……огромный, неуклюжий
скрипучий поворот руля.
Мы будем помнить и в летейской стуже,
что десяти небес нам стоила земля.
Осип Мандельштам.
Хочешь погрузиться в бездонные глубины библейского текста - а из-под пера выходит нечто ужасно злободневное. Библия - актуальнее свежей газеты. Только читать ее трудно. Отвыкли.
Мы принадлежим к иудео-христианской цивилизации. Независимо от того, осознают это люди или нет. Даже если они не иудеи и не христиане, а вообще атеисты. И слово "Бог" произносят по чистой случайности. Говоря "спасибо", - не подозревают, что говорят: "Спаси, Бог!". Можно даже и евреев не любить, а все равно эту библейскую закваску в глубине души иметь. И с этим ничего не поделаешь - если мы, конечно, европейцы, а не азиаты, не скифы, к примеру, или индийцы... Ибо европейская цивилизация как-то (может быть, неполно, не до конца) наложила на нас отпечаток, "настроила" душу, научила нас откликаться на какие-то значимые, ключевые слова, символы. Вот я сейчас процитирую Дмитрия Сергеевича Лихачева - он эти ключевые слова сам в своем тексте подчеркнул: "Прежде всего европейская культура - личностная культура (в этом ее универсализм), затем она восприимчива к другим личностям и культурам, и, наконец, это культура, основанная на свободе творческого самовыражения личности".
Не нужно и объяснять, что мы сейчас с невероятным трудом совершаем поворот от Азии к Европе, а значит, - и к европейским ценностям, которые покуда для большинства из нас всего лишь "слова, слова, слова...". Но вот открываешь Ветхий Завет, вторую книгу Моисееву, "Исход", и читаешь перечень имен "сынов Израиля", пришедших в Египет вместе с Иаковом. Что нам эти имена? Реувен, Шимон, Леви... Дан и Нафтали... Всего семьдесят мужчин. А дело в том, что через четыреста с лишним лет их потомки выйдут из Египта - и будет их шестьсот тысяч.
Это и есть исход из "тьмы египетской", из плена и дома рабства. Они бредут, бросив дома свои, а заодно и котлы с мясом - словом, все обычно даруемые в уплату за бездумное послушание жизненные блага. Бредут через расступившееся море. Бредут неведомо куда. В пустыню. Где нет ничего - ничего лишнего, ничего из того, к чему привыкли. Выразительнейший образ негарантированного существования.
Есть там такой эпизод: изнывая от жажды, пришли люди к источнику. Вода в нем оказалась горькой. И хотя Моисей, бросив в нее ветку какого-то дерева, сделал ее пригодной для питья, для меня это символ: горькая вода свободы.
Идя неведомо куда, идут к свободе... Но готовы ли они к ней, пригодны ли, способны ли быть свободными людьми? Боже, какая до боли знакомая - совсем не понаслышке! ситуация. Вот ежели лично, исходя из своего опыта, осознаешь это (вот так поглядишь из нашего сегодня в ту пра-пра-ситуацию) то, может быть, по-иному поймешь, зачем Моисей поднимается на гору Синайскую, зачем вытесывает каменные скрижали, которые потом разобьет, увидев пляску вокруг золотого тельца. Вот вам еще один трагически горький символ: разбитые скрижали. Поглядим на них! И, может быть, тут-то и блеснет догадка, что такое это Пятикнижие Моисеево, еврейская Тора, как бы целиком продиктованная Богом. Да ведь это не что иное, как план, проект принципиального бытия человека. Нового, свободного бытия.
Может быть, мы поймем даже и то, что борьба Моисея с язычеством - не просто борьба за национальное сплочение своего племени перед лицом других племен, не только борьба с чужими богами во имя своего Бога, даже не борьба с многобожием во имя единобожия. Это первый акт всемирно-исторической драмы, начавшейся четыре тысячи лет назад и, может быть, лишь сейчас заканчивающейся. Тут борьба идет за человека нового, принадлежащего будущему, - против человека старого, принадлежащего прошлому, которого и называют язычником. Может быть, в этой библейской трагедии пока только один новый человек и есть - сам Моисей. Не человек "плоти" - а человек духа. Один из череды великих пророков. Вот он подбирает себе помощников. Вот он сорок лет ведет народ свой через пустыню - попросту кружит в пустыне, покуда последние из унаследовавших рабскую психологию не вымрут. Вот он действует жесточайшими средствами, обращаясь с людьми, как с куском железа на наковальне. Выковывая из племени прообраз свободного человечества.
Победил ли он язычество? Разве золотой телец больше уже не бог? Разве чтим мы свободу как право первородства, которое нельзя отдавать за чечевичную похлебку?
Пожалуй, следует нам разобраться и в историческом, и в универсальном смысле того, что такое язычество.
* * *
Конечно, язычество - это многобожие. У древнего человека очень много богов. Среди них обязательно боги - хозяева той местности, в которой он живет. И боги -покровители племени, к которому он принадлежит. Язычник - это прежде всего человек племени! Чем глубже древность, тем это буквальнее. Самым большим наказанием для первобытного человека было изгнание его из родного племени - ибо шансов прижиться в другом племени у него почти не было, для всех остальных он был "чужой". Он все равно, что часть тела своего племени. Разве может рука или нога вести свое обособленное существование? И лучше всего, если у него вообще нет своего отдельного мало-мальски развитого "я". А есть одно только "мы", которое живет за счет всех "я", поглощает их, требует от них жертв во имя бытия коллектива. Это самое первичное, самое древнее, самое глубинное в человеке - чувство принадлежности к некоему "мы". Оно на арене истории появляется раньше, чем "я". И на протяжении очень длительного промежутка исторического времени оно будет стремиться подмять, подчинить это волей-неволей выделяющееся из общности, стремящееся к автономии "я".
Внимательный читатель в этих рассуждениях сразу же обнаружит некие актуальные параллели. Если он занимается каким-нибудь видом "самосовершенствования", особенно с восточным привкусом, он непременно обнаружит очень похожее требование полного, радикального отказа человека от своего "я" во имя какого-то начала. Если он мыслит политически, он непременно соотнесет сказанное с недавним, еще кровоточащим, не изжитым опытом тоталитаризма. Если, наконец, он бизнесмен, честно пытающийся что-то новое в этой стране сделать, он непременно натыкается на всякого рода "мафии", чиновничьи корпорации, псевдоколлективные объединения, в которых все покрывают друг друга, и с горечью убеждается, что, говоря научно, "общество сопротивляется инновациям". Как только не объясняли нынешнее состояние нашего общества! С моей же точки зрения, все корни проблем в том, что у нас все еще традиционное общество, хотя и почти до конца разрушенное, хотя и утратившее почти все свои некогда полезные и даже в чем-то мудрые традиции... Но так и не преобразовавшееся радикально. То есть в нашем обществе так и не стала главной фигура человека самодеятельного, независимого, опирающегося на самого себя - словом, творческой личности, способной действовать непредсказуемо и создавать новое... И наоборот - в нашем обществе еще слишком много тех людей, которые невзирая на уровень образования, готовы вполне первобытно, по той логике, которую в свое время вскрыл замечательный историк Б. Поршнев, делить весь мир в соответствии с оппозицией "мы - они". Они не могут быть "сами по себе" и не говорить "от имени и по поручению", им непременно нужно к некоему "мы" прислониться, - будь то "подельники" или просто собутыльники, секта или сообщество "единомышленников", партия или мафия, наконец, нация или государство. Они служат тем, за кем чуют силу, то есть вполне конкретным земным божкам. Они... Но простите, я увлекся. Вернемся лучше к язычникам, тем, давним...
Древнее сообщество - это, вне всякого сомнения, традиционное общество. Ибо жизнь здесь целиком регламентирована воспроизводимой традицией - опытом предков, приобретенными навыками, правилами, стереотипами. Основа этой воспроизводимой традиции - миф. Лишь обращение к мифу делает законными те или иные поступки. О древнем мифе, о стадиях его развития я мог бы рассказывать очень долго. Увлекательнейшая материя! Но посмотрим лучше, как миф "работает". Помимо того, что он объясняет людям устройство их мира, раскладывает по своим "полочкам" все предметы, объясняет, откуда они взялись и как с ними половчей управляться, помимо всего этого, он ведь еще что-то делает с людьми. С их телом и психикой. Он их соответствующим образом "настраивает". Не зря же дети в примитивных обществах, чтобы стать взрослыми, проходят обряд инициации. Подготовка к которому может быть довольно длительной. Мальчиков учат не чувствовать боли, обходиться без пищи, выживать и побеждать в экстремальных ситуациях и многому другому. Но главное - их в итоге посвящают в миф, они постигают его сокровенные тайны, и это знание их сближает не меньше, чем кровные узы.
И вот теперь представим их, уже взрослых, в некоем особом месте, где занимаются своим делом колдун, ведун, шаман. Если это индейцы, то в зубах у них трубочки с известной травкой. У многих народов в ход идет чаша с особым напитком, секрет приготовления которого не разглашается (подобно рецепту священной индийской сомы). Но перед нами отнюдь не сборище наркоманов - зелье лишь многократно усиливало воздействие шаманского камлания. А тут еще и бубен, гипнотически отбивающий свой однообразный ритм, тут еще и пение. И когда шаман впадает в транс и видит видения, о которых он потом расскажет, похоже, что в транс, в своего рода коллективный гипноз впадают и все остальные. И, может быть даже, они "видят" то же самое, что видит шаман... И в этот миг нет никакого отдельного "я". Есть только одно многоголовое и многорукое общее тело. Есть только одно общее, коллективное сознание - все в эту минуту и мыслят, и чувствуют одинаково! Трудно понять современному человеку, что это такое. Это невиданная степень близости людей. Вспомните, что вы чувствовали, скажем, на отличном празднике, при некотором подпитии, в разгаре общего веселья, сливаясь с музыкой, изливаясь в танце... Какие все вокруг хорошие, милые, близкие, родные, как хочется всех расцеловать! А теперь удесятерите это ощущение. Хотя нет, даже и это не даст нужного эффекта.
Во множестве ритуалов, обрядов, коллективных оргий - люди переживали и укрепляли то, что называется "групповой сплоченностью", самой глубокой, интимной, внутренней сопричастностью друг к другу. И это максимально усиливает шансы этой группы на выживание - в трудную минуту любой из членов группы готов собой пожертвовать "за други своя"...
А вот две маленькие картинки, иллюстрирующие, к чему приводит такая невиданная, переходящая на уровень психосоматический, связь между людьми. Картинка австралийская, зафиксированная этнографами. "Сейчас придет мой отец!" - говорит мужчина. - Он в получасе ходьбы отсюда. У него болит нога." - "А вы откуда знаете?" - "У меня заболело колено!". Это самый рядовой австралиец - человек примитивной культуры, который у нас сошел бы за экстрасенса и ясновидца. Другая картинка - из совсем недавней газеты. Действие происходит на Чукотке. Женщина, которая знает, что хозяин должен вернуться из тундры очень нескоро, вдруг начинает суетиться и ставит на огонь большой котел. "У хозяина нарта сломалась - он вернется голодный через несколько часов", - говорит она. Все так и происходит. И когда ее просят объяснить, она недоуменно отвечает: "Как же я могу не знать, что мужу трудно? Ведь это мой любимый человек!".
Вот как "работает" миф, позволяя человеку так чувствовать и другого человека, и, скажем, дерево в лесу и животное, на которое охотится, и рыбу, которую ловит, и весь окружающий мир!
И это, безусловно, положительное в языческом мироощущении, хотя и связано с некоторым "недоразвитием" собственного "я"... Но это лишь одна сторона медали. На другой же стороне - страшные культы с человеческими жертвоприношениями и жуткими оргиями. Не зря эти культы с их опьянением кровью и взвинченной сексуальностью называют оргиастическими. Впрочем, они самым примитивным племенам собирателей и охотников не слишком свойственны. Они появляются гораздо позже, вместе с земледелием. И безраздельно властвуют в том мире, в котором Моисей силится установить принципиально иные отношения человека как с Богом, так и с другим человеком. Мы о них поговорим в другой раз.
Язычество - это "кумиры", идолы - каменные, деревянные, бронзовые статуи божков. В их числе и золотой телец - то бишь бык, символ природной мощи и сексуальной "производительности", связанной с плодовитостью скота и плодородием земли. Идолам поклоняются прямо-таки истерически. Можно их умолять, ублажать, обожать, танцевать вокруг них, сладострастно бичуя себя, нанося себе раны, истекая кровью... В примитивных племенах им попросту мажут губы жиром. А можно и высечь божка-идола, не выполнившего просьбы, свергнуть его с пьедестала... Впрочем, совсем свергать все же страшновато - а вдруг рассердится! Идола нужно задабривать, с ним нужно сторговаться и заключить сделку (я тебе жертву, а ты мне то-то). Идол воплощает в себе силу и мощь природы и социума. Он - властитель, царь, господин. А поклоняющийся ему, соответственно, - пыль, прах, ничтожество перед лицом этого величия. Словом - раб! Во всей полноте этого позорного слова.
Тут-то и становится ясно, что дело не столько в многобожии и единобожии, сколько в этом самом рабстве. Можно верить в единого бога, можно не верить ни в какого бога - и все равно быть язычником. Я здесь перевожу понятие язычества на универсальный язык. Язычник - даже если он служит идолу - всегда, в конечном счете, служит самому себе. Своей "натуре", своим инстинктам, своим "страстям", которые не перепаханы, не облагорожены. Язычник все видит и чувствует "телом", он человек "телесный" - в отличие от людей духовных, которых древние греки называли "пневматиками". Язычник - раб своей плоти. Он так и не овладел своей природой, натурой, своими желаниями и страстями. И в решающую минуту он будет делать то, что они ему велят, В минуту смертного страха он подчиняется страху, предавая высшее в себе. Но тогда о какой же свободе говорить можно? Духовное страшно трудно именно потому, что оно зиждется на свободе, требует свободы - в том числе и хотя бы относительной независимости от тела, чтобы важные решения дух принимал самостоятельно и без всякого страха.
...С язычеством боролся Моисей - в своей жажде, чтобы человек был принципиально иным. С язычеством боролись все следующие за Моисеем пророки. С язычеством боролся Христос. Нетрудно увидеть, что этим же руководствовалась вся культура Нового времени с ее принципом личности, человека вполне взрослого. И, следовательно, отрицающая сам тип поведения язычника-ритуалиста. Но у меня сильное подозрение, что он дожил до наших дней. Это он ходил толпами, неся лозунги, это он аплодировал на собраниях и поднимал руку "за", исполняя заведенный ритуал, это он безропотно подчинился всякой Силе и Власти, поклонялся ей, воспевал ее и одновременно боялся, и даже в душе проклинал... Это он "дергался" при слове "свобода". И не без торжества повторял высказывание "классиков": "Свобода есть осознанная необходимость". Что было очень похоже на вариацию латинского высказывания (из языческой античности взятого!): "Судьбы ведут желающего - нежелающего же тащат". Вот с таким, мягко говоря, не совсем зрелым пониманием свободы мы и жили.
Человеческий эмбрион в утробе матери проходит все предшествующие стадии развития - то у него жабры появляются, то хвостик возникает. Вот так и человечество в каждую эпоху проходит все стадии - с той только разницей, что наше прошлое не "рассасывается", не исчезает бесследно, и мы можем даже задержаться надолго на какой-то из стадий... И финальный вопрос, который задаю, звучит так: кто мы? Не язычники ли? Но ответить на него можно лишь изнутри самого себя. Лично.