ГЛАВА 3
Утро начинается с улыбки? Как бы не так! Утро начинается с борьбы за
место под солнцем... вернее, под душем.
- Папа, вылезай! - кричу я, нервно отщипывая кусочки штукатурки на
вздувшейся трещине рядом с выключателем. - Я опаздываю, ну па!
- Вставать надо раньше, - гудит голос знаменитого журналиста, - а мыться
реже...
- Па, ну ты что!
Мимо проходит мама, улыбается своим мыслям и поглаживает меня по руке.
- Сейчас он выйдет, - объясняет она мне, словно я инопланетянка.
Спокойная как танк; как я ей завидую!
Завтракать мы пытаемся все вместе, но папа то и дело уносится к
телефону, возмущенно ворча: "Неужели за целый год нельзя было одну розетку на
кухне починить! Эх, девушки...". Мы с мамой тихонько хихикаем над ним.
- Сегодня весь вечер провозится, - говорит Мурза, - вот увидишь.
- Господи, какое счастье! - искренне восхищаюсь я, одновременно
дожевывая бутерброд с ветчиной. - Мужик в доме появился, с руками! Все работает,
все движется...
- ...ничего не скрипит! - подхватывает Мурза. - Еще хочешь?
- Не, мне бежать... Уже без десяти!
- Да подожди, может, он тебя подбросит...
- А, в самом деле! У нас же еще и машина теперь есть - я все время
забываю.
- А вчера ты разве на метро ехала?
- Конечно! Вчера он спал как сурок, понедельник же был.
Одна из папиных программ выходит поздно вечером в воскресенье в прямом
эфире, так что в понедельник он отсыпается.
- Господи, как вспомню...
Мама смотрит в окно, не замечая, как с ложки на пол падают капли
овсянки.
- Мам, ты чего?
- Да это я так, - мотает головой, - не обращай внимания.
- Все ведь уже хорошо? - спрашиваю я.
- Ну, конечно, - отворачивается, чтобы помешать кашу. - Все хо-ро-шо...
Мурза, хоть и сильная личность, но все-таки очень ранимая. А папочка
поганец, это уж точно. Но лучше уж свой, хорошо изученный поганец, чем вовсе
никакого.
- Так, девушки, меня вызывает "Интерпол", - сообщает папа, входя в
кухню. - Надо ехать... Маша! Собери мне, солнышко, все отвертки.
"Отвертки" - понятие глобальное и, скорее, абстрактное, чем конкретное.
В зависимости от случая означает: а) чемодан б) документы в) камеру, кассеты и
остальные причиндалы для съемки г) что угодно, дорогая, сообрази сама! Десять
дней назад папа окончательно убедился в неспособности Насти Мерзляковой
научиться собирать отвертки - и немедленно вернулся к нам. Он всегда так: как
только убедится, что решение было неправильным - тут же его меняет. Близнец,
одно слово...
А Настя красивая. Смуглая такая, высокая, глаза вечно горят, как
фонарики, и всех смущают. Даже странно, что у папы хватило ума не приглашать ее
в программы. Из нее ведь замечательная "говорилка" получилась бы - только тогда
он вряд ли бы от нее так скоро отвязался. Наверное, Нинка-неразлучница не
позволила.
С Нинкой он работает в паре пятнадцать лет, мы ее любим. Необыкновенно
симпатичная: светло-рыжие кудряшки, чуток веснушек по щекам и ярко-голубые
глаза. В прошлом году ее уговорили сниматься в рекламе "Рододендрона": мол, Нина
Кирлицкая идеально отражает образ верной жены и заботливой мамы - и особенно в
допотопном светло-голубом свитере из ангорки! Она еще хохотала: "Рододо...
родедо... родродендра... тьфу! Это ж надо так назвать стиральный порошок..." И
вспоминая молодость, разучивала скороговорки по учебнику для театральных училищ.
Надо же: закончить Щукинское, быть фавориткой самого Симониди - и уйти в
журналистику! Мне бы такое лицо - да я бы... (Вот на этом месте моя бабушка не
преминет вставить: "Бодливой корове бог рог не дает". И улыбается, как дедушка
Ленин... А ведь не враг, родная бабушка! Удивительное чувство родства. Меня
природа таким не наградила - поэтому я редко к ней езжу.)
Неразлучницей наше семейство называет Нину потому, что она ни за какие
коврижки не согласится расстаться с папой - и потому, что она замужем. Муж у нее
из породы очкариков, переводчик с французского, страшный растяпа, без памяти
влюбленный в Нину и двоих бестолковых пацанов, чуть помладше меня, которыми, по
ее собственному выражению, она отстрелялась еще до знакомства с божественным
Владимиром Шуваловым.
С Мурзой они лучшие подруги, поэтому Неразлучница с первого же дня
возненавидела Настю. Прибегала к нам каждое воскресенье, почти под самый эфир,
восклицала:
- Я ее видеть не могу! У, выдра волосатая... Машуня, ты только не
дрейфь. Вернем твое сокровище, непременно вернем!
- Сядь, Нинульчик, успокойся, - говорила тогда мама, одновременно
вздрагивая - и гордо выпрямляясь. - Сокровище... пылающих скал, - бормотала она
затем. - Дерьмо, а не сокровище... И нечего... возвращать... НЕ-ЧЕ-ГО...
слышишь?!
Мама плакала, как побитая кошка - и готовилась взять реванш, только
никому об этом не говорила. Я так думаю, что Нинка это чуяла, потому что утешать
не утешала, а так только, подбадривала.
- Вовульчик! - кричит мама из большой комнаты. - Ты в российское бюро
или в Лондон?
- В Лондон, Машенька, - басит папа. - Дня на два, наверное. Ты собирай,
а я пока Аньку отвезу.
С чего бы такая заботливость? Обычно, если ему самому никуда ехать не
надо, то уж меня-то он точно не повезет. Еще и шпильку обязательно воткнет
насчет того, что надо быть ближе к народу... да, попробовал бы сам! Лет десять,
небось, в метро не ездил - все думает, там сесть можно.
- Поехали, да? - Это я уже у дверей. И сразу за ними, тихо:
- А чего это ты расщедрился?
- Заехать надо в одно место, - говорит он, кажется, неохотно. - Как у
тебя на работе?
- В субботу больше не выходим, отпала необходимость. В четверг у шефа
день рожденья был. А что за место?
- Гульнули? - Папочка делает вид, что не замечает моих расспросов.
Почему-то уйти от ответа ему проще, чем соврать.
- Ну, они там коньяком упивались, а я его не люблю, ты знаешь... Пап, ты
в Ясенево потом поедешь?
В Ясенево живет Настя. Одиннадцатый день - одна. А я работаю на
Калужской. По Профсоюзной пять минут и по Новоясеневскому столько же... А Мурзе
еще белую рубашку погладить надо - он это знает...
Светофор. Папа поворачивается ко мне, не изменяя положения рук на
обтянутом светлой кожей руле, и называет меня так, как я терпеть не могу:
- Нюша!
Я фыркаю, на что он не обращает внимания. Продолжает:
- Настырность, Нюша, хороша, когда берешь интервью у Немцова или
Шабдурасулова. Но она абсолютно неуместна в беседе с Примаковым.
- Ты, что ли, Примаков-то? - смеюсь я. В этот момент зажигается зеленый,
и педаль газа резко уходит в пол, а меня слегка вдавливает в сиденье. Девяносто
пять с разбега? Это он рискует наскочить на штраф... неужели все еще
рассчитывает на популярность? Сейчас проверим.
- Старший инспектор ГИБДД Семин, ваши документы, гос-по-дин Шу-ва-лов, -
язвительно гундосит толстый дядька в квадратных пластмассовых очках. Этот своего
не упустит, хоть ковровой дорожкой перед ним стелись!
Папа выходит из машины. О чем-то они там переговариваются, стоя без
зонтов под мелким дождиком... Семин-то хоть в фуражке, а у папы голова босиком,
как выражается моя двоюродная племянница Инночка. Вот простудится - будет знать,
как лихачить!
Дверца открывается.
- Так что приходите обязательно, мне крайне важно дать в эфир именно
ваше мнение! Спасибо!
Он так широко улыбается, что можно не сомневаться: на деньги не попал.
- Ну, не Примаков, - довольно говорит он, трогаясь на приличествующих
случаю пятидесяти восьми в час, - но к этим гиблым друзьям, знаете ли, тоже
подход иметь надо. А то они всю мелочь из карманов норовят выгрести.
- Ой, смотрите на него! Мелочь! - поддеваю я. - Скажи лучше -
ползарплаты!
- Так это официальной, - посмеивается папа. - А хочешь, в магазин
заедем? Купим тебе чего-нибудь... Вот этот сарафан твой мне еще в прошлом году
надоел.
Я внимательно оглядываю его: чего хочет? Магазин какой-то... Еще бы в
бутик позвал! Тогда уж вообще... Нормальный сарафан, английская шерсть, и
водолазка в тон - вся женская часть конторы утверждает, что это суперэлегантно и
жутко модно. Нет, что-то затевает наш Поликарпыч, это точно! Вот что?
- Без четверти девять, - говорю я неторопливо. - Через пятнадцать минут
надо быть в офисе. А то Галка моя на меня обидится.
- А мы заедем - и отпросимся! - говорит он. Настойчивый какой. Зачем,
зачем ему со мной куда-то ехать?
- Не, пап, - решительно отказываюсь я, - у шефа гости сегодня в
одиннадцать, надо все подготовить. Протокол, сам же знаешь. Не дай бог чего не
так...
- Вообще не понимаю, зачем ты там работаешь!
Кажется, слегка разозлился. Так-так...
- Шла бы уж в Останкино, раз такая ответственная. Мне вот администратор
нужен.
- К вам ездить далеко! - смеюсь я. - А потом... - нарочно слегка медлю,
- ты же раньше мне этого не предлагал...
И смотрю во все глаза. Обидится, смутится или пропустит мимо ушей?
- А теперь предлагаю, - отвечает он твердо.
Пропустил. Ну и ладно.
- Увольняйся.