1.
Ресторан светил мутными разноцветными огнями. За окнами был поздний весенний вечер. В единственном полупустом зале что-то наигрывали усталые музыканты - и тут, вдруг, дюже энергично, появились пятеро молодых людей. Они огляделись в долю секунды и, убыстряя шаг, направились к дальнему столу, где сидели трое прилично одетых кавказцев. Поздно почувствовав опасность, кавказцы не успели вскочить - только чуть привстали, сдвинув стулья. И на этом замерли - потому что идущий первым высокий парень лет тридцати, черноволосый и худощавый, с резким криком: "Ну замри, твари, бля!!!" выдернул откуда-то большой черный пистолет, направив его будто сразу в четыре лба...
2.
Петр Андреич Платов - следователь РУБОПа в чине майора - вошел в свой кабинет, снял плащ, сел за рабочий стол, достал из кейса бутылку пива, открыл об ребро сейфа и налил в стакан. Пиво не зашипело и даже не запенилось. Майор - невысокий толстый человек, с обширной залысиной, умными глазами и одетый в неброский костюм - посмотрел на стакан недоверчиво, даже с пристрастием. Но, поморщившись от головной боли, выпил жадно. Рукой утер губы. Не спеша закурил и обратился к находящемуся в комнате помошнику:
- Ну что там, Саня?
Помощник Платова, молодой лейтенант Саня Логинов давно уже на месте. Толком не разделся - сводки с Петровки читает. В джинсах, куртка кожаная - чистый "братишка":
- Вот тут нас касается непосредственно, Петр Андреич. Читаю вслух. "Около 23-00 в парке Сокольники у ресторана "Фиалка"..." Короче, тройное убийство. В машине, синяя "Бэ-эм-вуха", двоих расстреляли через лобовое стекло. Третий успел выскочить - рядом застрелен в затылок. Итого - три азера-трупака. В багажнике четыре кило наркотиков - по ходу, герман, естественно. И там еще помповик. Убийцы, короче, скрылись. Тоже, вроде бы, синяя "Бэ-эм-вуха", номер никто не запомнил. Свидетели - коммерсы-лохи, но пьяные все, по ходу, были. Введенный "Перехват" результатов, естественно, не дал... Все. Петр Андреич! Как думаете - снова братки Норильского шалят?
- Саня, Саня... Ну как ты излагаешь? "По ходу", "трупаки"... Что ты прямо как бандит у меня какой-то?
- Ну мы-то, в отличие от вас, университетов не кончали. Психических всяких...
- Ладно, ладно. Психологических, правда... - Платов допил пиво, - Значит, Сокольники... Если это опять Норильский кровопийствует, то машину они тут же поменяли - у них свой сервис и гаражи на Короленко...
3.
Зеленый-зеленый, скорее даже изумрудный, "Фольксваген" довольно быстро передвигался по Дмитровскому шоссе. В кабине находились пять человек. Все ребята были крепки, подтянуты, коротко стрижены, одинаково по бандитскому фасону одеты и вооружены - последнее явственно отражалось на молодых гладко бритых лицах. Постарше всех выглядел только сидевший на переднем сидении рядом с шофером парень. Было ему около тридцати - с трехдневной щетиной, худой, с тонким чуть горбатым носом и сумасшедшими впалыми глазами - он собранно курил, не шутил, не балагурил.
- Ни хера ж себе соскочили! - сказал Варнак-Варфоломеев и харкнул в открытое боковое стекло.
- Норильский! На фига ты их определил? - безрадостно, даже озабоченно обратился к старшему Филипп Рогов.
- Ты, Фил, сам что-ли, не въезжаешь, в натуре? - встрял самый тщедушный из ребят Глеб Фоменко-Фома. Остальные молчали.
- Заткнитесь, братки, оба. - коротко бросил Норильский.
Машина свернула с Дмитровского шоссе, чуть проехала и очутилась во дворе типовой сине-белой шестнадцатиэтажки...
4.
Компьютеров майор Платов не признавал в силу возраста - новенький 486-й "Ай-Би-Эм" использовал только молодой лейтенант Саня Логинов, для единоличного аутопреферанса. Вся фактура по банде Норильского лежала в оранжевой папке с белесыми завязками, которую и достал из сейфа Петр Андреич. Здесь были конспекты уголовных расследований, распечатанные показания зашифрованных источников, аналитические справки различных спецов из МВД. Майор Платов углубился в чтение...
Никогда Сокольники ничем необычным не выделялись в череде ареалов обитания московских преступных сообществ. Район средней руки. И бандиты, и их бригадиры - тоже так себе. Своих урожденных "законников" не было и нет. "Сокольническая бригада", простая и немногочисленная, варилась в собственном соку, редко озадачивая компетентные органы чем-нибудь оригинальным. Три десятка полужирных коммерсантов, вещевая толкучка у одноименного метро, парк имени культуры и отдыха... Ребята на чужие территории не лезли, все иноземные наезды отбили еще в конце восьмидесятых. И тут появился Норильский...
"Что-то все-таки не совсем здесь понятно, - думал Петр Андреич, закуривая очередную сигарету и внимательно перелистывая страницы, - Что-то не очень здесь сходится... Ведь отнюдь этот еврейский юноша не "беспредельщик"..."
Норильский - в миру Андрей Шварцман - со своими соратниками-отморозками вел себя кротко. Не проявлял излишней жестокости и по отношению к коммерсантам - был честен, насколько это возможно для рэкетира, по своему благороден. Но был Андрей Норильский безжалостен к тем, кто входил в признанную иерархию бандитской Москвы. Не делая при этом различий между ворами в законе, над которыми смеялся и которых отказывался слушать, и трусливыми лаврушниками, покупавшими свои дутые звания за деньги...
5.
На бетонных ступеньках стоял грустный мальчик лет четырех в красной курточке.
- Здорово, братишка. Где мамку с папкой потерял?" - сказал ему Норильский, улыбнувшись.
- Здраствуй, дядя. Ты разве бандит? - серьезно
спросил мальчик.
- Да нет, старик - я просто дяденька, - Норильский присел возле мальчика на корточках. Четверо его спутников стояли и неуютно посматривали по сторонам, чуть качая на украшенных золотыми браслетами кистях кожаные сумочки-барсетки.
- Если все-таки ты бандит, - продолжил серьезный мальчуган, - Подари мне пистолет. Нужно мне скорее застрелить Ваську...
- Что за Васька? Какую подлянку кинул?
- Васька Пыпин, из подготовительной. Сказал, что у меня папа не на войне погиб, а просто нас бросил... - мальчик грустно опустил глаза и захлюпал носом.
- Да. Сволочь, видно, твой Васька. - Норильский достал из-за пояса черный пистолет ТТ, вынул обойму, извлек из нее патрон. - Вот. Держи пока патрон. Смотри только, не играй с ним. Это для Васьки. Чуть-чуть еще подрасти - будет у тебя такой пистолет. Я обещаю. Только никому не говори, что мы с тобой друзья. Ладно?
- Ладно... Спасибо... - мальчик, уже улыбаясь, вертел в руках патрон. Норильский вставил обойму, убрал пистолет, погладил мальчика по светлым волосам, встал, обернулся к спутникам, кивнул и первым вошел в подъезд. И уже у лифта, ни к кому специально не обращаясь, он снова улыбнулся и произнес:
- А хорошо, братва, быть таким маленьким пацаном...
6.
Платов колдовал над папкой, попивая отвратительный кофе. Из папки выходило, что в столицу Андрей Шварцман прибыл из Пермской колонии строгого режима, где оттрубил ровно трешник. А родился Норильский, естественно, в Норильске, в январе 1969 года, в простой советской семье Иосифа Абрамовича и Марии Александровны Шварцманов. Восемь классов средней школы окончил летом 84-го. Тогда же поступил в техникум. Учебу прервала армия. Срок он получил летом 91-го за нанесение тяжких телесных повреждений своему приятелю в пьяной драке. "Проникающее ранение нижней челюсти, нанесенное тупым предметом бутылкой," - ничего более подробного северные коллеги на запросы московского РУБОПа прислать так и не удосужились, не говоря уже о каких-либо психологических штрихах. Если не считать таковыми обозначенные в характеристике-отписке из Азербайджана, где "Норильский" служил с 87-го по 89-й год в 226-м полку внутренних войск МВД, "моральная устойчивость" и "адекватная реакция на критику". В Азербайджане Шварцман принимал участие в "обеспечении режима чрезвычайного положения" в Баку и Гяндже в декабре 1988 года.
По своим каналам майор Платов навел справки и узнал, что в Пермской колонии сошелся "Норильский" с неким Иваном Кретовым-Банзаем, который возглавлял в Москве так называемую группировку грабителей и вымогателей "Старые Сокольники", родившуюся в один год с московской Олимпиадой и стоявшую у истоков нынешней "Сокольнической бригады". Сидел он с 90-го года за ношение оружия, подделку документов и сопротивление сотрудникам правоохранительных органов. Возможно, именно от Банзая получил Норильский какие-то полномочия, раз после освобождения всплыл в Сокольниках. А Кретов через пару месяцев после освобождения Шварцмана зачем-то умер в колонии, передозировавшись самодельной химкой.
По информации же из Главного управления исправления наказаний МВД выходило, что вскоре после знакомства с Кретовым Шварцман стал полностью отвечать лагерному экономическому определению "стойкий ЗэКа". Участвовал в бунтах наравне со всеми. Физически крепкий, насилию со стороны других заключенных не подвергался и вскоре завоевал авторитет. Работать отказывался и дважды держал голодовку, но не со всей зоной, а сам по себе...
7.
На площадке 10-го этажа лежал скрюченный и, видимо, почти мертвый молодой парень лет семнадцати в синем джинсовом костюме. Он лежал уткнувшись лицом в грязный кафель, неестественно вывернув ноги в ношенных кроссовках и раскинув руки со сведенными судорогой пальцами. В углу, у мусоропровода, валялась небольшая лоскутная также джинсовая котомка, а возле нее, на кафеле - мутный одноразовый шприц и черный резиновый жгут.
Увидев тело, Норильский чуть вздрогнул, сделал быстрый беспокойный шаг к телу и присел возле него на корточки. Поднял безжизненную руку, нащупал пульс.
- Познакомьтесь, пацаны. Пока он живой. Это Игорь из Реутова, мой знакомый. Варнак, на ключи, открывай дверь... Помогайте занести, ну чего встали-то? Фома, ты сумку возьми, а это говно наркоманское - к черту выкинь, в мусоропровод...
8.
Итак, где-то в январе-феврале 95-го, отдохнув несколько месяцев на родине, Андрей Шварцман, уже нареченный в колонии Норильским, прибыл в Москву. Поначалу Шварцман разъезжал на очень старой 1-й модели "Жигулей", и квартиру снимал на отшибе, в районе Щелковского автовокзала. Но вскоре он начал жить на разных непонятных квартирах, постоянно меняя дислокацию, а его имя прочно утвердилось в текстах секретных милицейских досье. Свою банду Норильский сколотил достаточно быстро. Первыми к Норильскому примкнули молодые братья Саликовы, Андрей и Семен - профессиональные квартирные грабители. Дела у них в последние полгода шли так себе, и когда Шварцман как-бы невзначай дал им неплохую наводку на квартиру богатого еврея-ростовщика, где они взяли золота и валюты тысяч на десять, ребята нашли его, отблагодарили по честному и предложили взять руководство их "семейным делом" в свои руки. Потом были Заведеевы, Яков и Иван, тоже кстати братья, державшие небольшой автосервис на Короленко и обслуживавшие тем самым всю "Сокольническую бригаду" бесплатно. Крышей их, правда, были измайловские чеченцы, и потому дела у братьев Заведеевых шли еще хуже, чем у Саликовых. Шварцман ласково убедил Яшу с Ваней не делиться доходами с "чехами" и застрелил прямо на примыкающей к территории сервиса улице двоих "шестерок" из чеченской общины, открыв счет своим московским убийствам. Сервис пару раз для острастки взрывали, но вскоре, в связи с чеченской компанией, большинство "чехов" замели, как террористов ...
9.
Наступил прохладный апрельский вечер. В квартире на Дмитровском шоссе, которую держал для всей команды Яша Алфеев-Алфей, целый день отдыхали приехавшие после дела в "Фиалке" Норильский и четверо бывших с ним. Еще одного человека - какого-то Игоря из Реутова - они притащили с лестничной площадки в еле живом состоянии. Норильский вызвал по телефону Максима Козлова, всеобщего надежного врача, который не раз выводил из алкогольного штопора особо увлекающихся членов банды. Козлов приехал на такси за полчаса, позвонил условным звонком, облачился в белый халат, чем вызвал зубоскальство со стороны некоторых, и пошел на кухню осматривать бессознательное тело Игоря, распростертое на кушетке.
- Что с ним? - спросил "Норильский", когда тот вышел.
- Передозировки нет. Я глюкозки вколол ему... И снотворного - пусть поспокойнее поспит. К завтру оклемается, а потом, наверное, опять туговато придется. Тогда позвонишь...
- Спасибо, Макс. Сочтемся. Фома, проводи там нашего "айболита"...
- Всем спать, - скомандовал Шварцман, когда Козлов ушел. - А ты, Алфей, ночью дрых, так что иди на кухню, контролируй нашего мальчика и обзвони остальных, кого найдешь. У кого ко мне какие мазы - сегодня ночью буду в бане в парке, на Лучевом просеке... Где "копейка" наша битая-перебитая?
- В соседнем дворе стоит. Тебе зачем?
- Ни к чему мне нимбом, бля, светить сейчас в Сокольниках...
10.
Петр Андреевич Платов оторвался от папки на телефонный звонок и показал руками и головой, что, мол, "меня нету". Саня Логинов понял. Когда он закончил говорить, Майор спросил:
- Что там случилось?
- Вас завтра к часу ждет генерал Никифоров. Он сильно злой...
- Да... Ну, что делать... Значит, я с утра не появлюсь - из дома сразу к нему поеду...
Следующим членом группы Андрея Шварцмана стал Яков Алфеев, профессиональный угонщик-одиночка. Как на него вышел Шварцман, неизвестно, но прикрепившись в сервису Заведеевых и перестав заботиться о сбыте угнанных автомобилей, выправлении документов и прочем, Алфеев в несколько раз повысил производительность труда на радость всей компании. Потом пришли Леха Федоров по кличке Фаддей и Семен Кононыхин-Кочерга. В прошлом спортсмены-регбисты, они использовались сокольническими бригадирами на самых грязных работах, и при любых обострениях с местным 24-м отделением милиции ребят подставляли почем зря. Только чудом ни один из них не отсидел в своей жизни больше 30-ти так называемых "президентских" суток. Норильский вошел с ними в контакт, дал по три тысячи "подъемных", шестую модель "Жигулей" и пообещал отстрелить голову всякому, кто попробует столь бессовестно использовать таких отличных парней. В подтверждение своих слов у входа в кафе "Стромынка" он зверски избил сокольнического авторитета Василия Седого, сломав ему нос и два ребра. После этого к нему сразу же переметнулся не последний человек Лева Матвеев по кличке Матвей, контролировавший сбор денег с сокольнических коммерсантов и прекрасно знавший, как, где и сколько чего имеется, кто на кого работает и кто кого подставляет. Матвея команда встретила с распростертыми объятиями. Но процент в деле он получил, как все. Все делилось поровну, все решалось сообща. Дисциплины не было - только дружеская поддержка и взаимовыручка.
Потом пришли Филипп Рогов-Фил и Сергей Варфоломеев-Варнак, быки из Гольяновской группировки, с которыми Шварцман познакомился, когда жил на Щелковской и посещал бар "Черная акула", места сбора "гольяновских". А последним к банде Норильского примкнул маленький Глеб Фоменко по кличке "Фома". Это был один из самых удачливых адептов гоп-стопа. Было ему 25-ть, но выглядел он от силы на 16-ть. В тюрьме сидел дважды, год и два года с разницей в полгода, но дело свое любил. Он и стал самым верным соратником и последователем Шварцмана.
Так сложилась банда Норильского. И стала грабить, беспредельничать, богатеть и убивать. Многие просили Шварцмана успокоиться - он улыбался и стрелял...
Оранжевая папка была наполнена бумагами под завязку. Только к вечеру майор закончил читать. Завтра предстоял тяжелый вызов "на ковер" к генералу Никифорову...
11.
А ночью майору приснился сон, что он совсем мальчик, лет тринадцати от роду. Ему приснилось детство, и его собака - огромная, лохматая, черная. Он живет в доме с земельным участком, окруженным высоким забором. Собака постоянно прыгает на забор и клацает зубами. Она неуравновешенна, она очень зла, хотя никого - ни его, Петю, ни маму, ни папу - не кусает. Но любого другого может взять и растерзать на месте. Поэтому, вроде бы, им всем надо ее уничтожить, попросту убить. Все плачут - очень жаль собаку, а больше всех Петя, ведь они с ней прожили вместе не один год, играли, бегали. С ней он чувствовал себя на голову выше всех мальчишек, чувствовал себя смелым. Вырастил ее фактически из щенят. Но вот у собаки красным и желтым заблестели глаза, она стала поджарая и очень мускулистая, она стала на всех кидаться, и приходится идти на поводу у общественной морали. Кто будет убивать ее? Понятно, кто. Он, маленький Петр Андреич - кто еще сможет?
Отец в своем инвалидном кресле целыми днями молчит и только смотрит в окно. Даже говорить он не может. Куда деваться? Петя не хочу рубить собаку топором, вообще не хочет видеть ее крови. Он ведь так любил ее щенком трепать за уши, играть и разговаривать с ней. Тогда он идет в комнату к отцу. Он прекрасно знает, где мать прячет его именной пистолет "Вальтер", в каком ящике стола. и даже знает, где она прячет ключ от этого ящика. Он берет пистолет, выбегает во двор. Собака лежит на траве - большая, мощная. Она привязана к забору и так неподходяще спокойна. Все ее обступили, подходит маленький Петр Андреич, в руках черный пистолет. "Куда стрелять, чтобы не было крови, чтобы нашей собачке больно совсем не было!?" - спрашиваю он у матери и соседей. Они не отвечают. Собака выжидающе смотрит. В голову, в сторону этих желто-красных глаз он стрелять не может. Целится в шею. Собака привстает. В последний момент мама советует ему стрелять в сердце, прямо под левую лапу привставшей, как в ожидании чего-то нехорошего, собаки... Бах! Толчок, маленькая слишком дырка в корпусе, собака чуть подается назад, молча, шерсть чуть пропиталась кровью. Бах! Стреляет снова, примерно в хребет, и тут же - Бах! - куда-то в шею. Собака неподвижна, содрогается тело, но поза - напряженная, подавшаяся назад, привставшая - ничуть не меняется. Он щелкает снова - пусто. Опять, опять. Нет выстрелов, нету! Кончились патроны - он так быстро брал пистолет, что он не посмотрел обойму, а там было только три собачьих смерти...
Собака не умирает, даже не скулит. Шерсть все больше пропитывается кровью, кто-то может на это смотреть, кто-то отвернулся, отпрянул - но тоже молча. Пистолет падает на траву, собака жива, ей больно. Но жива она только чувством своего неподчинения... И не издает ни звука, и даже отвернулась, и смотрит в другую сторону... Все вдруг разом начинают жутко кричать! Сон скомкан, порван, уничтожен...
Но закончился сон все-таки ничего. Петр Андреич, уже правда почему-то 25-ти летний, выпускник психологического факультета МГУ, с какой-то веселой компанией девиц и незнакомых ребят, катается по Москве на большой грязной машине, вроде на старой "Победе", или "Москвиче". Катается, кажется, в районе Мичуринского проспекта. А сзади за машиной легко бежит его собака. Она не отстает ни при какой скорости, останавливается вместе с ними на светофорах и, главное, не попадает под другие машины и никому не мешает - ведет себя просто замечательно. Все восхищаются: "Ну и собака у тебя, Петька! Ну и собачатина! Вот это да!" Молодой Петр Андреич очень рад, гордится похвалами - ведь это ни кто иной, как он ее дрессировал и воспитывал с детства. Потом, на какой-то обочине он наконец вылезает из машины, собака прижимается к нему, Петр Андреич гладит ее по черной шее и натыкается на круглый шрам. Ниже - справа на груди - еще один, чуть с корочкой запекшейся крови. "Прости меня," - он присаживаюсь на одно колено и говорит с ней шепотом, гладит по голове, спине. Начинает плакать...
12.
В бане-избушке, спрятанной в лесах парка, гуляла братва. Стоял стол, заставленный водкой, шампанским и пивом, фруктами, бутербродами и икрой, заваленный часами, пачкми сигарет, черными пистолетами и снятыми золотыми цепями. Водка смешивалась с шампанским и запивалась пивом. Магнитофон крутил блатняка. Ребята отдыхали, развалившись голыми, в простынях и полотенцах, в глубоких креслах. Две не более их одетые не последних форм девушки лет семнадцати, Маша и Катя, бесплатно выписанные по телефону из подшефного агентства, мило игрались и щебетали. Все по двое-трое, вперемежку, уходили то в сауну, то в маленький бассейн, то в аппартаменты. Параллельно шли обычные базары о незатейливых бандитских делах - мелькала и обычная ручная распальцовка.
- Девчонки! Вы правда сестры? - не унимался маленький Фома. На сестер Маша и Катя похожи не были.
- Мы "молочные"! - смеялись они.
- Айда бабахнем водки! - Иван Заведеев схватил бутылку "Абсолюта" и, плеская напитком по сторонам, стал наполнять фужеры.
- Понеслась! За удачу, пацаны!
Все выпили. В комнату с криком: "Уже, мать вашу, 120 градусов на хронометре гребаном!!!" ввалился Леха Фаддей и, схватив бутылку пива "Гессер", открыл ее зубами, запрокинул голову и шумно задвигал кадыком.
- Тихо! Пока не забыл: завтра вечером общий сбор у Алфея на хазе... - сказал Норильский, и все по-деловому закивали...
13.
- Маша... Можно, я тебя обниму?
- Почему ты спрашиваешь?
- Не могу же я не спрашивать, в самом деле! Вдруг тебе неприятно?
- Мне нормально... Такая пьяная!
- А я пью-пью, пью-пью - бесполезно...
- Нажраться хочешь?
- Наверное... Так можно, я тебя обниму?
- Я же сказала. Что ты, в натуре, как маленький... Иди сюда...
- А я и есть маленький...
- Да, ты маленький. Я чувствую...
- Маша... Хочешь посмеяться?
- Давай.
- Я, представляшь... я... это...
- Ну что "это"-то? Говори скорей.
- Ну, в общем... В общем, мальчик я...
Он сконфуженно, как маленький, замолчал. Она с пьяной нежностью посмотрела на него, погладила по голове:
- Вот дурачок... Чего же тут смешного? Это же хорошо...
- Почему это "хорошо"?
- Не знаю. Хорошо - и все! Хорошо, что ты мальчик. Глупый мальчик. Голый мальчик - золотой крестик... Я пья-я-а-ная! Значит, мальчик?
- Мальчик. Смешно?
- Никого-никого не было? Сколько тебе лет?
- Двадцать восемь. Никого-никого. Смешно, да?
- Смешно... не знаю... Я ведь про тебя слышала не раз... Слушай... А ты, это... правда...
- Что - "правда"?
- Ну... правда, что ты многих здесь убил?
- Так получается... Человек десять точно замочил... Суки они...
- Что-то я не очень тебе верю...
- Правда-правда. Убиваю разных там... Ну и что?
- Да ну, я тебе не верю...
- Правда-правда! Мне можно продолжать тебя обнимать?
- Значит, правда, что ты тот самый Норильский?
- Да, тот самый. Тебе это приятно?
- Знаешь... Может, тогда лучше не обнимай? А? Ну, пожалуйста, а?
- Смотри - и вас с Катькой пристрелю...
- Слушай, заканчивай, ладно?!
Она попыталась его оттолкнуть. Он обиделся, резко отпустил ее, отвалился от спинки дивана, нагнулся, уперся локтями в колени, закрыл лицо руками... Вдруг сорвал руки с лица и повернулся к ней лицом. На лице - смех:
- Да ты чего?! Поверила?! Ха! Вот глупая девка!
- Ты что, Андрей, правда ведь - пошутил?! - радостно засмеялась она. Он вдруг перестал веселиться и зло произнес:
- Поверила? Дура! Какой из меня мальчик?! Я таких, как ты, знаешь сколько поимел?!
14.
Храм святого Иоанна-великомученика находился недалеко от Красносельской, в трех автобусных остановках от дома Петра Андреича, что у трех вокзалов. Не то, чтобы Платов часто заходил сюда, посещал службы или молился. Но лет пять назад он довольно близко сошелся со своим тезкой отцом Петром. Батюшка в шестидисятые годы был профессиональным вором-домушником, отсидел пять лет, получил некое "знамение" и поступил в семинарию. Психологу Платову мудрый мудростью народной священник, понимающий к тому же суть воровской души, был интересен втройне...
Однако в то утро батюшка был безнадежно и в лоскуты пьян. Платов не сразу нашел его в пустой церкви: служка Семен, паренек лет шестнадцати, мывший пол, узнал Петра Андреича, кивнул ему, сделал страшные глаза, показал пальцем на алтарь и прошептал: "Здравствуйте... Тихо-тихо... Он там... Службу завалил... Всю ночь пил, сразу после всенощной... Я думал молится, не стал мешать, пошел домой... Прихожу сегодня - храм нараспашку, а он уже проснулся и похмеляется. Нельзя ведь ему, зашитый ведь... Люди пришли на службу, а он вдруг кричит из алтаря: "Семен! Кого там черти принесли?!".
Батюшка сидел в алтаре - пузатый, обмякший, с нечесанной бородой и закатанными рукавами рясы. Перед ним на жертвеннике расположились полупустая бутылка "Пшеничной", пепельница с окурками папирос и некий служебный сосуд - видимо, со святой водой. Закуски не было. Увидев Платова, отец Петр криво ухмыльнулся, и с трудом произнес:
- А-а-а... Спасай тебя Бог, Андреич, раб Божий... С чем по... пожаловал-явился в сей пустынный храм, людьми покинутый?
- Здраствуй, батюшка Петр Макарович. С наступающим тебя светлым праздником Воскресения. Никак, с Богом самим выпиваешь?
- Дак а с кем же выпить? Лет десять я уж и не пил... и не пил... Дай, думаю, посижу ночку вот здесь, по-простому... А что? Нам с Ним это можно... друг друга знаем не один год... Оба мы, одинокие, в поисках Абсолюта томимся, ждем...
- "Абсолюта"? Что ж, "Пшеничная" вам не по вкусу пришлась?
Увидев хитрую ухмылку Платова, отец Петр радостно закривлялся, засмеялся, закашлялся. Наконец он воскликнул:
- Ну, молодец, Андреич! Шутишь все, шутишь... Пришел же ты ко мне с чем-то, так ведь, следачок-червячок ?
- Так, отец Петр. Во истину, за разговором пришел...
- Стой! Какой я тебе "отец"? Ты какого... это... года будешь?
- Пятидесятого.
- А я тридцать четвертого. Тысяча девятьсот, ха-ха... Так что брат я тебе... старший, правда, сильно... Вот братаном и клич меня...
- А братья-тезки бывают ли, Петр Макарыч?
- А мы сводные братаны! Сводные с тобой! Да и то - почему не бывают? Если батяня с ума сошел...
15.
Было часов одиннадцать утра, когда "Жигули" Шварцмана вдруг свернули с дороги у остановились у метро "Сокольники".
- Что, братишка, пивка хочешь? - с издевкой Шварцман парня лет тридцати пяти в форме десантника, с испитым лицом и табличкой на груди: "Помогите ветерану Афганистан".
- Иди ты к такой-то богоматери, подонок... - зло ответил тот.
- Это я подонок?! - Норильский залепил ему по щеке.
- Ты что, осатанел, идиот?! - заорал афганец так, что прохожие замедлили шаг и стали оборачиваться на шум конфликта.
- Хрен ли ты сидишь?! А ну - встань и иди!
- Пошел на хер, сволочь! Я кровь тратил за таких ублюдков, как ты!
- Встань и иди, говорю тебе! Встань, мразь!
- Ах так?! Ну, сука, получи! - парень вдруг резво вскочил, принял не слишком умелую стойку, но все же двинул Норильскому по носу, да так, что Андрей упал на асфальт. Милиционеры, стоявшие метрах в десяти от столкновения, засмеялись, один даже зааплодировал.
Шварцман прикрыл рукой голову, ожидая удара ногой. Из его носа струйкой побежала кровь. Удара не последовало - парень стоял над ним, чувствуя спиной опустевшую коляску и краснея от возмущенно-насмешливых взглядов прохожих. Потом опустил руки и совсем засмущался. Шварцман дружелюбно улыбнулся, утер рукавом кровь и резво вскочил на ноги. Афганец стоял, опустив голову, и, когда Андрей обнял его за плечи, слабо отшатнулся. Андрей притянул его голову к себе и сказал на ухо:
- Я Норильский - слышал? Так что не занимайся ты дерьмом. Меня найдешь после Пасхи в кафе "Стромынка". Будь!
Он хлопнул парня по плечу и побежал к машине, где, не обращая внимание на происходящее, дремал усталый Глеб Фоменко-Фома...