Близорукое политическое мышление видит корни наших бед во временах относительно недавних. Есть кого винить и можно назвать имена виновных, и от сознания, что виновный найден, становится немного легче. Но все чаще закрадывается в голову мысль, что наши вечно нерешаемые проблемы имеют, так сказать, принципиально иную историческую размереность. Может быть, чтобы понять современность, нужно "копнуть" прошлое как можно глубже? И не начать ли... с Адама? Для культурологического мышления подобная мысль не кажется дикой. В свете кризиса нашей нынешней культуры все очевиднее, что мы живем не одним сегодняшним днем, а находимся в едином поле всей человеческой культуры и потоке истории. И вся предшествующая культура для того и дана, чтобы обращаться к ней с сегодняшними вопросами.
Мой вопрос к Ветхому Завету что там произошло? Что это за первородный грех? И отчего этот запретный плод - с древа познания добра и зла? Чем провинилось в глазах древних авторов познание?
Стоит задать себе эти вопросы, как понимаешь, что притча Ветхого Завета попадает, что называется, в "десятку". Нет сегодня более актуальной проблемы, чем проблема человеческого познания.
Когда-то наука, желая господства над природой, призывала сокрушать идолов донаучного, в том числе и религиозного, сознания. Сегодня сама наука превратилась в идола, которого сокрушают. Вменяя ей в вину и экологический кризис, и появление духовно ущербного человека, враждебного бытию, и призывая к радикальной переоценке ценностей.
Библейская притча – сказка? Строго говоря, это миф, а за мифом всегда стоит некая реальность. В свое время нашелся человек, который поверил поэмам Гомера с их мифологизмом и торжеством, казалось бы, самого пылкого воображения. И открыл Трою. Убежден, что библейская притча – это не только прекрасная метафора, истолковывать смысл которой мы можем до конца своих дней. Возможно, на своем символическом языке она говорит о некоем событии, которое было, однако, не одномоментным, а растянутым во времени.
Что это за мифическое правремя? Так и хочется сказать, что это сладкое детство человечества, которое в библейской притче кончается, как сказали бы психологи, реакцией эмансипации, бунтом против отца и изгнанием из дому...
Библейская притча описывает грандиознейшую катастрофу - отчуждение человека, выпадение его из целостного мира и утрату им своей собственной целостности, бытийной непосредственности. Собственно, с этого и начинается история человечества. С драмы познания.
Сладок ли был запретный плод? О, если бы вкушающие ведали всю горечь последствий не только для себя, но и для самых далеких потомков. "Знание сила!" - ликующе воскликнул Фрэнсис Бэкон на пороге Нового Времени. (Впрочем, он говорил и еще нечто, чего нам обычно не цитировали: "Природу следует загнать собаками, ее следует пытать, чтобы заставить выдать свою тайну ученым, ее нужно превратить в рабу, ограничить и управлять ею"). Какая воля к господству! Та же самая, что звучит и в соблазнительных речах Змея, обращенного к Еве: "И откроются глаза ваши, и вы будете как боги"...
В христианской традиции Змея считают сатаной, а значит, отцом всякой лжи. Но Змей не солгал. Он только не сказал всей правды. Не сказал, как безмерно велик и труден Путь.
Вдумаемся: отчего этот плод запретный? В детстве нам внушали - зловредный Бог не хочет, чтобы люди, овладев знанием, были как боги. А может быть, он считает, что это знание... преждевременно? Что владение знанием требует определенной "взрослости", нравственной и душевной зрелости? Стоит только представить себе дикаря с атомной бомбой... На Древнем Востоке был всегда популярен идеал мудреца. А мудрец не кичится "знанием - силой", напротив, он поражает глубоким смирением, пониманием собственных слабостей, отсутствием желания господствовать. А главное, согласием ума, воли и чувства, гармонией между душой и умом. Может, вообще вся его мудрость есть следствие гармонии?
Вот и подумаешь: может быть. У Создателя и не было намерений лишить людей знания? Может быть, есть Знание - и знание? Есть знание цельное, требующее духовных усилий и длительного пути, взрослого постижения всей своей безмерной ответственности, знание мудреца. И знание необходимое, практически полезное, но всегда нецельное, частичное, функциональное. Впрочем, это еще не беда. Беда в том, что знание как бы не вполне... законное. Оно вырвано силой у природы, оно слишком похоже на огонь, украденный Прометеем у богов. Словно в самих основаниях, мотивах, истоках такого знания есть некий нравственный изъян...
Стремление, минуя длительное развитие, получить все и сразу есть не что иное, как проявление злой воли, воли к господству. Тут и обрывается детство человечества, так и не прожитое им до конца. Успело ли человечество с тех пор повзрослеть или оно все еще духовно незрело, хотя и успело овладеть явно преждевременными знаниями?
Не забудем: в Библии речь идет о познании добра и зла. О нравственном познании. О становлении нравственного разума. А нравственный разум предполагает свободу, стоит на фундаменте свободы. Бремя свободы - есть бремя нравственного выбора.
По библейской легенде Адаму и Еве дарована вся полнота свободы. Господь не поставил ("на всякий случай") стража у древа. Вся дальнейшая история человечества без конца повторяет изначальную ситуацию: люди не готовы к свободе, но обречены на нее.
Рай - это культурный образ идеального мира. Не просто цветущий сад, но образ окультуренной, возделанной земли. Однако, никаких следов работы, труда мы не видим. В народных легендах, сопутствующих Ветхому Завету и собранных в "Агаде", высказываются остроумные догадки, что вся работа Адама заключалась в том, чтобы ежедневно обходить сад и при необходимости просить Бога послать дождик. Все делается как бы само собой. Так сама собой течет река, не сознавая своих усилий. Так движется естественный порядок жизни - и дело человека лишь в том, чтобы не мешать ему. Хранить его - этот естественный, в данном контексте - божественный, порядок вещей. "И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Эдемском, чтобы возделывать его и хранить его" (Быт.2,15). С возделыванием все понятно, но вдумаемся в другой глагол, чрезвычайно существенный - хранить. Хранить - самому не портить, оберегать от порчи? Или хранить в каком-то более общем, универсальном смысле? Хранить то, что считают самым ценным, - Бытие. Хранят, любя, взглядом оберегая, улыбкой приветствуя. И если довести эту метафору до предела, то можно сказать, что мир стоит потому, что человек хранит его в душе своей. Вмещает любовно весь мир в душу и удерживает его в ней.
Выходит, что тут человек действительно рядом с Богом, ибо его душа является невидимой основой, опорой всего сущего. Если ослабеет это постоянное духовное усилие, то произойдет непоправимое, мир... рухнет. Вот почему грехопадение оказывается одновременно и "падением" мира, его порчей. Покуда мир хранят, он является раем, в нем нет смерти, в нем не проливается кровь, в нем даже животные не едят друг друга (ибо им дана "вся зелень травная в пищу"). Хранить мир - вот труд Адама, который и не ощущается как труд. Это душевное состояние, которое сродни влюбленности, это исходящий от человека импульс приятия, признания всего сущного. Признание - до всякого знания! Не в этом ли суть запрета? Нельзя нарушать естественный порядок вещей, в котором знанию предшествует любовь. Сначала любовь ко всему сущему, бытие в ладу со всем сущим, а потом уже знание, мышление, использование. Ни в коем случае не наоборот! Но ведь скажет гениальный Декарт: "Мыслю - следовательно существую". И формула эта как краеугольный камень в фундамент здания пауки Нового Времени. Но ведь в ней естественный порядок вещей уже перевернут – здесь человек утверждает не бытие сущего, а свое собственное
существование с помощью мысли.
Рай в Ветхом Завете - это сотрудничество с Богом, соавторство. Адам дает всему живому имена. А имя, чтобы быть точным, должно соответствовать сущности. И, следовательно, эту глубинную сущность Адам каким-то другим способом (хочется сказать любовным") знает... Знает не рационально, не умом, а, как мы выражаемся, душой, сердцем. Так или иначе - покуда этого знания ему вполне достаточно. Ему даровано мгновенное - без долгого и тяжкого труда - интуитивное схватывание сущности. Потому что в этом райском состоянии мира познавательная ситуация именно такова: ничто не таит в себе свою сущность, но доверчиво и откровенно открывается всякому взгляду. Тут все друг для друга прозрачно. Тут все хотят друг другу сказаться. Ничто не лжет. Что явлено, то и есть на самом деле. Поразительная общительность - и не стоит ли за ней Бог-Логос, связывающий все сущее в немыслимую, невозможную целостность? Невероятная системность существования, переплетенность всего со всем, близость, родство, единение... Все причастно к Целому. И отпадение от целостности любого элемента оказывается, как в случае грехопадения, катастрофой для всей системы...
Представим себя хоть на кратчайший миг в раю (тем паче, что всем нам дана память о рае - наше собственное детство) - и мы поймем главный его закон: здесь все сущее признает тебя, утверждает твое бытие! Здесь все глядит в глаза друг другу и говорит: ты есть, потому что я тебя люблю. Но если тот, в чьих глазах ты ищешь подтверждение своего бытия, отвернулся, на миг забыл о тебе, то ведь тебя как бы и нет! Это миг небытия, как бы смерти. Последствие грехопадения в том, что в мире, доселе бессмертном, появилась смерть. И человеку теперь придется бороться с ней, одолевать ее внутри себя, дабы не обмереть, не стать внутренне неживым, механическим существом.
Смерть появилась именно тогда, когда Адам (пусть на кратчайший миг) забыл о Боге, о целостности бытия, которое он призван был хранить. То есть по существу "выпал", вышел за пределы этого целостного бытия. Съеденный плод - всего лишь символ такого шага. Куда же он вышел? А в небытие! В некое запредельное, трансцендентное пространство, где нет ничего, кроме тебя самого и твоего изолированного сознания. Где ты сам по себе являешься и единственным автором, и хозяином своей мысли. Без этого трансцендирования и как бы смерти всего сущего для тебя нет познания. Вот, если угодно, самая суть греха перед Бытием. Чтобы мыслить, я должен из Бытия выйти и от Бытия отвернуться.
Нравственный же смысл грехопадения, разумеется, не просто в самовольном поступке, нарушении запрета. Тут предано доверие. После этого уже невозможно, как прежде, верить друг другу, общаться так, как будто этого не было. Общение двоих - как драгоценный сосуд, до краев наполненный влагой. И вот сосуд треснул - и влага бытия из него вытекла... Все остальное известно. Не слишком ли, не непомерно ли велика цена, заплаченная за мысль?
Момент, который я пытаюсь здесь зафиксировать, отождествив его с грехопадением, – момент рождения Рационального Деятеля. До сих пор человек пребывал внутри мира - как в лоне. Субъективно переживая свое единство со всем сущим. Теперь же он глядит на все с некоей условной точки вне мира. Извне. Есть его Я, стоящее как бы вне мира, и мир перед ним. И этот мир перед ним есть мир ему противостоящий. Не райский мир - живой и манящий, в котором все было интимно связано с ним самим. А мир мертвой объективности, где все объекты отдельны, и нужно что-то сделать, чтобы как-то присвоить их. В момент, когда вкусил человек плод с Древа Познания, он впервые увидел мир со стороны. И мир предстал во всей своей чуждости. Таким, каким бы он виделся взгляду постороннего, даже инопланетянина. Ибо взгляд человека Знания и Дела должен быть безжалостным, трезвым, не опьяненным дионисийским Хмелем бытия. Взгляд, готовый положить любой предмет на предметное стекло и потрошить его, анатомировать, пытать-выпытывать его тайны. Да простится мне возможное преувеличение, но этот взгляд представляется мне даже чуточку нечеловеческим! Рационально-деловая установка требует "нечеловечности" хотя бы как момента: на объект нужно посмотреть таким взглядом, каким бы он, если бы мог, посмотрел сам на себя. Вот таким объективным и чужим взглядом посмотрел на Еву вкусивший плод Адам. Тысячу раз глядел на нее любя, а теперь впервые посмотрел на нее как на "объект" и увидел наготу ее. И тут же устыдился, ибо сам оказался увиденным чужим взглядом. Даже взгляд Бога кажется ему чужим - и он прячется от него за деревом.
Грандиозен масштаб происшедшего. Это сопоставимо с рождением человека - из утробы матери он рождается в мир, полный трудов и опасностей. И мир этот совсем, совсем другой! Нет прежней целостности - мир рассыпался на отдельные предметы - объекты, и каждый таит глубоко в себе свою тайну, которую уже не желает сказать нам. И мы относимся к нему так, как будто он что-то злонамеренно скрывает, мы ставим под сомнение его самобытность, мы норовим теперь все разломать на отдельные части, чтобы потом собрать сообразно логике продуманной нами конструкции, логике дела. Конечно, камень не кричит, когда из него делают каменный топор, и металл не вопит о своем нежелании отливаться в заданные формы. Да и сам человек не слишком долго тоскует по утраченной детской свободе и родстве с бытием - и с готовностью подчиняется логике уготованных ему обществом форм. Он формируется как Рациональный Деятель - он не только все сущее, но и самого себя подчиняет логике рациональных форм. А это значит, что он может уже быть не только самим собой, естественным, но и Иным, искусственным, уклоняющимся от своего естества, от образа и подобия Божьего...
Что же ему теперь - грешному делать? А несмотря ни на что, быть человеком, всякий раз заново усилием души рождать в себе человечность. И если уж суждено ему мыслить, познавая, работая в поте лица, занимаясь наукой и создавая технику, то все же не по одной инерции дела, не по одной его формальной логике. А так, как сказал поэт, обронив однажды, «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать…". Мыслить, но и страдать, искупая грех односторонней, далеко отлетевшей от Бытия мысли...