Как всегда, проснулся сразу и резко, успев отключить будильник за несколько мгновений до того, как он зазвенит. Вспомнил, что снилось, удивился (к чему бы это?), и, не придя ни к какому выводу, просто отложил в памяти. Встал, открыл окно, глубоко вдохнул еще темный городской воздух и направился в ванную, включив по дороге чайник. Умылся, выключил свистящий чайник (чаю уже не хотелось), размеренно оделся и вышел из дома. Привычная партия - семь минут пешком, двадцать пять - метро, десять - автобус, проверка пропуска, фотографии, отпечатки пальцев, ДНК, импульсы головного мозга, модуляция подсознательных рефлексов. Наконец все было закончено, и охранник открыл внутреннюю дверь. Пройдя небольшой светлый коридор, я вошел в свой кабинет.
Егорыч был уже здесь, сидел в кресле и читал какой- то толстый журнал. Когда я вошел, он поздоровался и кивнул на экран монитора. На экране творилось черт знает что - вместо переплетения разноцветных плоскостей образующих многомерный многоугольник с бесконечным числом граней, с экрана на нас смотрел солидного и внушительного вида кукиш. Это уже начинало надоедать. «Опять там же?» - спросил я. Егорыч устало кивнул.
Дело было в том, что вот уже пятый месяц мы безуспешно пытались построить модель вселенной по теореме Тана об отраженности миров. Все шло прекрасно до того момента, когда мы вводили формулу параллельности миров относительно центральной оси. В первый раз компьютер просто завис. Во второй раз мы к этому были готовы, новый объем памяти позволял обработать почти бесконечное число вариантов. Компьютер два дня переваривал формулу и данные и на третий день выдал картину Кобусая «Пустота в тишине». Когда Егорыча выписали из больницы с диагнозом «нервное перевозбуждение на фоне переутомления мозга», мы загрузили в компьютер картину, полученную ранее, плюс ту же формулу параллельности. На этот раз компьютер надолго ушел в себя, и в результате выдал трехэтажную формулу. Но солидность формулы в графическом варианте предстала перед нами в виде банального трехмерного кукиша. И все это перед лицами чрезвычайно важной государственной комиссии, на которую Егорыч хотел произвести впечатление. Впечатление было произведено, и весьма сильное. Комиссия разрешила продолжить эксперимент только потому, что авторитет и заслуги Егорыча в научных кругах были более чем значительны. В течении следующих трех месяцев компьютер был упорно выразителен в своем отношении к даваемой ему информации, что мы и видели сейчас.
Мы придирчиво осмотрели изображение на экране, и не нашли никаких изменений. Затем Егорыч отложил журнал и сказал: «Вы знаете, коллега, по- моему, наша беда в том, что мы с упорством, извините, баранов пытаемся построить нашу модель из нами же выдуманных критериев, основанных на грубом физическом восприятии мира. Почему бы нам не убрать из формулы, скажем, понятие времени, как физического явления. Я уже по опыту знал, что спорить с Егорычем- занятие неблагодарное, да и , впрочем, что мы теряем, кроме того, что имеем на экране монитора. Словом, я ввел опять данные по той формуле, что мне дал Егорыч, еще некоторое время ушло на загрузку формулы Тана, опять же, без данных о временных координатах, и мы стали ждать.
То, что через двадцать минут появилось на экране монитора, заставило меня, уронив чашку с чаем на ковер, уставиться в него и забыть обо всем. Егорыч, увидев мое лицо, крутанулся в кресле и ахнул: «Невероятно, просто невероятно!». Затем Егорыч встал и шагнул к монитору. Все, что я успел заметить - яркая вспышка, а затем Егорыч исчез. Я ошарашено дернулся за ним. Дыхание перехватило, все ухнуло куда-то вниз, и я сначала растерялся, не зная, что делать дальше. Затем в окружающем меня нечто (пришла мысль о бесконечном покое) появилось что- то, какой- то вроде звук, или намек на движение, и я двинулся туда, перемещая себя непонятным, но очень естественным образом. Потом тишина вокруг раскололась, и я понял, что- то, что двигалось, называлось временем. Затем очень яркий свет ударил мне в глаза, и чьи-то большие теплые руки подняли меня вверх. Не в силах больше сдерживать в себе все накопившееся, я закричал, и сам удивился громкости своего голоса. «Ишь, разорался, мужик»- сказал кто- то добродушно - «тяжело ты нам дался, долго жить значит будешь». А затем эти же руки уложили меня на ровную поверхность и принялись пеленать уверенными, спокойными движениями мое маленькое замерзшее тельце.