустоту.
     И это был первый важный шаг,  который я сделал, потому
что  эффект  оказался  поразительным - даже сильнее,  чем я
ожидал:  Пустота вспыхнула, она перестала быть мёртвой. Си-
гарета  ударилась  о её поверхность и в той точке,  где это
произошло, возникло яркое синее пламя, которое на мгновение
ослепило меня.  Далее я увидел луч, удалявшийся вглубь Пус-
тоты - по стенам комнаты задвигались синие  блики,  похожие
на отблески молний. Вне всякого сомнения, мы наблюдали воз-
никновение пространства - распространение луча замедлялось,
светящаяся  траектория полёта постепенно угасала,  наконец,
движение прекратилось совсем   -  моя сигарета остановилась
где-то там,  глубоко внутри Пустоты,  соединенная с внешним
миром только узким  коридором,  проложенным  сквозь  ничто.
Когда светопреставление закончилось,  я увидел и саму сига-
рету.  Точнее - тусклый, едва тлевший уголёк метрах пожалуй
в  пяти-шести  от  меня.  Траектория движения сигареты лишь
слегка опалесцировала - присмотревшись повнимательней,  од-
нако, её нетрудно было разглядеть.
     - Ты видел? - я обернулся к Свириду. Тот кивнул, также
потрясённый  необычностью зрелища.  Действительно  -  страх
постепенно оставлял его.  Зрачки всё ещё были неестественно
расширены,  а  вот  на лице отражалось самое что ни на есть
обыкновенное человеческое любопытство.
     - Кажется,  эксперимент даром не прошёл, - сказал я. -
Теперь мы знаем, как она реагирует на вещи.
     Я увидел, как вокруг огонька сигареты  постепенно рас-
пространяется белое воздушное облачко.  Я встал на цыпочки,
подошёл поближе к началу канала и втянул носом воздух.
     - Дым ? - спросил сзади Свирид.
     Я кивнул.  У  этого дыма был странный запах - вовсе не
табачный,  а какой-то наркотический, травяной, напоминающий
запах марихуаны.
     - Он распространяется там, внутри. Часть выходит через
дыру сюда, в комнату. Всё, оказывается, очень просто... Ес-
ли хочешь, можем ещё что-нибудь попробовать бросить.
     - Давай!  - Свирид резко,  несвойственным ему образом,
кивнул головой:  его нервная система,  похоже, была основа-
тельно подпорчена.  Он отвернулся,  отошёл дальше к  двери,
остановился  там  и  принялся судорожно рыться в карманах -
они у него всегда были полны до краёв.  Он  рылся  довольно
долго, доставал какие-то записки, истертые до дыр или прос-
то скомканные, грязный носовой платок, непонятные железяки,
и,  наконец,  вынул связку ключей с брелоком, выполненным в
виде часов подобных тем,  что раньше носили на цепочках. Он
засуетился, попытался отогнуть замок, затем просто рванул с
силой - раздался хруст и часы оказались у него в руке.
     - Не жалко? - с сожалением спросил я.
     - Чёрт  с ним, - отмахнулся Свирид и протянул брелок с
часами мне. - Давай, бросай скорее...
     Его лицо на миг так и вспыхнуло оранжевым.
     "Чего он  так  волнуется?" - удивился я. - "Ведь вроде
нет никакой опасности,  Пустота нам действительно ничем  не
угрожает. Впрочем..."
     - Ну бросай же, - просто потребовал несчастный Свирид.
     - Сейчас.  Прикрой глаза на всякий случай - свет может
быть очень ярким,- предупредил я, размахнулся и бросил.
     Я не  ошибся  - вспышка была такая,  что глаза обожгло
даже сквозь закрытые веки.  По коже пробежал холодок. Когда
я пришел в себя, то увидел сверкающее хрусталём отверстие в
том месте , где часы ударились о границу. Отверстие медлен-
но  тускнело  и оплывало,  словно тающий снежок.  В глубине
Пустоты виднелось несколько далёких бликов,  подобных отра-
жениям: их свечение изменялось вместе со свечением оригина-
ла.  Так продолжалось довольно долго - минут  может  десять
или  пятнадцать,  и всё это время мы стояли,  разинув рты и
любовались хрустальным светом.  Затем свет стал  мерцать  и
быстро гаснуть. Напоследок случилась ещё одна яркая вспышка
и после неё осталось только слабое мертвенное свечение, по-
хожее на свет фосфора.
     У меня вырвался возглас удивления:  на том месте,  где
только  что светился хрустальный шар,  мы увидели брошенный
брелок - он висел в воздухе,  словно приклеившись к поверх-
ности Пустоты.  Отмечу сразу:  кроме удивления мной владело
ещё одно странное чувство - я только заметил его, но не по-
нял,  что  же  такое это было.  Чувство это появилось после
первого эксперимента с сигаретой,  но именно  сейчас  стало
особенно  сильным.  Пожалуй очень приблизительно можно ска-
зать,  что это была смесь беспокойства и раздражения на об-
щем фоне ощущения тайны.  Но это беспокойство и раздражение
не были обыкновенными,  уже в самой их форме для меня  кры-
лось что-то непонятное.
     Я сделал ещё полшага вперёд и оказался почти  вплотную
к  Пустоте.  Брелок висел точно перед моим носом и я тут же
отметил:  это был совсем не тот брелок,  что ещё пару минут
назад находился у меня в руках.
     Он изменился.  Он стал немного другим.  В  нашем  мире
настоящие вещи редко выглядят подобным образом. Самое глав-
ное:  на нём изменились цвета и  цветовые  переходы.  Цвета
приобрели  какой-то  пепельный  налёт,  а цветовые переходы
стали неестественно резкими,  режущими глаз. Однако в целом
всё поблекло,  загрязнилось серым, стало напоминать видеои-
зображение. Я едва подавил в себе желание дотронуться рукой
до этого изображения.
     Пустота, похоже,  изменяла предметы.  Она не принимала
их такими, каковы они были у нас.
     - С  часами  что-то случилось,- сказал я Свириду.  - В
любом случае они выглядят не так, как раньше.
     - По-моему, они  остановились,  -  ответил из-за спины
Свирид.

                *        *        *

     Ко всему  привыкаешь - наверное это хорошо.  Уже через
час мы чувствовали себя так, как будто ничего не случилось.
Мы  привыкали к Пустоте почти не разговаривая друг с другом
- о чём мы могли разговаривать?  Я сходил на кухню, включил
электрическую плитку,  водрузил на неё чайник, с удивлением
обнаружив через некоторое время,  что вода по-прежнему  хо-
лодная.  Я совсем забыл о том,  что отключили свет... Приш-
лось идти во двор за щепками, чтобы растопить печь.
     Я удивился погоде - всё  действительно  затихло,  было
очень тепло,  но почему-то больше не таяло. Что же поделать
- ждали не только мы...
     Я потихоньку анализировал своё  восприятие  Пустоты  и
чем дальше,  тем больше находил в нём странного. Во-первых,
её появление всё-таки не было для меня неожиданностью - оно
было  как-то  связано с Андреем,  с его восприятием,  с его
разговором - я это хорошо чувствовал.  Именно больше  чувс-
твовал,  чем понимал. И во-вторых, отсутствие неожиданности
объяснялось не только этим. Я вспомнил слова Андрея: "Я ду-
мал, тебе это знакомо..." Видимо, так оно и было - для Пус-
тоты в моей душе,  в моих чувствах,  в моей  жизни  нашлось
подходящее  место и место это пришлось подозрительно впору,
словно было заготовлено заранее.
     Я не сразу решил так.  Сперва я думал,  что дело здесь
чисто в личных качествах - мне казалось,  что просто  лучше
владею собой и так далее... Но Свирид, его вид и его слова,
заставили меня думать по-другому.  Такое невозможно было бы
побороть в себе - я отчётливо видел: Пустота в него НЕ ВМЕ-
ЩАЛАСЬ, он НЕ БЫЛ ГОТОВ к Ней.
     Я чувствовал также и внутреннюю радость  от  появления
Пустоты -  она разбила мою весеннюю хандру,  прогнала Сума-
шествие, изменило привычную циркуляцию вещей  в  моём  поле
зрения. Она была своеобразной победой над весной - странной
победой с оттенком неизвестности и страха,  совсем не  тор-
жества. Я скорее наделся, что она есть победа, чем искренне
считал так.
     Редкие для человека чувства обуревали меня - даже сей-
час,  по прошествии  некоторого времени,  мне  трудно найти
подходящие слова для их описания.
     - Вот посмотри, - говорил Свирид. - После того, как мы
бросили часы, сигаретный дым стал расширяться намного быст-
рее...
     - ...Иди-ка сюда, - снова говорил Свирид. - У меня та-
кое ощущение, что и часы и сигарета движутся.
     - Падают? - машинально спросил я.
     - Нет.  Не падают.  Сигарета движется вбок,  к окну. А
часы поднимаются вверх.  Очень медленно.  Они,  кстати, и в
самом деле остановились...
     Я методически колол принесённое полено - щепки ровными
рядами ложились на пол - сама аккуратность.  Мне  нравилось
смотреть, как они отделяются,  полено становится меньше.  Я
уже предвкушал тепло и уют. Наверное, я просто хотел отдох-
нуть. Как  бы  замечательны не были впечатления,  я пожалуй
слегка устал от них - задумавшись, почти не слушал, что го-
ворит мне Свирид.  Что-то произошло во мне за последние ми-
нуты - мне незачем  было  слушать  Свирида,  я  определенно
знал, что скоро произойдёт.  Я чувствовал внутри себя,  что
это не просто Пустота.  Это не просто Ничто.  И это чувство
меня действительно пугало, именно из-за него я и почувство-
вал смертельную усталость. Просто я не сразу понял, где на-
ходится в моей душе то место, на которое пришлась Пустота и
ЧТО представляет собой это место.
     "Возможно, надо поговорить с Андреем.  Надо найти Анд-
рея," - подумал я, но испугался.
     "Нет, - сказал  я себе. - всё ещё только сильнее запу-
тается".
     Я решил наконец больше не думать и ничего и никого  не
слушать  -  я решил как можно скорее затопить печь.  Свирид
говорил ещё что-то:  он уже владел собой, но в глазах время
от времени проскальзывали следы испуга. Свирид даже сердил-
ся на моё равнодушие, повышал голос и размахивал руками. Но
я осуждающе взглянул на него и он,  слегка удивлённый, вер-
нулся обратно в комнату.
     Когда работа была закончена и щепки собраны в горку, я
позволил себе  подойти  к  Пустоте  и  посмотреть,  что  же
всё-таки изменяется.  Я отметил про себя ещё одну вещь, ко-
торая ускользнула от внимания Свирида: краски на часах-бре-
локе  изменились,  они  стали более естественными,  живыми.
Предмет словно "приходил в себя". Стрелки показывали десять
минут первого. Я взглянул на свои: было уже около двух.
     "Странно, - снова подумал я.  - Почему,  даже невзирая
на некоторое моё удивление,  всё это кажется таким понятным
и знакомым? Почему так? Надо в этом разобраться ..."
     Я скомкал газету и бросил её в печь.  Сверху осторожно
положил несколько щепок.  Чиркнул спичкой,  закрыл дверцу и
открыл поддувало.
     Огонь был очень вялым:  снаружи стоял такой штиль, что
тяги  почти  не  было.  Щепки насквозь пропитались влагой и
вскоре, немного потлев, погасли. Я впал в раздражение - да-
же  слегка  разозлился на Пустоту и её творца.  Как бы я не
пытался сосредоточиться или наоборот - не думать о ней, всё
не получалось. Это было почти полное бессилие, стена, обра-
зовавшаяся передо мной, не становилась прозрачнее.
     "Даже печь разжечь не могу!" - сердился я, пытаясь се-
бя успокоить. Конечно, не выходило.
     Вторая попытка  развести  огонь  оказалась  удачнее  и
вскоре я поставил чайник разогреваться. Свежий, горячий чай
конечно придал бы мне силы.
     Осторожно подошёл Свирид.
     - Как  там?  -  спросил я,  разглядывая через щели всё
разгоравшееся пламя.
     - Никак,  - ответил Свирид.  - Всё также.  Признаться,
даже надоело.
     Я рассеянно кивнул.
     - Может ещё что-нибудь попробуем?
     Я пожал плечами.
     "Что попробовать?  Мы знаем,  как Пустота реагирует на
предметы,  мы совсем немного знаем о том, как предметы реа-
гируют на неё... а вот это уже интересно! Предметы не прос-
то находятся в ней, они изменяют цвет, они движутся. Но что
это за движение,  какое оно,  куда оно направлено? Как "жи-
вут"  предметы  в Пустоте?  Надо выдумать что-нибудь такое,
что показывало бы как это происходит."
     Эта мысль слегка оживила меня. Я оглядел комнату - па-
утину по углам,  пласт отвалившейся штукатурки на потолке и
снова погрузился в раздумья.
     - Я думаю надо что-то сложное,  - наконец сказал я.  -
И, может быть, даже живое.
     " И может быть даже живое..." - повторил я про себя.
     - Что  значит живое?  - не понял Свирид. - Предлагаешь
поймать крысу?
     Я улыбнулся и пожал плечами:
     - Да я и сам плохо понимаю,  что это значит.  Я  чисто
интуитивно сказал.
     Чайник слегка заворчал.  В печи загудело и затрещало -
видимо всё-таки поднялся ветер. Я посмотрел в маленькое ку-
хонное оконце,  скорее напоминавшее не окно, а щель, и  мне
показалось, что на улице стало ещё темнее.
     - Подай чай,- попросил я  Свирида.-  Вон,  вверху,  на
полке.
     Свирид встал на табуретку и потянулся вверх.  Но  вне-
запно сник, обернулся ко мне.
     - Послушай-ка,- он напряжённо потёр лоб. - Тебе не ка-
залось, что нечто подобное уже когда-то происходило?
     - Как это?
     - Не  знаю,- потерянно отозвался Свирид.- Но уж больно
всё знакомо...
     - Знаешь,  - сказал я.- У меня очень похожие ощущения.
Действительно - всё почему-то кажется знакомым.  Хотя давай
пока не будем об этом - мысль бродит где-то рядом, и не на-
до говорить - надо просто сосредоточиться...
     Свирид кивнул  и дотянулся-таки до долгожданного паке-
та.
     Чай оказался  превосходнейшим  -  я снова почувствовал
себя человеком: силы вернулись, усталость ослабла. И тут же
мне удалось кое-что придумать.
     - Там,  в комнате, в письменном столе,- начал я.- есть
масляные краски.  Они  уже старые,  сильно засохли и мне не
нужны. Их можно развести скипидаром,  но так,  чтобы они не
стали жидкими,  слепить ком  и  этот ком бросить. Получится
сложная цветовая гамма - это уже не сигарета и  не  брелок.
Должно получиться что-то гораздо интереснее.
     - Здорово! - восхищённо прошептал Свирид. - Где, гово-
ришь, краски? - Он поднялся из-за стола.
     - Подожди,  - остановил я его. - Пойдём вместе. Некуда
торопиться.
     Увидев Пустоту я снова  испытал  смутное  раздражение,
причину которого мне не удалось понять и на этот раз.  Пус-
тота,  видимо, очень сложно располагалась внутри меня - она
слишком  во  многое  вторгалась и слишком многое задевала -
оттого мои чувства были столь неоднозначны и противоречивы.
     Я усадил  Свирида,  рвавшегося что-нибудь делать,  во-
зиться с красками и снова подошёл поближе к Пустоте,  чтобы
рассмотреть,  какие  изменения произошли в те последние де-
сять минут, пока мы пили чай.
     Брелок поднялся так высоко,  что уже почти добрался до
потолка - понаблюдав некоторое время, я понял, что он боль-
ше  не  движется.  Он теперь выглядел уже почти настоящим -
краски восстановились,  свечение вокруг исчезло  настолько,
что я разглядел его только после значительных усилий. Сига-
рета стала гаснуть - на моих глазах огонёк  её  значительно
потускнел  и начал бродить туда-сюда,  как бродят искорки в
тлеющих углях. Дым перестал выделяться - вокруг огонька об-
разовалось белое ватное кольцо, которое постепенно расширя-
лось.
     "Новые впечатления будут как нельзя кстати", - подумал
я и вернулся к Свириду - тот уже закупоривал скипидар и на-
чинал смешивать краски. Я немного помог ему - цветовая гам-
ма получалась воистину потрясающей!
     Ком, который мне хотелось иметь, получился, однако же,
с большим трудом - краскам всё-таки удалось немного слиться
друг с другом.  Но я всё равно остался доволен - даже этого
нам с лихвой хватило бы. Вскоре мы встали из-за стола и при
нялись за дело. Мы немного порассуждали о том, в какое мес-
то Пустоты поместить ком так,  чтобы он не помешал ни сига-
рете (кольцо  дыма  уже значительно расплылось),  ни часам.
Кроме того было неясно,  расплющится ли ком при ударе о по-
верхность или нет.  Я думал,  что вряд ли,  но мы всё равно
выбрали побольше свободного места, внизу - где-то на уровне
метра от  пола.  Я даже немного развеселился,  почувствовал
какой-то азарт,  однако опомнился, взял себя в руки, решив,
что как  бы  то  ни  было,  нужно оставаться внимательным и
трезво наблюдать за всем, что будет происходить.
     Мы расположились поудобнее, чтобы как можно аккуратнее
выполнить всё,  что наметили - я,  упираясь спиной в кромку
стола  и подогнув ноги,  Свирид - взобравшись прямо наверх,
сдвинув в сторону краски и вытянув шею, чтобы лучше разгля-
деть всё, что будет.
     - Ну,  с Богом, - выдохнул я и прицелился. Свирид мед-
ленно кивнул,  давая добро. Я размахнулся, отвёл руку назад
и резко метнул ком по направлению к Пустоте.
     Свирид зажмурился,  я тоже прикрыл глаза свободной ру-
кой, поэтому вспышка, возникавшая при соприкосновении, поч-
ти не ослепила нас.  Да и вспышка была гораздо слабее,  чем
от брелока, почему - трудно сказать. Я медленно, даже слег-
ка волнуясь, поднял глаза вверх.
     - Вот это да... - шепотом сказал Свирид.
     Третий эксперимент,  если  и  не  оказался важнее двух
предыдущих, то доставил нам истинное наслаждение - это точ-
но. Он  также явился и решающим шагом,  приблизившим меня к
моему пониманию Пустоты.
     Ком, вопреки  моим соображениям,  разбился о стену как
сырое яйцо.  Брызги краски разлетелись повсюду - теперь вся
Пустота была в разноцветных пятнах разной формы и яркости и
издалека, от двери, походила скорее на ковёр, исполненный в
авангардном стиле.  Основное пятно, вокруг того места, куда
ударился ком,  особенно радовало мой взор.  Волею случая (я
вот сейчас думаю: случая ли?) здесь краски расположились не
беспорядочно;  в сочетании тонов была  скрыта  определённая
художественная ценность: я усмехнулся, напомнив себе одного
из тех художников,  что отдавали свои полотна на волю  слу-
чая,  стечения  обстоятельств,  взрывая  особые  устройства
вблизи или стреляя в полотна краской из  пистолета.  Анало-
гия, кстати, забавная, но совсем не бессмысленная!
     Я повнимательней присмотрелся к возникшей картине. Что
же угадывалось в ней?  Мне показались сонные речные берега,
погруженные в утренний холод и туман;  случайные  сочетания
розового,  зелёного и тёмно-голубого напоминали об этом. Я,
приглядевшись, различил и склонившиеся к воде деревья - не-
заметные коричневые прожилки, и размытый розовый шар вдале-
ке,  у горизонта, похожий на поднимающееся Солнце. Это была
какая-то нездешняя картина;  и даже совсем не моя.  Я заду-
мался,  внимательнее приглядываясь к  цветовым  сочетаниям,
так неожиданно возникшим.
     Картина разрушилась, так и не достигнув полной ясности
- она и не могла долго занимать меня.  Это была несовершен-
ная картина. Я увидел лицо. Это было лицо женщины, стоявшей
спиной  ко  мне и лишь слегка повернувшей голову:  лицо это
было очень неестественным, похожим на то, что я видел четы-
ре дня назад за окном трамвая.  Оно было безжизненным,  оно
было мёртвым.  Это было снова чужое - не чужая природа,  но
чужой человек. Как же я мог углядеть в одной и той же гамме
два столь разных образа? Пришлось ещё больше сосредоточить-
ся:  я удивился - некоторые детали исчезли, вместо них поя-
вились новые.  Исчез шар,  который я принял за Солнце, про-
жилки,  которые казались мне деревьями...  Стало больше ко-
ричневых и бежевых оттенков, в которых лицо тонуло, замыва-
лось, уступая место чему-то ещё более чужому, ещё более не-
понятному. Вне всякого сомнения - краски двигались и смеши-
вались. Это движение происходило гораздо быстрее, чем преж-
нее движение предметов.  Вместе с тем оно было и сложнее, а
в  сложном  всегда легче угадать или почувствовать порядок.
Определённо, двадцать минут назад я не зря подумал о живом.
     Свирид больше ничего не говорил.  Он тоже стоял и наб-
людал за движением краски. Неужели он чувствовал?
     Пустота насторожила меня - теперь, после речного бере-
га и человеческого лица появлялась серая однотонная поверх-
ность без всяких деталей,  единственное,  что можно было на
ней разглядеть - это мелкая сетка,выделенная чуть более тё-
мно.
     "Похоже на стену",- подумал я.
     Сетка искривилась,  чуть потускнела,  края пятна стали
изменяться, немного  раздвигаться вширь,  пятно теряло свою
близкую к правильной форму.
     - Краски смешались, - произнёс Свирид.
     - Что? - я повернулся к нему, не расслышав.
     - Краски смешались,  -  немного  задумавшись  повторил
Свирид.  Нет, он даже не задумался, а, созерцая метаморфозы
краски, просто погрузился в себя.
     - А? - Свирид поднял голову и посмотрел на меня вопро-
сительно. - Я что-то сказал?
     Я улыбнулся.
     - Ты сказал: "Краски смешались".
     - Да?  - удивлённо сказал Свирид. - Наверное вот поче-
му. Ты заметил, что пятно изменяется? Оно стало серым - ес-
ли  ты  выдавишь на холст понемногу каждой краски,  а потом
перемешаешь их,  то, в большинстве случаев, получится то же
самое.
     Я кивнул.
     "Увы, - мелькнула мысль, - И сложного оказалось недос-
таточно".
     Я снова  посмотрел  на  Свирида  -  он  с   сожалением
разглядывал однотонное пятно.
     - Она словно закрылась от нас.
     - Или мы от неё,- странно ответил Свирид.

                *        *        *

     Я не воспринимал Пустоту как физическое явление,  даже
аномальное; а скорее как какой-то фантом, видение, галлюци-
нацию,  одновременно посетившую нас со Свиридом. Я не восп-
ринимал Пустоту как объективно существующую вещь.
     После последнего опыта эта её зыбкая физичность совсем
прекратила  своё  существование.  Можно сказать,  что место
действия переместилось из комнаты прямо ко мне в голову - в
мой разум,  в моё восприятие действительности. Как бы то ни
было,  Пустота теперь,  как никогда ранее, была частью меня
самого - бросая предметы я, в то же время, бросал их себе в
душу. Может быть это и было причиной того, что всё происхо-
дящее  вокруг казалось таким знакомым?  И всё-таки я боялся
Пустоты,  но не более,  чем самого себя.  Чего же я боялся?
Этого мне так и не удалось понять до конца...
     - Ты знаешь, - сказал Свирид. - Получается всё, как на
картине.  Я, когда учился рисовать, долго не умел правильно
обращаться с красками. Если краска была жидкой, а я упускал
это  из внимания,  то моей картине со временем приходил ко-
нец. Я не убирал лишнюю краску и она просто стекала вниз. У
меня,  кстати,  ещё есть пара таких картин,  оставил не па-
мять.  Всё бы ничего, но исполосованы этими ручейками крас-
ки.
     - И что? - не понял я.
     - Вот что,  подожди. Теперь у меня всё это доведено до
автоматизма. Я сразу вижу, сразу чувствую, куда должна течь
моя краска. Я наблюдал - Пустота с такой краской обращается
просто превосходно!
     - Ты видел картины?
     - Конечно,  - кивнул Свирид. - Сначала было что-то та-
кое,  летнее...  Потом это ужасное лицо.  Потом стена. И ты
видел тоже самое?!
     Я улыбнулся и кивнул.
     - Наверное, теперь я смогу предугадать каждый её шаг,-
Свирид  сделал  неопределённый жест рукой.- Я раньше только
чувствовал,  а теперь - точно...  Жаль - невелика оказалась
тайна...
     Он натянуто улыбнулся и посмотрел куда-то вдаль, слов-
но сквозь стены. Я молчал, собираясь с мыслями.
     "Торопишься, Свирид,  - мелькнула мысль. - Не надо то-
ропиться.  Увы,  дело не в том,  чтобы предугадать.  Дело в
том, что дальше делать..." Возникла минута тишины, я пытал-
ся  заполнить образовавшийся в голове вакуум чем-нибудь но-
вым: Свирид, хоть я и не был полностью с ним согласен, ска-
зал многое за меня.
     "Он слишком самоуверен,  - наконец сделал я вывод. - И
наверное есть способ, чтобы его разубедить..."
     Я снова вспомнил лицо Свирида в тот момент,  когда  он
только увидел Пустоту, и ответ нашёлся безо всякого труда -
не стоило придавать значения словами  Свирида,  Пустота  не
была  его  частью,  а последние сказанные им слова являлись
следствием его всегдашней самоуверенности.
     "Надо же,  как всё это захватило меня. Я чувствую даже
некоторую ревность к своим мыслям..." -  рассмеялся  я  про
себя,  обернулся к пятну краски - оно по-прежнему было без-
жизненно серым, мёртвым, исчерпавшим все свои возможности.
     - Вот видишь,  - сказал Свирид,  заметив мой взгляд. -
Всё кончилось...
     Пустота действительно замерла.  Сигарета давно погасла
и облако дыма,  висевшее чуть выше пятна краски, постепенно
начало рассеиваться и тускнеть.  Брелок,  хоть и сиял,  как
начищенный пятак,  давно уже не двигался - стрелки  замерли
на  десяти  минутах первого и не переместились с тех пор ни
на миллиметр. Рядом с ним находилось пятно краски - одна из
многочисленных брызг от удара. Изменяясь, оно приняло форму
капли, вытянутой остриём вниз.
     Я вздохнул. Увы: ни сигареты, ни часов, ни старых кра-
сок из моего стола оказалось недостаточно для  того,  чтобы
Пустота  раскрылась перед нами полностью.  Конечно,  каждый
эпизод по-отдельности был чрезвычайно важен,  но ни один из
них не стал последним - он был лишь ступенькой на лестнице,
ведущей куда-то дальше.
     Странное чувство - смесь тайны, беспокойства и раздра-
жения - вновь охватило меня,  и я снова  попытался,  но  не
смог понять,  откуда оно исходит. В нем было что-то роковое
- это пугало меня и я подавлял его зря,  надеясь,  что  оно
больше не вернётся.  Однако в дальнейшем нашлось время объ-
ясниться и ему...
     Как бы  ни  плохо  обстояли наши дела сейчас,  кое-что
всё-таки мы уже имели - и это "кое-что" лучше всего обрисо-
вал  именно Свирид (он всё ещё стоял у самого краешка стола
и смотрел на  меня).  Свириду  помогло  его  художественное
восприятие. Я сам уже начинал об этом догадываться, но Сви-
рид опередил меня:  наше восприятие и  законы,  управлявшие
краской в Пустоте,  были в чём-то родственны. Мы чувствова-
ли,  что Пустота не создаёт нечто бессмысленное в художест-
венном плане,  наоборот, созданное ею как будто подчиняется
определённым "законам жанра".  Вот именно в этом месте ско-
рее  всего Свирид и решил,  что он может абсолютно предуга-
дать поведение Пустоты.  Возможно,  я поступил бы также, но
то странное чувство, которое то появлялось во мне, то вновь
затихало,  не дало бы мне сделать этого.  Может быть  и  не
только оно одно, может что большее, и гораздо более важное,
было упущено мною из виду.  Тем не менее то, что было - это
было  уже кое-что.  Краска дала нам нечто более интересное,
чем сигарета и брелок вместе взятые.  Это "нечто", в конеч-
ном счёте, снова заставило меня вспомнить об Андрее.
     Теперь я почти не  сомневался,  что  существовала  ка-
кая-то связь с ним.  Сказанное мною очень ясно указывает на
существование такой связи.  Однако,  что же это  именно  за
связь?  Увы,  этого я так и не смог сказать...  Я понял всё
позже,  гораздо позже,  когда уже ничего нельзя было попра-
вить.
     Я чувствовал  в  себе какую-то перемену.  Я знал,  что
именно сейчас что-нибудь случиться.
     Размышляя над словами Свирида я испытал двоякое  чувс-
тво:  Свирид взял на себя грех ошибки,  заставив меня,  по-
чувствовавшего неладное,  разобраться и миновать её. С дру-
гой  стороны  я  отдавал  должное его умению оформлять свои
мысли - пожалуй в Свириде это было открытием для меня. Сви-
рид,  сам не зная того, убедил меня в том, что мы не должны
останавливаться - нам следует искать,  продолжать  действо-
вать, постепенно приближаться к разгадке: существовало неч-
то,  что могло бы полностью переменить наше представление о
Пустоте  - оно было в глубине моей души,  оно было где-то в
глубине меня.  Свирид не чувствовал этого - он создал  себе
определенное представление, за рамки которого было бы труд-
но выйти.
     Наконец, я решился.
     - Ты ошибаешься, - сказал я Свириду. - Краска - это не
всё,  что  мы  могли бы предложить Пустоте.  Краска - всего
лишь часть... Помнишь, ты спрашивал меня о живом?
     Свирид кивнул и вздрогнул, видимо, уловив мою мысль.
     - Теперь ты сам можешь найти ответ на свой вопрос. Или
хотя бы почувствовать ответ. Так?
     - Не знаю, - пожал плечами Свирид. - Но ты меня озада-
чил.
     - Живое  будет  вести  себя  гораздо сложнее и поэтому
впереди у нас главный и, пожалуй, самый сложный опыт.
     - Но что именно мы используем  в  качестве  живого?  -
Свирид опять немного разнервничался.
     "Сейчас я ещё больше его напугаю",- мелькнула мысль.
     - Предлагаю  себя,  - сказал я и сложил руки на груди.
Внутри меня стало очень-очень тихо...
     - То есть как? - подскочил Свирид.
     " Наверное,  это как комната... Войду, осмотрюсь, вер-
нусь обратно..."
     Я рассмеялся:  Пустота была частью меня,  действитель-
ность стала сном, чего ещё я мог бояться?!
     - Ну... Не знаю ещё... - я почесал в затылке. - Напри-
мер подойду и потрогаю рукой... Или ещё что-нибудь - не всё
ли равно?
     В глазах Свирида теперь уже совсем не осталось прежне-
го довольства и уверенности. Что же - мои предсказания сбы-
лись:  слова  его  не  были выражением какого-либо прочного
чувства,  а так - мимолётной искрой. Определённо, он не был
Хозяином Пустоты. Да! Да! - именно так - он не был Её Хозя-
ином.
     - Это опасно, - предостерегающе сказал Свирид.
     Я отрицательно покачал головой:
     - Думаю,  что всё-таки не опасно.  По крайней мере для
телесной оболочки.  Не буду,  конечно,  столь самоуверенным
как ты...
     - Насчёт телесной оболочки ты прав,  - сокрушённо кив-
нул Свирид.  - У меня тоже временами такое ощущение,  что я
схожу с ума.
     Я слушал, что он говорил - тишина внутри меня, возник-
шая после того,  как я окончательно объединил себя с Пусто-
той, стала постепенно рассеиваться.
     Снова глухо  застучало сердце:  я захлебнулся в волнах
нарастающего беспокойства.  Но я уже  окончательно  лишился
рассудка - я был неспособен остановиться.  Я мог избавиться
от страха только одним способом - сделав то,  что  посчитал
нужным.
     Такие неожиданные,  плохо предсказуемые порывы, вообще
говоря,  свойственны моему характеру - внутри накапливается
снежный ком,  критическая масса,  приводящая впоследствии к
летальному исходу.  Из чего состояла такая  масса  на  этот
раз,  нетрудно догадаться: из незнания, из постоянного под-
сознательного страха,  из того чувства,  которое я  ещё  не
смог понять.  Всё произошло неожиданно - то, что сказал не-
давно Свирид,  явилось к этому спусковым крючком...  И  это
уже  было не сумашествие,  это было,  скорее всего,  что-то
вроде безумства...
     - Ты что?  - Свирид испуганно глядел на меня.  - Прямо
сейчас?!
     Я кивнул. Я сделал шаг.
     Было чувство, что я продираюсь сквозь какую-то завесу,
какой-то туман.  Шаг дался с большим трудом,  словно  ногам
моим сопротивлялась невидимая вата.  Но я сделал усилие над
собой и решил идти.  Внутри меня что-то изменялось,  что-то
ломалось. Происходило что-то необратимое.
     Надо было решаться.
     Я сделал ещё один шаг.
     "Как? - спрашивал я себя. - Сначала подойти и попробо-
вать дотронуться пальцем.  Если ничего не случиться,  то  и
всей рукой. Попробую рукой..."
     Я сделал последний шаг  -  теперь  впереди  меня  была
только Пустота и находившиеся в ней предметы - больше ниче-
го. Я не видел ни стен, ни потолка. Единственное, что напо-
минало  о том,  что я нахожусь в бывшей своей комнате,  так
это свет бьющий из окна - откуда-то сбоку.  Я был  один  на
один  с  Пустотой.  Моё  безумие и безумие бога.  Теперь мы
должны были встретиться сами,  вдвоём, без посредников, для
того,  чтобы  яснее понять друг друга.  Я вытянул руку впе-
рёд...
     - Может всё-таки остановишься? - спросил сзади Свирид.
     Я не ответил - я был слишком сосредоточен на своей ру-
ке. Она ничего не чувствовала - ни  холода  от космического
ничто, ни жара от синего пламени,  хотя казалось,  я должен
был прикоснуться к ее поверхности.
     Мне кажется сейчас - я  должен  был  остановить  себя,
расслабиться,  оглядеться,  позволить  себе  разобраться во
всем спокойно,  дать своему разуму немного тишины. Но собы-
тия,  мысли,  чувства  сплетались в моём мозгу в прочнейшую
логическую сеть,  порвать которую тогда я не смог, а потому
и случилось то, что должно было случиться.
     "Наверное я  подошёл  недостаточно близко."- мелькнула
мысль. Я осторожно приблизился ещё на полшага.
     И вот тут свершилось!  Мы со Свиридом занесли ногу над
последней ступенью...
     Я ослеп - меня словно ударило электрическим током. Од-
но дело видеть вспышку с нескольких метров,  а другое - вот
так, всего с расстояния вытянутой руки.  Однако я совсем не
почувствовал боли.  Признаться, на минуту я  испугался, что
моя рука  так и останется там,  в Пустоте и ко мне вернётся
только обезображенная,  оплавленная пламенем конечность.  Я
напрягся, но  боли  по-прежнему не было.  Моя рука осталась
осталась прежней - она вернулась из Пустоты такой,  какою и
была. Сердце  билось  так,  как наверное никогда за всю мою
жизнь. Я поднёс ладонь к лицу - и не заметил ничего,  кроме
быть может, лёгкого покраснения.
     - Всё, - едва выговорил. - Кажется всё...
     Я не  договорил.  У  меня не было желания договаривать
то,  что я хотел.  И - можете поверить!  - тому была весьма
веская причина: прямо перед собственным носом, в Пустоте, я
увидел свою ладонь.  Она осталась там  -  в  том  же  самом
месте, куда я прикоснулся. Это, конечно, не была моя насто-
ящая ладонь - я оставался цел и невредим,  но это  была  её
точная копия - точнее быть не может:  я узнавал линии,  ма-
лейшие жилки и бугорки.  Это был слепок, отпечаток, который
теперь  принадлежал  Пустоте.  Наша история,  уже пожалуй в
четвёртый раз начиналась сначала.
     Я услышал сзади взволнованное дыхание Свирида.  Он по-
дошёл совсем близко ко мне.
     - Ты жив? - спросил Свирид слегка заикаясь. Я кивнул и
проглотил комок, образовавшийся в горле.
     - Как? Как это получилось? - сказал я.
     Свирид вскинул плечи:
     - Когда ты отнял руку, ЭТО уже находилось там.
     - Да,  - я вздохнул и почувствовал, что перенапрягся -
силы покидали меня, как воздух покидает проколотый мяч.
     - Нет не всё, - поправил я свои же слова. - Далеко ещё
не всё...
     И, развернувшись, побрел к дивану.

                *      *      *

     Я уснул: мозг требовал разрядки. Но сон мой продолжал-
ся совсем недолго - минут пять или  десять.  Сновидений  не
было - только какие-то бурые пятна, которые часто мерещатся
в сумерках.
     Меня разбудил Свирид - он сунул мне в руки стакан  го-
рячего сладкого чаю:
     - На. Пей.
     Я выпил жидкость и почувствовал себя  лучше.  Смотреть
на Пустоту я боялся - решил сначала немного прийти в себя и
собраться с мыслями.
     Свирид сел рядышком на диван. Я всё-таки мельком огля-
дел комнату и заметил перемену в освещении - мгла  уходила,
на улице снова начинало светать.
     - Ты как? - спросил Свирид, и в его взгляде и голосе я
уловил сочувствие.  Я решил ответить, что всё в порядке, но
понял, что чётко сказать этого не смогу - челюсти словно бы
свело судорогой - наверняка последствия  нервного  потрясе-
ния. Я кивнул.
     Свирид мягко  улыбнулся  и  пятна  на  его  лице вновь
вспыхнули.  Я поднялся на локте,  пытаясь увидеть Пустоту и
отпечаток  своей  руки  - я хотел знать,  что с ними стало.
Свирид заметил моё намерение и сказал,  глядя туда,  поверх
стола:
     - Не беспокойся. Полежи ещё. Там ничего не изменилось.
     Он сузил глаза и перевёл взгляд на меня.  Очень внима-
тельно вгляделся - мне стало как-то не по себе: прежде Сви-
рид никогда не смотрел так.
     - Ты был прав, - медленно произнёс он и вдруг растаял,
расслабился и вздохнул.- Всё оказалось гораздо сложнее.
     "Да, конечно, - подумал я.- Для меня всё это и не было
простым, но всё же... Всё же кто мог знать, что она так се-
бя поведёт?"
     Ведь действительно  -  все предметы,  которыми владела
сейчас Пустота, отправлялись туда навсегда - поэтому не бы-
ло  удивительным,  что мы видели их там.  Но вот моя рука -
совсем другое дело! Я поднёс ладонь к глазам и снова внима-
тельно рассмотрел её - краснота пропала. Это была МОЯ рука.
Но что же за рука тогда была там,  в Пустоте?! Это был сле-
пок,  отпечаток, точнейшая копия... Но как он мог существо-
вать там?  Я понимал одно -  следует  полностью  переменить
своё мнение о Пустоте.  Вплоть до того, что признаться, что
это,  скорее всего,  вовсе не Пустота.  Это есть  вещь,  до
смысла которой мы так и не смогли добраться.  Я в изнеможе-
нии опустился обратно на подушку и закрыл глаза.
     - Плохо? - прозвучал в темноте голос Свирида.
     Я отрицательно покачал головой.  История не начиналась
сначала. Похоже прежде она вообще не начиналась. Это случи-
лось только сейчас...
     Впрочем о  многом у меня и раньше была возможность до-
гадаться,  например, если вспомнить тот же брелок, изменив-
ший  свой цвет при ударе - будь Пустота обыкновенным Ничто,
этого наверняка бы не случилось. И не говоря уже, конечно о
движении...
     Что бы  то  ни было - нам снова предстояло ждать.  Моя
рука жила в Пустоте. Она как-то изменялась. Она не могла не
жить и не изменяться - это был закон, который мы уже твердо
знали.
     - Хочешь курить?  - спросил  Свирид.  Я,  не  открывая
глаз,  кивнул. Услышал как он встал, подошёл к столу (поло-
вицы заскрипели),  взял коробок, достал спичку и чиркнул. С
легким шумом возникло пламя.
     - Возьми.
     Я открыл глаза и увидел сигарету  прямо  перед  собой,
взял её,  затянулся и почувствовал,  что уже почти пришёл в
норму. Неприятная тянущая боль под языком исчезла.
     Итак, Пустота может не только сохранять предметы внут-
ри себя - она может создавать их отпечатки. Но... Ведь тог-
да скорее всего получается,  что те сигарета и  брелок,  за
которыми  мы наблюдали вот уже несколько часов,  не есть те
сигарета и брелок,  что мы бросили.  Ведь я мог,  мог дога-
даться до этого раньше!  Как бы мы смогли увидеть брошенные
предметы сквозь отсутствующее  пространство?  Я  теперь  не
сомневался - мы видели лишь их отпечатки.  Сами же предметы
исчезли где-то глубоко в недрах Пустоты. Стоп...
     Какая-то очень  простая мысль крутилась неподалёку.  У
меня даже выступил пот на лбу! Я воспрял духом - кажется не
всё ещё было потеряно. Я почувствовал - событий достаточно.
Нужно только соответствующим образом связать их  между  со-
бой.
     Нужно расслабиться.  Нужно  дать  предчувствию  укоре-
ниться поглубже.
     - Пустота,  все эти эксперименты,  загадки,  - это всё
замечательно,  -  сказал  Свирид.  - Но вот меня одна мысль
беспокоит.  Глупая,  в сущности, мысль: как ты дальше здесь
жить будешь?
     - Что? - я поднял голову, не разобрав вопроса.
     - Да  так,  - Свирид смешался.  - Я спрашиваю:  как ты
дальше сможешь здесь жить? Я вот думаю: Пустота эта, движе-
ния в ней, - ведь если разобраться, то - страшно...
     "Жить? - я озадаченно повторил заданный Свиридом  воп-
рос,  пытаясь  понять его смысл - переключиться с одного на
другое было невероятно трудно. - Как дальше?"
     - Ерунда, - сказал я наконец. - Как жил, так и буду...
     Внутренне я  был  очень раздосадован - как он всё-таки
не вовремя  полез  со  своим  вопросом.  Голова  моя  вновь
опустела...
     - Чай ещё есть? - спросил я, стараясь скрыть раздраже-
ние.
     - Да.  Есть, я сейчас принесу, - Свирид встал с дивана
и направился на кухню.
     Мне захотелось посмотреть,  что изменилось в  Пустоте,
но потом я решил, что наверное слишком рано - прошло меньше
пятнадцати минут. Было всего около половины пятого.
     Я вздохнул - снова наступила тихая и пустая минута.
     Я всё-таки решил пойти и посмотреть на  свою  руку.  Я
почему-то и в мыслях так назвал её - "моя рука".

                *       *       *

     Мне нравилась моя рука.  Некоторые дамы из тех многих,
что бывали здесь,  даже  называли  её  "аристократической".
Пальцы моей руки были длинными, тонкими, немного узловатыми
- в детстве меня безуспешно,  хотя и весьма  долгое  время,
учили играть на фортепиано.  Безымянный палец слегка накло-
нялся к мизинцу,  указательный - к среднему.  На мизинце  я
иногда носил талисман - оловянное кольцо с цветной стекляш-
кой, должной заменить аметист (сейчас, правда, талисмана не
было). Таковой оставалась моя рука и на отпечатке: я внима-
тельно рассмотрел  рисунок,  отметил  белизну  и  кажущуюся
хрупкость пальцев - всё было естественным, цвета совершенно
не переменились. Это меня обрадовало.
     "Да, - снова подумал я. - Это моя рука"
     Конечно, как  художник,  я не мог быть полностью удов-
летворён: когда я увидел отпечаток, то мне сразу захотелось
взять кисть и немного изменить форму суставов, слегка удли-
нить безымянный палец - изменить хотя бы некоторые  тени  и
сгладить чересчур выступающие жилки. Я отметил про себя это
странное желание - вот я и сам подумал  о  Пустоте,  как  о
картине, вот так: словно я - её хозяин.
     Вернулся Свирид  и принёс чаю - холодного,  по причине
своей всегдашней лени.  Я не мог пить такой  чай.  Пришлось
идти на кухню и всё делать самому.
     Я успокоился и радовался этому вдруг наступившему спо-
койствию - заботы о чае только усилили эту радость:  словно
я  снова  был  в  своём  прежнем доме и всё вокруг было как
прежде. Прежнее спокойствие было всё равно нужно мне...
     Я обнаружил пустую пачку из под чая - мы уже всё зава-
рили и выпили.  Сходил в сени за новой, медленно распечатал
её, поставил чайник на плиту и, подбросив щепок, чуть боль-
ше приоткрыл поддувало. Увы! Не были вечными такое спокойс-
твие и такая тишина. Прежнюю разрушила Пустота - я внутрен-
не,  где-то очень глубоко в своей душе затаил вопрос, кото-
рый  только  ощущал,  но  боялся даже мысленно произносить:
"Что же нарушит эту тишину?"
     Свирид вернулся из комнаты и произнёс с оттенком недо-
умения:
     - Странно - в твоей руке ничего не меняется...
     Я снова взглянул на часы.
     - Подожди. Прошло ещё слишком мало времени...
     Свирид кивнул и сел на стул напротив меня.
     - Темнеет, - сказал он, глядя в окно за моей спиной. Я
оглянулся назад.
     - А  ты  и вправду незадолго до всего этого видел  Ан-
дрея? - неожиданно спросил Свирид.
     - А что? - я был удивлён таким вопросом. Почему? Может
быть потому, что мысли об Андрее постоянно крутились у меня
в голове. Но ведь был тот вечер, был разговор...
     - Да так,  - Свирид небрежно махнул рукой. - Я, видишь
ли, тоже видел его. Дня три назад.
     - И что?  Вы разговаривали? Почему же ты сразу не ска-
зал мне об этом?
     - Много причин,  - Свирид уклончиво повёл плечом.  - Я
просто и сам не могу понять, в чём же здесь дело - так, до-
гадки одни...  Мы,  кстати, не особенно-то и разговаривали,
но по одному его виду можно было догадаться, что скоро неч-
то случиться.
     Я кивнул,  воображая себе Андрея. Интересно, каков был
он тогда? И всё-таки: почему Свирид не рассказал сразу?
     - Ты  лучше  сам расскажи,  что случилось,  - попросил
Свирид. - А то ведь тоже ничего не говоришь...
     Что же мне было делать? Чайник ещё только начинал вор-
чать. Ждать, когда он закипит, пришлось бы довольно долго и
ещё  дольше - пока с моей рукой произойдут какие-либо изме-
нения.
     Я говорил около получаса - не торопясь - обо всём, что
помнил (а помнил я гораздо больше, чем сейчас). Рассказал и
о своих впечатлениях, и о тех двух странных и, казалось да-
же, случайных образах, которые сопровождали нашу прогулку.
     - Андрей никогда не говорил о Пустоте собственно как о
вещи, о явлении каком-то, - закончил я. - Он говорил только
о разрывах, в которых он видит Пустоту, о разрушении вещей.
Так что связь между ним и нашей Пустотой - это большой воп-
рос, хотя она есть, конечно.
     - Почему ты думаешь так?
     - Да  потому что это не совсем Пустота.  Я думаю,  это
Холст.
     - Что? - удивлённо переспросил Свирид.
     - Холст, - повторил я. Определение возникло в моей го-
лове в один лишь момент и показалось вдруг чрезвычайно вер-
ным. Именно - Холст.
     - Ты же сам говорил,  что похоже на картину, - добавил
я наконец.
     - Но как такое может быть? - замахал руками Свирид.
     Я усмехнулся:
     - Как знать? Холст вещь не более невероятная, чем Пус-
тота.
     Чайник вскипел - я налил себе чаю.
     - Хорошо,  - согласился Свирид. - У меня есть ещё воп-
рос: почему этот Холст или Пустота возникли именно здесь?
     Я подумал.  Я мог ответить на  этот  вопрос,  даже  не
зная,почему именно так:  " Больше негде. Нет места...". По-
чему "нет места"?  Но я просто знал - "нет".  Бывает  ведь:
люди  знают  точную  дату и место своей смерти,  и не могут
сказать почему. Какое-то знание именно этого сорта было и у
меня - "нет места",  предчувствие изменения вещей в Пустоте
- всё вытекало из него.
     Но я не стал отвечать на вопрос Свирида - просто пожал
плечами - объяснить всё это было бы невозможно.
     - Ну  да,-  ухмыльнулся Свирид.- Ты хочешь сказать где
же ей быть ещё?
     Он словно   подкрался,  заговорил  вдруг  тихо,  будто
опасаясь, что я среагирую слишком бурно.
     - Послушай-ка, - сказал он. - Неужели ты не понимаешь,
что вокруг творится?  Ты говоришь о какой-то гипотетической
связи с Андреем, но ведь эта связь ясна как божий день! Не-
ужели ты не видишь, что Андрей здесь кругом виноват?
     - Виноват? - удивился я. - Почему?
     - Ответь мне,  - взгляд Свирида вдруг стал  острым,  я
наткнулся на него как на острие ножа.  - Ты по-прежнему ду-
маешь, что это твой дом?
     "Что он имеет в виду?  - подумал я. - Конечно мой, по-
чему нет?"
     И вот здесь то странное чувство,  которое возникло уже
давно, ещё при появлении Пустоты, всплыло откуда-то из глу-
бины, как зверь выскочило из своей засады и вцепилось мне в
горло.
     - Да,- ответил я.- Почему нет?
     - Прости мою назойливость,  но как ты собираешься жить
здесь дальше, в своём доме?
     Слово "своём" было произнесено  с  некоторым  уничижи-
тельным оттенком.  Почему его так волновал этот вопрос?  Он
задавал его снова и снова...
     - Эта Пустота или Холст или Ещё Что-Нибудь,  - продол-
жал меж тем Свирид. - Для неё найдётся место в твоём доме?
     Он прежним манером выделил слово "твоём".
     Я махнул рукой:
     - Извини: странный вопрос - странный ответ. Нет у меня
другого дома.  Что же до Пустоты,  то я чувствую её: она не
там  на стене.  Пустота эта или Холст,  она есть часть моей
души, она где-то у меня внутри. И это самое главное...
     - Хорошо ли ты знаешь что такое "твой дом"? - вздохнул
Свирид. - И это не странный вопрос, совсем не странный...
     Теперь Свирид слегка сбил меня с толку. В сказанном им
чувствовалась какая-то идея...  Что значит "мой дом"?  Я бы
понял это более общо,  если бы это не было так конкретно...
Может быть он имел ввиду "моя жизнь"?  У людей,  не имеющих
определённого пристанища, часто крыша над головой и есть их
жизнь.  Я не мог поместить Пустоту в мою жизнь, я пока даже
и  не  думал  об этом - подобные размышления были бы хороши
когда-нибудь после...
     Я неловко  улыбнулся и всё-таки взглянул Свириду в ли-
цо: острота взгляда исчезла, искорка Сумашествия погасла.
     Мы допили остывающий чай.  Стало гораздо теплее - даже
немного жарко,  настолько сильно раскалилась  печь.  Свирид
поднялся, деловито похлопал руками по бёдрам, обронил " Ну,
ладно.  Пойду в комнату..." Я услышал,  как он бухнулся  на
диван и затих:  только пару раз скрипнули пружины.  Судя по
всему,  погода на улице разыгралась: я слышал обычный в та-
ких случаях гул - это гудели металлические листы,  которыми
была обита крыша.  Да и гудение печи говорило  о  том,  что
снаружи поднялся сильный ветер.
     Я подошёл к окошку, но ничего не увидел, кроме далёких
размытых огней - уже порядочно стемнело.  Я вернулся к сто-
лу,  слил остатки чая в стакан и залпом выпил. Всё было хо-
рошо, но вот только странное чувство, раз капитально захва-
тившее меня, уже никак не хотело отпускать. Теперь это было
в  основном  раздражение  -  беспокойство и тайна отошли на
задний план. Чем же я мог раздражаться? Свиридом? Нет, нис-
колько. Он безрезультатно пытался сбить меня с толку. Тогда
чем?  Неужели я в самом деле внутренне считал, что не смогу
здесь  больше жить?  Я прислушался к себе и ещё раз спросил
себя об этом. Нет. Ничего не изменилось.
     Я постоял ещё  минуту  и,  чтобы  разогнать  надоевшие
мысли, решил вернуться обратно в комнату. Теперь уже прошло
достаточно времени для того, чтобы всё стало ясно.
     "Как там моя рука? - думал я,  приближаясь к тёмному
проёму двери, - Как там МОЯ рука?"

                *        *        *

     Сначала я ничего не увидел. Моё внимание отвлёк Свирид
- он калачиком свернулся на диване и закрыл голову  руками,
наверное, о чём-нибудь усиленно думал. В отличие от Андрея,
всегда раскрепощавшего себя в такие минуты, Свирид наоборот
замыкался, становился неподвижен и неразговорчив.
     - Так,так... И что там? - сказал я в пространство ком-
наты и неожиданно для себя  отметил,  что  звук  становится
прежним, звонким и ясным, как будто бы Пустота исчезла.
     Свирид поднял голову - его лицо было белым, очень нап-
ряжённым. Я подошёл ближе к столу и взглянул вперёд. Пусто-
та выглядела странно - я не увидел своей руки. В том месте,
где она находилась,  теперь  располагалась  какая-то  очень
сложная фигура,  состоящая из линий и пятен.  Впрочем...  Я
присмотрелся внимательнее и вдруг почувствовал испуг: поти-
хоньку рука всё-таки узнавалась.  Но... Но что это было та-
кое?
     - Отличный Холст, - очень тихо, шепотом, произнёс сза-
ди Свирид. - Правда?
     Я испугался уже не на шутку.  Я дал Пустоте живое.  Но
где же оно было сейчас?! Оно изменилось, точнее - оно иска-
зилось, умерло...
     "Моя рука умерла",- подумал я. И в этот момент я нако-
нец понял, чем же стала моя рука. Я уже больше не пугался -
осознание настоящей  опасности,  настоящей  неизвестности и
неожиданности требует определённого времени.
     Моя рука изменилась до чрезвычайности: ладонь и пальцы
распухли, как у утопленника, изменили цвет с бледно-розово-
го на бронзово-коричневый, жилки набухли и почернели, очень
походили  просто  на  нарисованные.  Пальцы удлинились - их
изображение заполняло  теперь  почти  половину  оставшегося
свободным пространства; я не спеша, преодолевая собственный
страх,  рассматривал их:  причудливые сплетения  и  извивы,
словно ветви искалеченного дерева.  Я сразу понял: это была
не просто случайность,  фантазия,  игра природных сил.  Это
был знак.  Я готовил себя к тому,  чтобы осознать случивше-
еся.
     "Мне всё равно,  что там получится, - внушал я себе, -
Ну сам подумай,  что там может получиться такого,  о чём бы
ты  заранее не знал?  Ведь даже само появление Пустоты тебя
ничем не испугало.  Ты тогда сказал: "Хуже не будет", дейс-
твительно, самое страшное уже позади..."
     А тем временем взгляд мой  двигался  по  стволу  этого
причудливого  дерева:  всё выше и выше.  Я уже почти достиг
странного хитросплетения пальцев - тут, по всей видимости и
ожидало меня самое главное.
     "Моя рука умерла",- снова подумал я. И вдруг ужаснулся
тому,  что  могло  бы случиться,  если б я захотел получить
свой отпечаток полностью.
     "Это как  комната,  - вспомнил я.  - Войду,  оглянусь,
вернусь обратно..."
     К счастью этого не произошло.
     "Я умер бы ..."
     Но если бы я не умер?  Движение всех предметов, попав-
ших прежде в Пустоту,  рано или поздно замедлялось. Но ведь
и  при жизни они не обладали собственным движением - их за-
водили, носили с собой, покрывали ими холст. Они могли дви-
гаться в Пустоте, растрачивая ту энергию, которую мы прида-
ли им при броске.  Но ведь и я сам, и моя рука были живыми.
Они  жили,  они  двигались самостоятельно,  они состояли из
мельчайших, сложнейших, непостижимым образом связанных меж-
ду собою частиц. Они росли, они старились, они... Они жили.
К чему же это в конце концов могло привести?  Я только наб-
людал - рассуждать уже было поздно.
     Я рассматривал большой палец моей руки,  которая вовсе
не умерла - она жила,  но теперь она просто-напросто подчи-
нялась не мне.  Все пальцы,  как я уже говорил, чрезвычайно
вытянулись  в длину - большой не был исключением.  Он резко
изгибался, словно был сломан в первом суставе, и продолжал-
ся через всю ладонь,  достигая её противоположной стороны и
там растворялся, смазывался, словно сливался с чернотой не-
заполненного  пространства.  Остальные  пальцы  поднимались
вертикально вверх под углом друг ко другу и пересекались  в
одной  точке  невысоко над ладонью.  Дальше каждый вёл себя
по-своему. Мизинец резко обрывался и изгибался к безымянно-
му пальцу,  образуя с ним почти правильный крест. После пе-
рекрещения,  с безымянным смыкался средний палец - н  также
резко  менял направление и продолжался ещё далеко,  пока не
растворялся,  подобно большому, в Пустоте. Указательный па-
лец  шёл прямо,  нигде не изменяясь,  только становясь нес-
колько уже к концу.  Он выдавался  далеко  вверх,  создавая
впечатление,  что  он  указывает мне на что-то.  Я невольно
проследил направление,  но ничего особенного не  обнаружил:
палец  указывал  в  самый угол комнаты,  затянутый большой,
правильной формы паутиной.  Палец был странный: он не раст-
ворялся, как прежние, я просто, истончаясь, исчезал с глаз.
Я обратил внимание на его необычный цвет: словно он был ос-
вещён закатными лучами, ещё бьющими откуда-то сбоку.
     - Н-да...  -  произнёс я и вдруг понял,  что голос мой
изменился. Мой голос стал неуверенным и дрожащим.
     "Мой голос..." - откликнулось в памяти и страх, теперь
уже не мешая восприятию,  а превратившись в его часть, пол-
ностью захватил меня.  Чувства словно решили  разорвать  на
части разум - страх, раздражение, беспокойство, тайна. Я не
мог победить ни одного из них и я теперь уже больше не  мог
выносить ни одного из них...
     Я снова взглянул на свою руку. И почувствовал, как всё
рушится, ломается, деформируется у меня внутри - я изменял-
ся, я становился каким-то другим. Я готовился к тому, чтобы
принять этот знак...
     Я замер,  я всё ещё разглядывал своё неожиданное отра-
жение.  Да,да! Эта странно искривлённая рука вызвала в моём
мозгу множество тусклых,  плохоразличимых образов. Концент-
рируясь на каждом из них, я получал очертания знакомых при-
вычек, чёрточек характера.  В этом созданном Пустотой знаке
был зашифрован я сам...
     Я раньше часто развлекался: стоя на выставке перед ка-
кой-нибудь картиной, пытался представить себе человека, ко-
торый мог такое увидеть и изобразить. Здесь же я был бесси-
лен: абсолютно ничего не вышло. Я подумал о том, что не мо-
жет существовать человека, который мог проделать подобное с
моей рукой.  Да, в том, что произошло было нечто надчелове-
ческое.
     -... это  должно  быть  красиво,-  услышал я окончание
фразы Свирида.  Я видимо совершенно ничего не  воспринимал:
настолько погрузился в себя.
     - Что ?
     - Я говорю:  посмотри.  Как бы ужасно на первый взгляд
не выглядела эта картина,  она не лишена красоты.  Гляди же
внимательней... Эти неожиданные и резкие изломы в контрасте
с плавными изгибами линий... Кто смог увидеть её такой? Кто
так изобразил её здесь?
     Я оглянулся:  Свирид,  загипнотизированный то ли стра-
хом, то ли впечатлением, поднялся с дивана и подошёл к сто-
лу, оказавшись рядом со мной. Только он смотрел не на меня,
а вперёд - на Знак.
     - Свирид! - тихонько позвал я, мельком взглянув в Пус-
тоту.
     Словно яркая молния вспыхнула в моём мозгу!  Знак пре-
ломился, стал чувством, погрузился на дно моей души и замер
там,  как испещрённый древними письменами камень в  глубине
водоёма.  Я снова взглянул на Знак:  ещё одна вспышка,  ещё
одно чувство.
     Ещё один камень.
     Я уже не мог сопротивляться.  Я вряд ли смог бы сопро-
тивляться этому.  Это был истинный  я,  созданный  безликим
Ничто, я  -  не лишённый красоты,  всё впитавший и всё объ-
яснивший. Это была красота и это была эйфория.  Но что было
за этой эйфорией - её блестящая,  перламутровая поверхность
в одно мгновение разбилась - из-за неё  выпирало,  заполняя
пустое сознание,  что-то  бесформенное,  полое, как мировое
пространство, чёрное как ничто.
     Страх.
     Это был такой страх,  который я никогда ещё не испыты-
вал.
     Мир потонул в отражениях.  Я сам превратился в одно из
отражений - блик электрического света,  случайная трещина в
стене из кирпича.  Теперь уже не надо было к себе прислуши-
ваться, теперь, когда я понял смысл Знака, он полностью ов-
ладел  мною.  Меня не стало - осталась только помятая и по-
желтевшая чёрно-белая фотография на старинном столе.  И всё
это не умерло,  всё это было моё:  "моя рука", "мой голос",
"мой дом",  наконец... Наивный! Когда-то, буквально час на-
зад, я чуть-чуть не сказал: "моя Пустота".
     Нет, моя рука не умерла, мой голос не умер, мой дом не
умер. Просто это больше не принадлежало мне. Пустота же ни-
когда не принадлежала мне.
     Я почувствовал,  что Сумашествие где-то рядом:  теперь
уже нарушалась не привычная циркуляция знакомых вещей.  Те-
перь уже просто рушился мир.
     - Посмотри, -  шептал  Свирид. - Она ещё изменяется...
Боже мой! Она ещё изменяется...
     Рука действительно изменялась - она оплывала,  как ги-
гантская свеча без огня. Пальцы стали чернеть - жилки вско-
ре почти слились с ними.  Всё изображение медленно  стекало
вниз,  к полу.  Крест,  сложенный четырьмя пальцами, однако
оставался прежним. Я не мог больше смотреть на него: вспыш-
ки  синего  света сотрясали меня.  Незнакомые и непонятные,
пугающие смыслы врезались в мой разум,  подобно ослепитель-
но-белому зданию,  врезающемуся в купол небосвода. В каждом
новом движении Знака виделось неисчислимое множество миров,
в  каждом  новом  изгибе  пальцев  гибла старая вселенная и
воскресала новая. Я не был столь велик и страх заполнил ме-
ня - он поднимался вверх, к горлу, как чёрная вода поднима-
ется из колодца. Я закрыл глаза и тьма пропала.
     Я увидел  ночь,  тишину,  услышал размеренный стук ка-
пель. У моих ног, под горой, высились громады панельных до-
мов  и  я увидел свет их окон.  Там живут люди,  не знающие
пришествия разрывающего и чужого,  там жизнь течёт нетороп-
ливо,  как жизнь потока, ищущего море. Там нет чёрной воды,
поднимающейся из бездонных  колодцев,  там  есть  солнечные
блики на дне неглубоких и заросших озёр.
     - Это не просто краска,  - сказал я Свириду.  - Это не
Пустота и не что-то ещё.  Я чувствую это - ... И невозможно
здесь ничего предугадать.
     Я не решался открыть глаз.
     - Почему нельзя?  - голос Свирида зазвучал,  казалось,
прямо у меня в голове.  - Ты торопишься.  Ты не торопись...
Давай сходим за Андреем.  Он живёт. Он во что-то воплощает-
ся,  он  - талантливей всех нас.  Он всегда сумеет предуга-
дать, куда потечёт, как будет жить его краска...
     Я почувствовал холодные клещи на своём горле.  Это ло-
вушка? Пустота вырвалась из своих границ и заполняет комна-
ту?  Заполняет дом?  Я чуть не потерял сознание от ужаса. Я
сделал шаг вперёд и нащупал тёплый деревянный  край  стола.
Рука почувствовала что-то мягкое, податливое как масло.
     - Молчи!  - закричал я.  Это был мой голос! Может быть
последний его остаток. - Молчи!
     Я не  открывал  глаза.  Я  больше всего боялся открыть
сейчас их.  Я боялся оказаться в мире синих вспышек, в мире
Пустоты, в этом разрушающем, чужом мире.
     - Молчи!  - снова сказал я. - Почему краске нужно обя-
зательно куда-то течь?  Не-е-т!  Мы закроем ей  дорогу.  Мы
сделаем так, что ей будет некуда течь...
     - Что?  - спросил Свирид. Вопрос прозвучал быстро, ви-
димо  Свирид  наконец  очнулся и резко обернулся ко мне.  -
Как?
     - Очень просто,- медленно проговорил я и выжал себе на
руку краску из банки.  Как обрадовали меня это  тепло,  эта
мягкость, словно бы я прикоснулся к тверди,  к земле. - Вот
смотри !
     И я с размаху запустил комок краски вперёд, по направ-
лению к Пустоте. Увидел слабую вспышку сквозь прикрытые ве-
ки. Осторожно, крайне осторожно вернул себе способность ви-
деть.
     Знака больше не было - всю площадь теперь занимало се-
рое,  под цвет стен, пятно - пятно брошенной мною краски. Я
вспомнил прежнее пятно - оно всё ещё виднелось с краю у ок-
на. Я сощурил глаза, заметив что-то странное на его поверх-
ности:  это  была едва видимая сетка,  напоминавшая рисунок
кирпичной кладки.
     - Стена...- произнёс я.- Слышишь Свирид ? Стена ...